Пособие для начинающей ведьмы - Шумская Елизавета. Страница 59

– Нет, конечно.

– Не понимаю, как тебе удалось расположить эту… уважаемую даму настолько, чтобы нас пригласили отужинать?

– Милый, ну это же просто. Она знахарка, и я знахарка.

– Ну и что?

– Идем, глупый! – Она поднялась и потянула его за руку. – Ну идем! Т’ьелх, ты же лучше относишься к темным эльфам, чем, например, к людям или оркам. Маги оказывают помощь сородичам по цеху. Почему знахарки не могут помогать друг другу?

– Ну тогда ладно. Хотя что-то это мне кажется подозрительным.

– Перестань, любовь моя! Никогда не подумала бы, что ты такой мнительный.

– Поэтому я еще жив. Это-то с моей профессией.

– Ну если ищешь корыстный мотив, то вот тебе он: мы вполне можем обменяться парочкой рецептов.

– О звезды!

– Ты что-то имеешь против?! – возмутилась любительница новых рецептиков.

На этот раз засмеялся Т’ьелх и, притянув девушку к себе, звонко поцеловал в надутые губки.

– Конечно, нет. Я в восторге от твоей увлеченности. Но должен же я ворчать по какому-нибудь поводу!

– А, ну тогда ладно, – засмеялась девушка, подставляя губы под новые поцелуи.

– Так, любовь моя, нас ждет ужин и строгая хозяйка! – шутливо одернул он ее.

– Эх, вот так всегда…

Вопреки всем пессимистическим ожиданиям эльфа, вечер прошел просто замечательно. Блюда были на редкость вкусные. Т’ьелх, правда, старался не задумываться, глядя в хитрые глаза обеих знахарок, что добавлено в яства. Вино горчило травами, придавая ему совершенно потрясающее послевкусие. Разговор состоял в основном из множества баек из богатой практики травниц.

Избушка внутри оказалась удивительно уютной, а «старая ведьма» вполне приятной женщиной, так что с ее резковатой манерой вести беседу Т’ьелх быстро свыкся. Эльф честно признался себе, что проводил во много раз худшие вечера со своими «прекрасными» и «совершенными» родичами.

Когда пришло время укладываться почивать, Ямига – так звали хозяйку – хитрюще ухмыльнулась:

– Отправляйтесь в заднюю комнату. А я на печи посплю. Ох, стара я стала. Даже летом косточки так и хочется погреть. Да и не слышу почти ничего.

Ива чуть не прыснула и увлекла широко распахнувшего чудные темные глаза эльфа в указанное помещение.

Утром Т’ьелх проснулся от поцелуев. Не открывая глаз, он притянул к себе возлюбленную, мимоходом отметив, что ему нравится такой способ пробуждения.

– Любимый, милый, солнышко, ты меня любишь? – через какое-то время промурлыкала травница.

Эльф улыбнулся и, повернувшись, заглянул в карие очи:

– Что ты хочешь, котенок?

– Ну…

– Говори, милая, не мнись.

– Ну на пару дней остаться… Только не злись…

– Зачем? – хмуро спросил он.

– Понимаешь, Ямига сказала мне, что тут растет зарецвет, она даже знает где. А мне он так нужен! Но его положено высушить обязательно в строго определенных условиях, а срывать только на закате. Любовь моя, мне так необходимо пополнить запас! И других травок тоже! Солнышко, солнышко, пойми, это для меня жизненно необходимо! Ну милый…

– О звезды! – прошептал эльф, зарываясь в шелковые волосы, лишь бы не видеть эти умоляющие глаза, которые творили с ним, что хотели. – Связался на свою голову с ведьмой!

– Значит, да?!

– Да! Да, конечно…

– Ой, милый, дай я тебя поцелую!.. Слушай, а ты мне так и не рассказал, что тебе сказал Элевиэль? Он узнал что-нибудь про амулет?

Т’ьелх вздохнул:

– Нет, ничего. Но он привез мне много бумаг из большого архива кошек. Будешь смеяться – увели из-под самого носа у Анкела.

– Может, поэтому на них и напали?

– Да нет, не думаю. Там такая крученая операция получилась, что и звезды не разберутся. Да и документы к Элевиэлю, как он ни пыжится, попали по большей части случайно. Он и сам толком не знает, что там. Как раз, пока ты будешь со своими травками возиться, посижу почитаю. А знаешь, забавно все-таки. Вот кошки – вредные, ехидные, хитрые, шпионы, воры, наемные убийцы, отравители, а все равно их любят больше, чем Анкела, – мага, которому единственному удалось их прищучить.

Ива с хозяйкой чуть ли не вприпрыжку убежали на поиски своих любимых травок, а Т’ьелх уселся за добытые с таким трудом бумаги. Нельзя сказать, что подборка оказалась слишком уж увлекательной, хотя парочку документов темный эльф спрятал с особенной тщательностью.

Сидя на удобном крылечке, он услышал скрип, который мог возникнуть, только когда кто-то пытается встать с кровати. Т’ьелх поднялся и вошел в комнату. На него смотрели темные глаза, в сумраке помещения показавшиеся ему круглыми и горящими угольками.

– Лежи. Тебе нельзя вставать, – произнес он.

– Пить хочу, – прошептали губы случайной знакомой.

Эльф взял чистую чашку со стола, погрузил ее в бочку с колодезной водой, стоявшую у печи, и подал девушке. Все это время она пристально следила за его движениями, оставив у него странное ощущение – что-то среднее между неприязнью и интересом.

Пока она жадно пила, он так же внимательно рассматривал ее. Бледное из-за ранения лицо словно светилось в полумраке. Волосы весьма выгодно подчеркивали его изысканную белизну и лихорадочный блеск темных глаз. Нельзя сказать, что она была красавица, но в ней было то, чего нет у многих красавиц – какая-то животная сексуальность, какая обещает остроту наслаждения и почти болезненную страсть, но не сулит ни нежности, ни теплоты. Когда-то это влекло эльфа и дурманило голову. Когда-то это было одной из многих причин, побудивших его искать счастья и наслаждений за пределами родного леса. Но годы прошли, и новизна ощущений притупилась, заставив искать другие удовольствия – и в чем-то ином.

Девушка видела его взгляд и нисколько не смутилась. Отодвинув кружку от лица и откинув мешающую темную прядь, она дерзко посмотрела на него:

– Что, нравится?

– Ничего, – пожал плечами эльф.

Катерина передернула плечами, поморщившись от боли в плече.

– В другой ситуации, – промолвила она, явно намекая на ранение, – никуда ты бы не делся.

Т’ьелх еще раз осмотрел тонкую гибкую фигуру, резкие черты лица.

– В другой ситуации сама бы никуда не делась.

И вышел, мгновенно забыв о разговоре.

Так минули и этот и следующий день.

Теплый вечер пришел на смену ясному, щедрому на жару дню. Цокотали в траве кузнечики. В вышине о чем-то своем разговаривали деревья. Средь веток пробирался ветер. Молодой месяц услужливо высвечивал полянку перед избушкой. Обе знахарки и эльф сидели за грубо тесанным столом, по причине дивного вечера вынесенным из-под навеса, где он обычно коротал дни. В лампадке горел огонек, а вся троица азартно резалась в карты. Регулярно не везло Иве и Т’ьелху, на что Ямига полуехидно, полууспокаивающе высказывалась в ключе вековой мудрости: не везет в картах, повезет в любви. Они же переглядывались и утверждались в правдивости старой истины. Так что игра проходила весело, прерываемая разве что взрывами хохота.

В один из таких моментов эльф резко развернулся, заставив Ямигу схватиться за длинный нож, а Иву за флакончик с чихательным порошком. Причиной всеобщего переполоха оказалась их пациентка, первый раз самостоятельно поднявшаяся с постели, более того, дошедшая до двери.

В данный момент она, бледная, словно призрак, стояла, прислонившись к косяку двери. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль. Ива и Т’ьелх кинулись к девушке, но она остановила их одним вопросом. Он был задан таким голосом, словно от ответа зависела ее жизнь:

– Что это за звук?

Теперь и они услышали, вернее, отметили звук, слишком похожий на свист ветра, чтобы сразу отделить его от остальных.

Но когда Катерина обратила на него их внимание, стало совершенно ясно, что звук не имеет с ветром ничего общего. Он был даже больше похож на вой, на чей-то плач. Где-то вдалеке кто-то плакал от безысходности, от бесконечной боли, от тоски и печали. В этом голосе, казалось, заключилось все страдание этого мира. Где-то там кто-то умирал от разлуки с любимым, от отнятой возможности быть счастливым – и ветер вторил ему, а деревья страдали вместе с ним. И был в этом звуке и вопрос, наличие которого подразумевало надежду. И он настойчиво, до хрипоты и порванных связок вопрошал, требовал и молил об ответе.