Предатели по призванию - Щербаненко Джорджо. Страница 35

Морини покосился на нее: по-детски нежные черты лица раздражали его, впечатление такое, что шестилетняя девчушка пришла к нему и призналась в убийстве бабушки. Он подумал, что это – дело Карруа, и выяснил у дежурного в его отделе, что Карруа спит, так как не спал с понедельника, а в среду в два часа ночи грех будить человека, не сомкнувшего глаз с понедельника, поэтому Морини уже собрался было отправить девушку назад в камеру, но это лицо, эти длинные светлые волосы, весь ее аристократический облик озадачили его. Сажать такую в камеру к проституткам рука не поднималась, а пустых камер у него не было, тогда он решился и позвонил Карруа, и то ли от усталости, то ли от замешательства в присутствии этой ангельской девицы, явившейся со своим невероятным признанием, перепутал ударение в фамилии Карруа – вместо Карруа сказал Карруа.

– Синьор Карруа, это Морини.

– Я и так слышу, что это болван Морини, – отозвался Карруа, сидя на убогой кушетке, изредка служившей ему для отдыха. – Что надо?

– Извините, доктор Карруа. – Морини, покраснев, исправил ударение. – Тут у меня девушка – пришла сдаваться.

– А утром ты не мог мне это сообщить? – Карруа страшно хотелось спать, но он уже надевал ботинки, потому что знал: поспать больше не удастся.

– Она говорит, что сбросила в канал ту машину – с Туридду Сомпани и его любовницей, и поскольку это дело ведете вы, то я решил доложить вам сразу.

Карруа не стал зашнуровывать ботинки; он ничего не понял, но все-таки сказал:

– Приведите ее ко мне.

– Она американка, – сообщил Морини.

– Ну хорошо, веди американку.

Так она попала в кабинет Карруа, который сидел за письменным столом, на который она положила свое тяжелое громоздкое пальто, совсем неуместное в теплую весеннюю ночь, а он, Дука, стоял рядом с ней и, разглядывая это нежное лицо, никак не мог понять, почему оно внушает ему такую ярость.

– Паспорт, – потребовал он у Карруа.

5

Сюзанна Паани – было записано в паспорте, который Карруа передал ему среди прочих документов, вынутых девушкой из сумочки; Дука уселся перед ней; еще в паспорте было отмечено, что рост у нее метр семьдесят шесть – довольно высокий для женщины, вот почему она носит туфли без каблуков, правда, это в паспорте не было зафиксировано; она сидела на стуле, и юбка вздернулась, довольно сильно открыв колени, а Маскаранти, сидевший по другую сторону от девушки с новым блокнотом в руках, напускал на себя строгость, чтобы никто не подумал, будто он смотрит на ее ноги, а если и смотрит, то не придает этому значения. В паспорте также значилось, что у девушки светло-каштановые волосы и что отпечатки ее пальцев хранятся в Федеральном архиве Вашингтона за номером W-62C – Аризона – 414 (°4), и что родилась она в 1937 году. Ей двадцать девять, подсчитал Дука, откладывая паспорт на стол, а выглядит на десять лет моложе, такие ангелы не стареют, но ангелы и не убивают, как правило, двух человек зараз.

– В каких отношениях вы были с Туридду Сомпани? – спросил у нее Дука.

А она ответила:

– По его доносу арестовали моего отца, а его любовница пытала и убила его.

Дука непонимающе взглянул на Карруа; звук этого нежного, детского голоса совсем сбил его с толку.

– Я тоже ничего не понимаю, – отозвался Карруа. – Я ее начал допрашивать, но мне спать хочется.

Эта ласковая майская ночь будто создана для сна, но из-за этих воров, убийц и проституток, которые шныряют по большому городу, в квестуре не очень-то поспишь.

Дука решил пойти другим, окольным путем: может, хоть что-нибудь прояснится.

– Откуда вы так хорошо знаете итальянский?

– Мой дед был итальянец. – Она гордо вскинула голову. – Родом из Абруцци, и настоящая наша фамилия – Паганика, но для американцев очень трудно выговаривать «Паганика», поэтому, когда мой отец поступил в военную школу, он сменил фамилии на Паани.

– У вас дома говорили по-итальянски?

– Да. – И снова с нежной гордостью тряхнула головой. – Но еще я его отдельно изучала, видите ли, мой дед пользовался идиоматическими выражениями. – Она слегка покраснела. – Я хочу сказать, говорил на диалекте и употреблял много нецензурных слов.

Нетрудно представить, чему мог научить ее уроженец Абруцци, подумал Дука.

– И вот мой отец достал мне учебники, чтобы я выучилась говорить правильно, а еще два раза в неделю я занималась с преподавателем итальянского языка в Сан-Франциско, потому что в Сан-Франциско, штат Аризона, очень много итальянцев, община – кажется, так говорят? – Эта тема ее захватила, и оттого на фарфоровом личике заиграл румянец.

– Да-да, именно так, – подтвердил Дука.

– Есть холодный кофе, – предложил Карруа. – Хочешь?

– Да, спасибо.

Маскаранти посуетился возле письменного стола, разливая холодный кофе в бумажные стаканчики, потом раздал их всем, девушке тоже, и та жадно выпила.

– В Сан-Франциско только мама умела так варить кофе.

– Мама тоже была итальянка? – спросил Дука.

– Нет, но ее папа научил, мама родом из Финикса, но и она немножко говорила по-итальянски.

Идеальная американская семья итальянского происхождения; он допил холодный кофе, взял сигарету, предложил девушке, которая спокойно закурила отечественную; разговор между ними походил на салонный («А вы видели „Прощай, Африка“? А Софию Лорен в Каннах?»). Но ему надо было задавать совсем другие вопросы.

– Вы сказали, что по доносу Туридду Сомпани арестовали вашего отца. Каким образом? За что его арестовали? И почему Туридду Сомпани смог донести на него?

Последовал ответ, какого не ожидал никто:

– Я еще несколько месяцев назад ничего не знала, и мама ничего не знала, она так и умерла, ничего не узнав, нам прислали медаль, отцу присвоили ее посмертно, за бои на Готической линии, во всяком случае, только это и было написано в дипломе из Вашингтона. Так можно сказать – «диплом»?

Так нельзя сказать, но Дука все равно кивнул.

– А больше мы ничего не знали, и мама, к счастью, умерла, так ничего и не узнав.

– Чего не узнав?

Кофе, видимо, взбодрил ее, и вообще ей начинала нравится эта любезная миланская полиция, которая угощает холодным кофе и сигаретами.

– Я работаю в Финиксе, – объяснила она, – в государственном архиве, и мои друзья по службе, – она не вспомнила слова «сослуживцы», – говорят, что это скучная работа, а я люблю ее, меня приняли туда семь лет назад, в уголовный отдел, мы тогда разбирали дела только за девятьсот пятый год, а за это время нам удалось составить каталог всех преступлений, совершенных в Аризоне с тех пор и до тридцать четвертого года, – утомительная работа, нас было только трое, но мне нравилось. Мы должны были разделить все преступления на категории – кражи, убийства, ограбления, жестокое обращение с животными – и на каждое преступление завести карточку, а на карточке записать все, что совершил автор преступления, и приклеить его фотографию.

Трое полицейских слушали молча, даже вопросы перестали задавать (так молодую, необъезженную лошадь, прежде чем надеть на нее сбрую, сперва выпускают на свободу): может, в конце концов она сама дойдет до сути и объяснит, зачем явилась в миланскую квестуру, – куда спешить, у полиции есть время.

– А потом я обручилась, – продолжала Сюзанна Паани, – с одним другом по службе, он тоже работает в государственном архиве, только в военном отделе. – Когда она заговорила «о друге по службе», голос ее стал еще более ангельским, если это возможно. – Он ирландец, не спрашивайте у меня его имени, он не должен быть замешан в эту историю, в этом месяце у нас была назначена свадьба, но я решила приехать сюда и сдаться, он не хотел, чтобы я это делала, но я сказала, что это необходимо, а он обязательно найдет себе другую невесту, лучше меня и моложе. – Мизинцами она смахнула две слезинки в уголках глаз. – Не спрашивайте у меня его имени, прошу вас, он тут ни при чем.

– Нас не интересует имя вашего жениха, – сказал Дука, – мы только хотим знать, что же произошло.