След кроманьонца. Страница 30

На сей раз Николая вели очень долго, и он смог уяснить два обстоятельства. Во-первых, эта система тоннелей расположена не глубоко, так как местами над головой не каменный свод, а просто крыша – деревянные балки, накрытые шкурами каких-то животных и подпертые снизу тонкими бревнами. Поверхность земли где-то рядом, но к ней не ведут ни ходы, ни лестницы. А во-вторых, все это очень старое. Нет, не в том смысле, что изношенное, гнилое и ветхое. Наоборот, многие опоры из свежих бревен, признаков обвалов, запущенности и ветхости не ощущается.

Это трудно объяснить, трудно подобрать сравнение. Если только так: в чем разница между штольней, пробитой два года назад, и пещерой, бывшей в употреблении сотни лет? Вот-вот: идешь, а под ногами канава-тропа, которую никто не вырубал, а просто протоптали; на повороте поднимаешь руку, чтобы придержаться за стену, а в песчанике этакая зализанная выемка, как раз там, куда должна лечь рука пешехода, – ну, может быть, чуть-чуть ниже, но именно там. И таких деталей масса! Сколько же времени должно пройти, сколько раз человек должен наступить в одно и то же место, чтобы вот здесь – на подъеме – образовалась лунка, куда каждый ставит ногу?!

Великий подземный поход закончился после почти вертикального спуска метров на 8 – 10, и Николай оказался в довольно бойком месте. Несколько тоннелей сходились здесь под разными углами, образуя подобие зала размером примерно 5 на 6 метров. Три факела, воткнутые в щели на стенах, худо-бедно освещали окружающее пространство. Вокруг сновали низкорослые, мускулистые люди, одетые в некое подобие кожаных юбок или двусторонних фартуков; на ногах у них что-то похожее на кожаные сапоги, примотанные к голени ремнями. Вряд ли здесь намного больше десяти градусов тепла, но коротышки, кажется, не мерзнут. Они двигаются справа налево и несут за спиной кожаные мешки-короба с камнями; те же, наверное, люди выходят из другого тоннеля слева уже с пустыми коробами и уходят куда-то в правую сторону. Некоторые из нагруженных поднимаются по наклонному ходу вверх, вставляя ноги в специальные лунки-ступени.

Впрочем, Николаю не дали долго созерцать этот кусочек жизни человеческого муравейника. Два коротышки стали что-то лопотать, подпихивать его и показывать руками вперед и вниз – в неровной, покрытой копотью стене песчаника зияла дыра диаметром чуть больше метра. Он понял: хотят, чтобы лез туда, и готовы посветить ему факелом. Николай послушно сел на корточки, потом встал на четвереньки и пополз вперед. Нора сужалась и метра через три почти сошла на нет. Здесь что-то лежало – мягкое, обмотанное тряпками. Снаружи кожаные коротышки делали знаки – давай, мол, тащи сюда. Николай пошарил руками, и догадка подтвердилась – это чьи-то ноги, точнее, ступни. Особого выбора не было, и он, ухватив обе ноги сразу, стал пятиться. Было тяжело и неудобно, но в конце концов он оказался у выхода, вылез сам и выволок под свет факелов мертвеца. Ну конечно: смуглая кожа, впалые щеки, острый нос – один из троих избранных. Теперь, значит, он, Николай, остался один – последний.

Они объясняли терпеливо и долго, даже устроили целую пантомиму. Один из коротышек слазил в нору и достал набор рабочих инструментов: короткую толстую палку, к концу которой примотан ремнями овальный камень килограмма два весом, и два грубых костяных клина, сантиметров по тридцать каждый. Вновь и вновь они показывали, как надо брать клин, вставлять в трещину, тюкать по нему камнем, расшатывать и вынимать кусок породы, отбрасывать его назад. Не понять было нельзя, и Николай попытался объяснить знаками, что отказывается этим заниматься. Ответом была новая пантомима: «Если не хочешь работать, то будешь лежать, как он, – показывают на труп, – а если выкопаешь нору, тебе будет хорошо (даже очень хорошо!)».

Николай горько вздохнул, подобрал с пола длинный плоский обломок песчаника, воткнул в щель и повесил на него куртку – не украдут, наверное.

Коротышка охотно отдал факел, и Николай полез в нору. Подобное тянется к подобному: он, такой опытный специалист-геолог, автор нескольких научных статей, на старости лет оказался в роли какого-то первобытного шахтера-проходчика! И все его знания тут ни к чему. Допустим, он понимает, что вокруг мощная осадочная толща, сложенная преимущественно плотными песчаниками; ее слои смяты в складки и рассечены разломами; кое-где видны зоны вторичной минерализации – трещиноватые участки бурого, желтого и зеленого цвета. Чем это может ему помочь?

Подсвечивая себе факелом, Николай осмотрел потолок и стены: песчаник, песчаник, песчаник. Нет тут никакой минерализации – просто песчаник. Похоже, его покойный предшественник смог удлинить эту нору метра на полтора, но при этом резко сузил свободное пространство – заклинил сам себя. Так проходку вести нельзя – это азбука. Николай воткнул клин в щель на потолке и легко отвалил довольно большой обломок, потом еще один. Сел на корточки и стал перебрасывать камни к выходу – процесс пошел.

Через некоторое время он весь вымок от пота и начал задыхаться – факел доедал остатки кислорода в замкнутом пространстве. Он вылез, чтобы отдышаться, и обнаружил, что камней на входе не прибавилось – наверное, их уже успели убрать. Вместо людей в балахонах теперь у стены сидели два полуголых коротышки, похожих на тех, кто таскал мимо кожаные мешки с камнями: мускулистые тела, бритые головы, какие-то сморщенные лица с мелкими чертами.

Воздух снаружи оставлял желать лучшего, но все-таки он был гораздо чище, чем в норе. Николай дышал и пытался построить модель: «Те, кто в кожаных балахонах, наверное, начальники, а голые, скоре всего, простые рабочие. У одного за спиной короб, а другой держит на коленях что-то вроде костяного совка или лопатки – тот, значит, оттаскивает, а этот нагребает. Не так уж много породы я выдаю на-гора, чтобы меня обслуживали двое. Или у них четкое разделение труда: тот, кто таскает, нагребать не может?»

Коротышки не выглядели ни заморенными, ни усталыми. Они вполне благожелательно улыбались. Николай стал показывать знаками, что желает справить немалую нужду.

– Да, пожалуйста! – развели они руками. – Где хочешь!

Николай отошел на пару шагов, а когда он вернулся, застегивая штаны, коротышки встали и загрузили в заплечный короб продукты его жизнедеятельности вместе с мелкой щебенкой. Носильщик ушел.

– Пить, я хочу пить! – показал Николай.

– Сейчас будет, работай, – ответил специалист по погрузке.

Орудовать кувалдой в тесноте было трудно, и Николай разбирал породу главным образом при помощи клина, стараясь угадывать ориентировку слоев и трещин. Он почти не боялся обвала – главная опасность заключалась в другом. Два-три часа такой работы способны превратить в лохмотья даже двойные брезентовые рукавицы, а у него голые пальцы, давно отвыкшие от грубой работы.

Иногда Николай доставал из кармана свои дешевые электронные часы, удивлялся их неуместности здесь и тому, как медленно движется время. Его не выпустили ни через час, ни через три, ни через восемь…

Когда становилось совсем плохо, он выползал на четвереньках из норы, глотал относительно свежий воздух, тер слезящиеся глаза. Несколько раз пытался заговорить с коротышками, теми же или другими, объяснить им, что он устал, что больше не может. И каждый раз ему отвечали одно и то же: копай, двигайся вперед, и все будет хорошо. Можешь не работать, но тогда не будет ничего.

Его никто не подгонял, он мог отдыхать, сколько хотел, но еды не давали – только воду. Он не понимал ни цели, ни смысла этого занятия, оно казалось бесконечным, оно было явно длиннее, чем жизнь. Может быть, действительно он должен работать, пока не умрет, как тот, первый? А после смерти, по их вере, ему будет хорошо? И Николай опять лез в нору, снова расшатывал куски песчаника. Он чувствовал, что уже безобразно заузил проход, но ничего не мог поделать.

Сколько же это могло продолжаться? Несколько суток? Вряд ли… Он почти ослеп и оглох, его тошнило желчью, он задыхался, стены уже касались плеч, голову придавил свод. Мелькнула невнятная мысль, что скоро он просто застрянет тут и не сможет вылезти назад… А плевать! Уже все равно…