Возвращение оракула - Шведов Сергей Владимирович. Страница 26

– Обыскивать будете? – недобро сверкнула глазами в сторону Сидорова мэрская жена. – Только учтите, здесь все мое. И квартира моя, и мебель моя, и посуда моя. Не говоря уже о золоте, акциях и банковских вкладах. А этот голым ко мне пришел – голым его и забирайте.

– Да, знаете ли, – скорбно вздохнул Гусляров. – Я ведь, можно сказать, не щадя живота своего…

– Пиджак-то вы ему дайте, – попросил мэрскую жену старшина Круглов. – А то он у нас по такой погоде и до расстрела не доживет.

– Вы, молодой человек, шутите, да знайте меру, – вскипел мэр.

– А кто шутит-то? – искренне удивился старшина. – Шлепнем, и делу конец.

Мэр едва успел прихватить пальто и шляпу, как его без церемоний вытолкнули на лестничную площадку.

– Но это же противозаконно! – успел шепнуть Сухареву Гусляров, скорым шагом спускаясь по лестнице. – Они что там, наверху, совсем с ума сошли? Нас же цивилизованное человечество не поймет.

Василий Валентинович пробурчал в ответ что-то маловразумительное и от дальнейшей беседы с арестованным на щекотливую тему уклонился. Не те сейчас времена, чтобы лясы точить. Сухарева охватило чувство, похожее на азарт, и на арестованных замов мэра он уже покрикивал в полный голос. В конце концов, давно пора призвать зарвавшихся чиновников к порядку. У нас олигархи и те сидят! А тут, подумаешь, какие-то вице-мэры.

Назад возвращались на «воронке», забитом под завязку, у несчастного ЗИСа даже рессоры поскрипывали от напряжения. Городская головка состояла из мужиков ражих, не испытывавших на протяжении многих лет недостатка в пище. Таким тюремная диета только на пользу.

При входе в здание у Сухарева опять защемило под ложечкой. Дело в том, что следователь его опознал при свете фар. Это был все тот же хитрый особняк, в котором он потерял прокурора Лютикова. А потом вдруг нашел при весьма загадочных обстоятельствах. Но внутри дом разительно преобразился. И уж конечно такого никак не могло произойти за те два с небольшим часа, которые Сухарев провел в подвале. Что ж, утешал себя Василий Валентинович, видимо, он ошибся. Просто в городе есть, оказывается, два очень схожих по архитектуре и внутренней планировке дома.

Сидоров с милиционерами повели арестованных в кабинет прокурора Лютикова для допроса, а Сухарев поотстал малость, пытаясь прикурить от закапризничавшей зажигалки. Его мучили сомнения, и это еще мягко сказано, как вдруг появился человек, который мог эти сомнения разъяснить. По коридору шел Кравчинский, одной рукой на отлете держа широкополую шляпу, а второй придерживая шпагу. Одет он был в черный кафтан, а обут в высокие кожаные сапоги. Сухарев едва сигарету не выронил, увидев молодого человека в столь неподобающем для наших дней обличье. Самое поразительное, что никто из обитателей странного особняка, затянутых во френчи и гимнастерки, не обращал на франта века этак восемнадцатого ровным счетом никакого внимания. Ну, идет шут гороховый по коридору почтенного во всех отношениях учреждения и пусть себе идет.

– Василий Валентинович, дорогой, – взмахнул широкой шляпой Кравчинский, – и вы здесь!

– А куда мне деваться? – огрызнулся вконец сбитый с толку Сухарев.

– Да, действительно, – сочувственно вздохнул Аполлон. – Оракул вас теперь так просто не выпустит.

– Так это оракул?! – аж подпрыгнул на месте следователь.

– А вы что думали, Василий Валентинович? – удивился Кравчинский.

– Я думал – указ, – вытаращился Сухарев. – Мы же мэра арестовали и всех его заместителей! Боже мой!

– Ну, этих как раз и не жалко, – легкомысленно отозвался пиит.

– Но мне же Лютиков приказ отдавал! – потрясенно продолжал пропустивший это замечание мимо ушей Сухарев. – Прокурор! Со мной же майор Сидоров был, он-то куда смотрел?!

– А с майором Сидоровым все в порядке? – полюбопытствовал Кравчинский.

– Это в каком смысле?

– В смысле эпохи, – пояснил Аполлон. – Здесь, знаете, большинство артистов до того перевоплощаются, что начисто выпадают из нашего времени. Я, естественно, двадцать первый век имею в виду, а не восемнадцатый.

– Он назвал мэра Гуслярова троцкистом.

– Это уже диагноз, – легко согласился Аполлон. – А с вами все в порядке, Василий Валентинович?

– Не уверен.

– Прекрасно, – восхитился Кравчинский. – Сомнение – самое ценное качество просвещенного ума.

– Издеваетесь, – обиделся Сухарев.

– Боже упаси. Радуюсь. Вдвоем проще будет действовать в этом бедламе.

– А как же мэр? – спохватился следователь. – Его же арестовали!

– Да пусть сидит, – махнул рукой Кравчинский.

– Так его обещали расстрелять!

– Ну, это еще полбеды, – отмахнулся Кравчинский. – Вот с губернатором сложнее, его, чего доброго, четвертуют. Если мы с вами не отхлопочем ему вечную каторгу. Вы не волнуйтесь, Василий Валентинович, со мной все в порядке. Я нахожусь в здравом уме и твердой памяти. Просто история нашего отечества изобиловала примерами негуманного обращения с номенклатурными кадрами. А у оракула хорошая память. Вы слышали о судьбе князя Гагарина?

– Но это же бред! – возмутился Сухарев. – Такого просто не может быть.

– К сожалению, может. И мы вас об этом предупреждали, Василий Валентинович. Вам надо было арестовать Аникеева и Субботина еще до того, как они собрались отправить на тот свет моих приятелей. Теперь оракул активизировался, и, чтобы его успокоить, придется приложить немало усилий. Я бы не очень волновался, если бы оракул действовал самостоятельно, но сейчас за компьютером будущего сидит наш с вами современник Аркадий Семенович Иванов, и неизвестно еще, что придет ему в его воспаленные мозги, До сих пор компьютер оживлял покойников, но очень может быть, что Иванову удастся подкорректировать программу в своих интересах. Так вы поедете со мной арестовывать губернатора?

…Тайная канцелярия располагалась на втором этаже таинственного особняка, как раз над областным управлением НКВД. Как две столь почтенные, но абсолютно разные организации уживаются под одной крышей, Сухарев даже не стал спрашивать. В психиатрическом учреждении, куда он попал по неосторожности, возможно было все. Василий Валентинович не исключал, что где-то здесь, ну хотя бы в соседнем крыле, располагаются и опричники Ивана Грозного во главе с виднейшим деятелем минувшей давно эпохи Малютой Скуратовым.

К счастью, к опричникам Сухарев не попал – навстречу ему поднялся из-за стола всего лишь действительный статский советник Анатолий Сергеевич Рябушкин в парике и одежде, соответствующей эпохе, которую он имел честь представлять. Мебель, окружающая бывшего коллегу Василия Валентиновича, поражала взгляд своей роскошной отделкой. Прежде такие столы и кресла Сухарев видел только в музее да в кино, а тут вот сподобился посидеть по любезному приглашению значительного лица. С прискорбием приходилось констатировать, что прокурорским работникам далекой имперской эпохи жилось куда лучше, чем их нынешним коллегам.

– Как же ты, Анатолий, докатился до жизни такой? – попробовал пошутить следователь.

– Что делать, Василий, – пожал плечами Рябушкин. – Полагаю, что всем нам и дальше придется существовать в довольно странных, чтобы не сказать резче условиях. Вина хочешь?

Сухарев не отказался. Он уже почти адаптировался к новым условиям существования и даже находил в них некоторую приятность. Очень может быть, ему на помощь пришла генетическая память или просто попривык за последние годы к резким изменениям политического курса. Ну подумаешь, еще один реформатор сыскался на нашу голову. Стольких уже пережили, переживем и этого.

– А какая у этого Иванова политическая платформа?

– Безусловно, цезаризм, – охотно отозвался на вопрос следователя Кравчинский. – Наш славный губернский город будет объявлен Третьим… нет, пардон, Четвертым Римом со всеми вытекающими отсюда геополитическими последствиями.

– Размах, однако, у этого сукина сына! – поразился Сухарев.

– Совершенно с вами согласен, Василий Валентинович, – кивнул Аполлон. – В конце концов, и сумасшедшие должны держаться в рамках приличий.