Золотой выстрел - Щелоков Александр Александрович. Страница 43

Маслянисто чавкая, под скалой билась вода. Высоко в кручах хребта с тяжелым гулом ворочались камнепады. Вода подмывала связи скальных обломков со склонами, и теперь сила тяжести сдвигала их с мест, заставляя их искать пути в долину.

Далеко за перевалом погромыхивали раскаты грома и полыхали мощные зарницы. Но и они не пробивали до конца толстую пелену туч. Небо лишь на одно — два мгновения тускло белело и снова становилось черным.

Ветер рвал упругие космы кедров, с треском обламывал сухие сучья. Изредка в хаос звуков врывался грохот падавших деревьев. Они рушились, ломая все, что мешало им улечься на землю.

Два человека сидели на мокрой, скользкой скале, прижавшись спинами друг к другу. Их заливали потоки воды с небес, в лица брызгали волны, разбивавшиеся о камни под их ногами, обдувал холодный ветер. Терех дрожал всем телом, не имея сил сдержать непроизвольную тряску.

— Все, — сказал он в какой-то момент, ощутив полное бессилие, — к утру я загнусь

— Ты помолись. Как там вас учили в спецназе? «Славься отечество наше свободное, боже храни демократию?». Или может иначе как? Глядишь, духи к тебе на помощь херувима пришлют…

— Слушай, Мисюра, чего ты со мной возишься? Вот прямо сейчас спихни вниз и дело с концом…

Терех спросил и напрягся — даже перестал дрожать.

Мисюра глумливо хмыкнул.

— Ты у меня, Терех, тамагучи . Видел такие штучки когда-нибудь? Самурайская электронная игра. Сидит в коробочке существо — динозаврик, цыпленок или лягушка — и требует к себе от владельца постоянного внимания. Его и покорми, и поласкай, и напои и пописать дай… Короче, за неимением других забот у владельца игрушки башка все время забита не делом, а хренотенью. Не накормишь свою цацку, не напоишь во время — она издаст жалобный звук и подохнет, оставив на твоей совести тяжелым гнетом свою гибель. Вот и ты у меня такая цацка. Накорми, заставь идти, позаботься о полноценном отдыхе…

— Трепач ты, Мисюра. Просто я тебе нужен для душевной устойчивости. Один никуда бы ты не дошел. А вон, какую для оправдания теорию выстроил…

На удивление Тереха его Мисюра согласился с его словами без сопротивления.

— Кто его знает, может и так.

Разговор иссяк.

Тьма окончательно сгустилась и стала непроницаемой. Протяни руку вперед и пальцев уже не увидишь. Ни искры, ни проблеска.

Страха Мисюра не испытывал. Казалось, чувства отупели, и он смирился с неизбежным, не был в силах реагировать на десятки раздражителей — на грохот, брызги, то и дело окатывавшие его, на холод, сковывавший тело.

Река продолжала буйствовать. Теперь ее вода все больше становилась похожей на кисельную жижу. Видимо где-то в верховьях поток смыл глинистый покров со склонов и теперь нес вниз густо взбитую эмульсию.

Стараясь хоть как-то подбодрить себя и завести Тереха, который уже окочательно потерял все силы, Мисюра, не переставая дразнил майора.

— Ничего, дождь вечно не льет. Вот окончится и поведу я тебя в город. Ты не представляешь, как это будет. Смак! Я тебя поведу через центр. Прямо в ФСБ. Ты ведь для них самый что ни есть замечательный клиент. Устроил в тайге войну. Перебил кучу корейцев. Где-то кучу золота спрятал. Меня, простого охотника хотел уконтропупить. Как неугодного свидетеля. А я сумел тебя забарабать. Не, Терех, ты по всем статьям — бандит. Уж на тебе кое-кто отыграется. Уй как!

Терех уже перестал реагировать на слова своего противника. Его бил озноб. Мысли мутились, становились бессвязными, глаза слипались, в ушах звенело. И только когда ногу от голеностопа до паха горячими иглами пропарывала острая боль, сознание прояснялось. С трудом сдерживая стон, он ругался сквозь зубы.

Мисюра воспринимал это как реакцию на свои слова и потому продолжал говорить. Впрочем, не будь это причины, он все равно бы не умолк. Силы уже оставляли Мисюру. Он воспринимал происходившее все более притуплено. Мир словно обложило ватой, вой ветра и шум рвавшихся с гор потоков звучали как раскаты хард-рока. Мисюра сидел, подтянув колени к подбородку и уже не ощущал холода. Временами ему даже начинало казаться, что он лежит в постели под одеялом. Было тепло и приятно. Голова утопала в мягкой подушке. Он пытался угадать где он, как оказался в кровати, поскольку чувствовал, что находится не дома. Потом догадывался — плывет на корабле. на палубе играла музыка. Полусон — полудрема затягивали его в омут забвения, но в сознании вдруг начинал звенеть тревожный звоночек, и Мисюра возвращался в холодную, продутую ветром, пропитанную влагой действительность. Тут же ловил надорвавшуюся нить собственных рассуждений и продолжал тянуть ее дальше:

— Не, Терех, не повезло тебе со мной. На твоем месте я бы…

Странный звук ворвался в какофонию гремевшего потока. Что-то надвигалось на их убежище с треском и глухим шипением.

Молния, полыхнувшая далеко за зубчатым краем гор, на короткое время сделала небо синевато-серым. Мисюра сразу понял в чем дело. Поток, гремевший камнями, волок за собой к берегу огромную разлапистую пихту. Вода где-то в верховьях ущелья обрушила берег, опрокинула матерое дерево. Бушующие валы поволокли добычу вниз.

Пихта с клубом камней, торчавших во все стороны как щупальца огромного спрута, то и дело цеплялись за отмели, дерево притормаживало и останавливалось. Вода вокруг начинала бурно пениться, ярилась, разворачивала дерево вокруг оси, и то продолжало движение.

Мисюра уцепился за колючий ствол, который пер прямо на него, а левой рукой продолжал крепко удерживать Тереха за ворот. Ветви и хвоя пихты кололи лицо, лезли в глаза, царапали руки. Вода старалась отнести ноги в сторону, затягивала тело под ствол. Левую голень пронзила острая свирепая боль, вызванная внезапной судорогой. Громко застонав, Мисюра не удержал и отпустил Тереха. Но тот, будто ожив, сумел перекинуть руку через толстый сук пихты и зацепился за него подмышкой. Теперь течение помогало ему, выталкивая тело из потока.

Придя в себя, Мисюра снова подхватил майора за ворот. Поволок в сторону камня. Стонал и ругался.

— Ну, Терех! Тощий-тощий, а не поднимешь. Ты что, дробь глотаешь для веса?