Живым не брать - Щелоков Александр Александрович. Страница 37

На второй день после восстановления связи с «Карабином» Андрюшин получил срочное сообщение, переданное по рации речного флота.

— «Громобой», это «Клен». Мы его засекли.

Позывной «Клен» принадлежал Новокаменскому райотделу милиции. По голосу, забитому эфирным мусором — хрипами, свистами, попискиванием — все же было заметно, что передававший сообщение волнуется.

— Понял, — Андрюшин не выказал эмоций. Двухнедельное бдение изрядно вымотало всех участников операции «Невод», притупило чувства. — Я «Громобой», передавайте координаты.

— Это деревня Камешки. Пять километров выше Шиверок. Фигурант укрылся в бане за огородами. Надо спешить. Рядом лес, он может уйти. Я «Клен», прием.

— «Клен», — спросил Андрюшин, — какие у вас силы? Доложи.

— «Громобой», какие там могут быть силы? Два охотника с ружьями. Туда же поехал мой начальник розыска. Капитан Щербатов. Все.

— Автомат у начальника розыска есть?

— Что-что?

— «Клен», спрашиваю, «калаш» имеется?

— Есть такой.

— Вот и пусть держат позицию. Дезертира из баньки не выпускать. Охотникам запрети высовываться. Появятся военные, всех гражданских уведи прочь. Да и сам отойди подальше. Подмогу высылаю.

— Понял.

— Действуй, «Клен». Конец связи.

Андрюшин подвинулся к оперу Васькову. Тот стоял перед картой, опершись растопыренными пальцами о стол.

— Ну-ка, где тут у нас Камешки?

— Вот, — палец Васькова с черным пятном на сбитом ногте воткнулся в ряд прямоугольников, которые обозначали деревню. — Если сейчас выехать. Через полчаса будем на месте.

— Ты уверен? — Андрюшин говорил с явной насмешкой.

— Почему нет? Тут всего пятнадцать верст.

— Я не о том. Ты уверен, что мы прямо сейчас и рванем туда?

— Почему нет?

— Сядь, — сказал Андрюшин резко и положил Васькову на плечо тяжелую ладонь, придавливая его к стулу. — Сядь, сядь и не дергайся. Ты Малярова знал?

— Нет.

— А я знал. Хороший мужик. Крещен в Чечне. Трое детей мал мала меньше. Его этот ублюдок убил. И ты теперь хочешь, чтобы мы взяли и отдали в руки самого гуманного суда в мире? Суда, которому не жаль мента, а жаль ублюдков? А ху не хо?

— Что же делать?

— Свяжись с «Карабином». Передай прапорщику Гусю координаты. Пусть поторопится в Камешки. Скажи, что мы тоже туда едем.

Макс лежал, забравшись в угол баньки, где бревна потолще. Он устроился на полу, подсунув под голову вещмешок с деньгами. Указательный палец он просунул в предохранительную скобу автомата и направил ствол к двери. Стоило только шевельнуть рукой и тот, кто попытается войти в баньку, ляжет, не добравшись до цели.

Макс от всего пережитого отупел в чувствах и к самой мысли о возможной смерти уже относился с отрешенностью ослабленного болезнью старца.

Он понимал безвыходность своего положения, и это окончательно доломало его. Уйти отсюда ему не дадут. Он видел, как от Шиверок за ним по реке неслись две моторки. В одной сидели два человека, во второй — один, но у всех троих было оружие.

Минут через пять после того, как Макс обосновался в бане, у берега смолкли два мотора. Три человека, прячась за деревьями — Макс их видел, но стрелять не хотел, — жалел патроны — обложили баньку с трех сторон. Так, что выскочить из нее, не попав под огонь, не представлялось возможным.

Ему оставалось только ждать. Хорошо, если бы появилась милиция. С ней было больше надежды сохранить жизнь: менты слуги закона. Если он бросит оружие и поднимет руки, стрелять в него они не станут. Конечно, потом будет суд, припаяют срок, но зона — это все-таки жизнь. А коли ты жив, то игра не проиграна, просто ты одну партию просадил. Кто же запретит начать вторую? Начать, имея определенный опыт игры. И он, Макс, её начнет. Будьте уверены, будьте уверены…

Когда группа Гуся появилась возле баньки, прапорщика встретил милицейский капитан с короткоствольным автоматом АК-74. Представился:

— Щербатов, уголовный розыск, — и тут же сообщил. — Мне мой шеф приказал удалиться, когда вы появитесь. Соблюдайте осторожность: ваш гусь засел в баньке…

— Гусь — это я, — прапорщик недовольно поморщился. — А в баньке — бешеный пес.

Сочтя инцидент исчерпанным, спросил о деле:

— Сколько у баньки выходов?

— Один.

— Все, можете уходить, — Гусь протянул капитану руку. — Мы тут сами распорядимся.

— Осторожно, ребята, — предупредил Щербатов, — он моего друга уложил. Женю Малярова.

— Зачтем, — сказал Гусь, — будьте уверены.

Капитан забросил автомат за плечо, скорбно ссутулился и пошел к берегу. За ним потянулись два охотника с ружьями. Когда они скрылись из виду, Гусь расположил свой небольшой отряд прямо напротив закрытой наглухо двери баньки. Каждому показал укрытие, определил направление для стрельбы. Сам занял место в центре позиции.

— Рогоза, — Гусь легонько ткнул сержанта в бок кулаком, — я сейчас поднимусь и пойду вперед. Ты возьми дверь на прицел, но не стреляй. Это сделаю я.

— Товарищ прапорщик, — голос Рогозы звучал озабоченно. — Он вас срежет.

— Ты хочешь сказать: выстрелит? Пущай. Один хрен попасть не сумеет. У него сейчас передо мной легкий мандраж в душе. Потом я прикинул, патронов осталось — раз-два и обчелся.

— Так может пусть он их сперва расстреляет, потом мы его возьмем тепленького?

Гусь выругался.

— Мне он, Рогоза, нужен холодненьким. Знаешь, сколько он на своем пути трупов оставил? Такое спускать никому нельзя.

— Все равно ему суд смертную казнь положит.

— Э, нет, Рогоза, мы этот вопрос уже обсуждали. Я теперь никому не верю, потому исполнение возьму на себя. А там будь что будет…

Над узким окошком бани, походившим на амбразуру, под застрехой — между крышей и стеной — копошились и весело пищали воробьи.

Макс со злостью стукнул в стену ногой. Воробьи на мгновение стихли и тут же принялись щебетать, как ни в чем не бывало.

— Чив, чив, чив.

На разные голоса, но с одинаковой радостью. И азартом.

— Жив, жив, жив! — слышалось Максу. И от ярости, от досады, от страха перед неизбежностью предстоявшего, он готов был завыть как одинокий, попавший в западню волк.

Проклятые жиды! Они во веки веков так! Мало он им откручивал головы! Мало! Теперь день их торжества. Погань серая — жив! Жив! Жив!

Да, он жив, но что будет через несколько мгновений?

Макс готов был заплакать. Слезы щипали глаза. Горло сдавливали рыдания. Которые он усилием воли превращал в звериный рык. Нос тек и сопливился.

— Чикин, выходи!

Голос Гуся обрел полную силу звучания и эхом отразился от недалекой кромки леса.

Макс узнал голос Гуся — зычный, строгий и хотя прапорщик не добавил к приказу слов «гавно такая», было ясно, что они у него на языке.

Пальцы Макса дрожали, и он ничего не мог поделать с этим унизительным проявлением страха.

Макс знал — Гусь не простит ему смерть Щербо. Они были закадычными друзьями, вместе служили лет десять, вместе их загоняли в Чечню, оба вернулись оттуда с одинаковыми мыслями о глупости тех, кто затевает войны, вдвоем ездили на охоту и рыбалку, совместно давили по «гусю» на нос в воскресные дни. И страшнее всего — Гусь не милиция. Он — не закон. Он — возмездие. Скорое и беспощадное. Надеяться на то, что от него можно уйти живым было делом бессмысленным.

— Собаки! — Макс готов был расплакаться и завыть во весь голос, если бы это сулило ему прощение. — Собачья кость!

Он ругался и громко стонал, захлебываясь злостью. Ему давило на мозг проклятое воспоминание. Хмырь Борисов, с которым он сидел в «обезьяннике» напророчил ему неудачи. И вот сбываются его предсказания. Наступило время, когда черное дуло глядит на него, на Макса. Бездонное, страшное.

Сам Макс часто заглядывал в ствол автомата, когда проверял его чистоту и драил канал ствола. Обычная дырка в черной трубе со сверкающей блеском поверхностью и пологими спиралями нарезов. Но это когда автомат твой. А когда он смотрит на тебя из чужих рук, ощущение бывает иным.