Маска чародея - Швайцер Дарелл. Страница 27

Он поднял меч и закричал, бросая чудовищу вызов. Словно в ответ на него обрушились воспоминания, и он узнал, что Смерть поглотила все, когда исчез сам мир, и что последняя оставшаяся жизнь должна быть не потеряна, а отдана добровольно, чтобы время и мир смогли возродиться вновь.

И он вспорол себе живот, выпустив кишки и горячую кровь. И из последних сил вонзил меч глубоко в ледяное сердце Смерти.

И монстр пробудился, рыча, изрыгая громадные сгустки крови, и все страны Земли вновь вылились из него, согретые и оживленные кровью третьего брата. А из грязи перед мордой крокодила взяла начало Великая Река. Из грязи на берегу реки восстало человечество, и боги тоже проснулись и моментально поднялись в небо, как стая испуганных птиц.

А теперь пришло время назвать их всех по именам, так как история уже действительно завершилась. Это древнейшая история о Смерти, имя которой Сюрат-Кемад, крокодил, затаившийся в грязи. Еще его зовут Всепоглощающим, Пожирателем Лет и Отцом Ужаса.

Первый брат, тот, который сгорел, – это Кадем-Хидель, могучее Солнце, чья боль дает ему силу. Он согревает землю днем, направляет ветер и является отцом храбрости и суетного тщеславия. Рассыпанные им монеты стали звездами.

Маэна-Ильякун, чей череп покатился по небу, стал бледной Луной, которую мы видим днем. Как печально его лицо, как испугано.

Третий брат – это Тимша-Пожертвовавший-Собой, Тот-Кто-Не-Испугался, Даритель Жизни, чья кровь пропитала плоть Земли.

Он – отец всех нас.

Глава 7

ЯЗЫК МЕРТВЫХ

Я проснулся в сумерках, уже зная, что это не рассвет и не вечер, а некий интервал в безвременье между никогда не прошедшими часами. Я по-прежнему лежал на кушетке в отцовском кабинете. Повсюду вокруг меня на полу валялись книги, бумаги и закупоренные бутылки. Что-то маленькое и темное едва заметно поднялось в углу, запищав, как раненая мышь.

Дым неподвижно висел в воздухе. Застывшие языки замерзшего пламени с изорванными краями бахромой окаймляли дверной проем подобно струям расплавленного металла.

Я прислушался. Существо на полу немного пошуршало бумагой, затем все стихло. Почему-то пришла уверенность, что оно умерло. Но эта смерть ничего не значит, так как всю ценную информацию от него уже давно получили под пытками.

Какая-то скрытая часть моего разума сообщила мне это, один из многих живущих во мне прошептал это мальчишке-Секенру.

В доме воцарилась полная тишина. Впервые за всю свою жизнь я не слышал даже шума реки. И я, и дом, казалось, плыли в абсолютной пустоте, в какой оказались когда-то Небесные Братья перед тем, как был создан новый мир. Лишь эта часть осталась от старого, прежнего мира – плот, плывущий по течению небытия.

Я осторожно сел, ожидая боли, но с удивлением обнаружил лишь легкое онемение в тех местах, куда я был ранен. Я поднес руку к лицу, ощупав отметину на правой щеке, куда вошла стрела. Язык подсказал мне, что я лишился двух зубов на верхней челюсти.

Меня поразила мысль: неужели чародеи регенерируют, как ящерицы и змеи, потерявшие хвост?

Я пошевелил пальцами правой руки, согнул запястье. И мышцы, и сухожилия работали как положено. Там, где стрела прошила мне руку, образовался лишь еще один белый шрам, абсолютно не чувствительный к прикосновениям, не принадлежащий моему телу, совершенно инородный фрагмент. Правая рука совершенно не болела. Осторожно выпрямив руку, я закатал рукав и обнаружил то, что и ожидал, – неровный шрам там, где стрела вошла в плоть, и небольшой нарост там, где она вышла.

Осмотрев бок, я нашел еще один шрам между ребрами.

Пораженный до глубины души, я поднялся на ноги и рылся в ящиках ближайшего шкафа, пока не нашел длинную тонкую иглу. Я воткнул ее в шрам на запястье, но ничего не почувствовал, кроме легкого скрежета, когда острие коснулось кости. Неожиданно игла соскользнула и отклонилась в сторону, показавшись наружу со стороны ладони. Я поднял руку, внимательно изучая странное явление, но тут у меня неожиданно закружилась голова. Я сел на кушетку, скрипя зубами и по-прежнему ожидая боли, однако так ничего и не почувствовал. И с той, и с другой стороны руки выступило по одной-единственной капле крови – там, где вошла игла, и там, где она вышла.

Я снова лег на кушетку, устроившись на боку, и взял раненое запястье другой рукой, пытаясь понять, что со мной произошло. Все было именно так, как сказал отец. Я понемногу становился чародеем, пропитывался магией. Я слышал истории о черных магах, постепенно превращавшихся в чудовищ, в металлических монстров, в деформировавшиеся сверхъестественным образом существа, которые нельзя описать никакими словами. Сейчас, после всего приключившегося со мной, меня почему-то совсем не пугала подобная перспектива. Я инстинктивно чувствовал, что так и должно случиться. Наверняка я буду внушать ужас, но меня это совершенно не волновало – наверное, мой разум так же онемел, как и мое тело. Возможно, магия поможет мне излечить и его.

Мне даже стало интересно, зайдет ли моя трансформация так далеко, что меня даже в сумерках нельзя будет принять за человека. Возможно, так будет честнее, подумал я, Секенр, по-прежнему выглядевший, как любой мальчишка из Страны Тростников. Во многих отношениях, надо признаться, это будет очень полезно.

Я рассуждал как чародей, как черный маг.

Но тут я вспомнил о своей драгоценной книге: дневнике, автобиографии и ученической работе одновременно. Я вскочил с кушетки и бросился в спальню. С тех пор, как я был там в последний раз, ничего не изменилось: гора сломанных досок и разбросанных книг, гигантская стрела, проткнувшая кровать и пол, перевернутый стол, раскиданные по полу ручки, пузырьки, бумага.

Трепетно и нежно я собрал свои школьные принадлежности и сложил их обратно в сумку. Пролистав рукопись, я ужаснулся, насколько она испорчена – края нескольких страниц были залиты золотыми чернилами, а лист, над которым я работал, теперь украшал ручей засохшей крови, текущий по диагонали из верхнего правого угла в нижний левый. Я долго ломал голову, удастся ли подтереть страницу или лучше ее выбросить и начать все заново, но потом понял, что все произошедшее со мной было частью общего, всеобъемлющего узора. Даже кровавое пятно на листе было вовсе не ручьем, а стволом дерева, к которому я смогу пририсовать заглавные буквы – и расположение, и форма этих букв поможет глубже раскрыть смысл произведения.

Вот так любой эпизод нашей жизни, каким бы тривиальным он ни казался, появляется в ткани Сивиллы, становясь частью задуманного ею узора. Нам остается лишь попытаться увидеть целое, понять, что этот узор означает.

Теперь я рассуждал, как чародей, который, помимо всего прочего, хочет быть еще и каллиграфом.

Я поставил стол на место и бережно положил на него сумку, а затем подошел к окну и выглянул наружу. Хотя в доме было совсем темно, словно свет просто не мог проникнуть в него, небо было еще голубым, только начиная окрашиваться в золотые и красные тона. Таким закат бывает поздней осенью. Снаружи было холодно. В своей легкой летней одежде я моментально продрог. Оглянувшись вокруг в поисках чего-нибудь потеплее, но так ничего и не обнаружив, я вылез из окна на балкон и встал там, сотрясаясь от дрожи и обняв себя за плечи, чтобы хоть немного согреться.

Я обнаружил, что дом стоит у отмели на берегу какого-то неизвестного мне притока Реки. Никаких признаков присутствия человека или следов жилья поблизости не наблюдалось. В тростниках шуршал ветер. Стая гусей с криками пролетела у меня над головой. Постояв немного на балконе, я уже подумывал вернуться в дом, чтобы одеться потеплее, но вдали увидел величественную барку, тупым черным лезвием разрезавшую золотистую воду, – темный силуэт на фоне заходящего солнца. Мне стало интересно, заметила ли меня команда. Уставились ли все в изумлении на странный полуразрушенный дом, возникший из Ниоткуда и стоящий посреди Нигде. Или я надежно заперт в своем собственном крохотном мирке и просто заглянул в их мир, словно сквозь стекло бутылки?