Автономный рейд - Таманцев Андрей "Виктор Левашов". Страница 109

— Я серьезно.

— Да как можно об этом — и серьезно?! Ты как будто издеваешься. На меня если одна из тысячи просто внимание обратит, так и та — мымра...

— Не кокетничай!

— Лапонька... Мне, кроме тебя, просто никого не нужно. Понимаешь, это и есть верность. Если человек ходит, стиснув зубы: «Ни за что не изменю, потому что храню, храню свою верность!» — это... Ерунда какая-то. С тех пор как я тебя... Как мы с тобой, меня просто не интересуют другие женщины.

Понимаешь? Мне скучна сама даже мысль за кем-нибудь... того.

— Да? Ты уверен?

Да, я был уверен. Но перспектива доказывать это всю оставшуюся жизнь на какое-то мгновение показалась мне нудноватой. Я и в самом деле верю в то, что ей сказал: или тебе не нужны другие, или нужны. Во втором случае никакие клятвы ничего не решают. Важно, что скоро ночь, которая даст тебе именно те аргументы, которые тебе самому более всего нравятся. А с При мне нравилось и то, что никакой ночи ждать не обязательно.

— Конечно, милая...

— Ладно, посмотрим, дорогой. А потом? Проживем мы один год весной, второй... А потом?

— Ну мы же будем ездить, так? Найдется место, где нам захочется жить.

Будем жить там.

— Как?

— Как будем жить? Регулярно и разнообразно.

— Веч-ная вес-на, — тихо выговорила она по складам. И вздохнула.

Январь пролетел, как в сказке.

САИП о себе не напоминала — мне хотелось верить, что на нее подействовал мой ультиматум: они не трогают нас с При, мы — их; если Гном хочет получить назад свои цацки — пусть сначала вылечит сестру При, Елену, чья психика надорвалась после перенесенного в Чечне. Хотя в общем-то смирение спецслужбы перед моей наглостью, разумеется, вызывало вполне понятные подозрения. Как бы то ни было, При даже дозволили пару раз встретиться с сестрой. При возвращалась от нее просветленная, замечая явные улучшения. Конечно, мы понимали, что рано или поздно САИП нам все припомнит. Но никогда еще до этого я не переживал столь радостного периода всеобъемлющего наплевательства. Понятно, что затишье может кончиться в любой момент. Понятно, что нахальство выйдет мне боком. Но сегодня я был счастлив, При была со мной и моей, а на все остальное мне было плевать.

3 февраля, во вторник, Шмелев сообщил мне на пейджер, что покупатели наконец готовы. Все это время мы с ним регулярно встречались, обсуждая детали предстоящей сделки. Но разговоры шли прохладные. Словно он во мне разочаровался. Но теперь мой выход. Я нужен ему конкретно: помочь забрать у продавца изделие и разобраться в нем до такой степени, чтобы можно было проинструктировать покупателя. Никто ж не станет выкладывать деньги за то, с чем неизвестно как обращаться. Почему я? Сам продавец не желал встречаться с покупателями ни в какую. А в себе Женька по части понимания убийственной техники сомневался. Вот этим, прежде всего, и определялась его нужда во мне. Разобравшись с техникой, я должен был сопроводить Шмелева на встречу с покупателями и не дать им его замочить.

Короче, осталось начать да кончить. Я почуял неладное, уже когда я говорил со Шмелевым по телефону, договариваясь о встрече в среду с утра. А когда пришел, наткнулся на такую озлобленную настороженность, что даже не знал, с чего начать. Вера Ильинична даже ни разу глаз на меня не подняла.

Но я все-таки рассказал — и об операции ведомства майора Юрия Юрьевича, и про то, что у Евгения с Верой есть возможность пройти по делу только свидетелями. Показал выданную мне отделом ФСБ бумагу, подтверждающую мое сотрудничество со следствием.

— Ты свою долю принес? — хмуро спросил Женька. Он словно и не слышал ничего из мной сказанного, этот искалеченный здоровяк с умом жадного ребенка. Он бычился, как мясник перед забоем. Даже сел он от меня справа — левым, закрытым замшевой блямбой глазом ко мне. Будто не только слышать, но и видеть меня не желал.

— Долю? Деньги в смысле? — спросил я, уже зная, что меня ждут неприятные сюрпризы.

— Нет, помидоры. Принес семь тысяч?

— Принес.

— Покажи.

— Вот.

Он тщательно пересчитал и осмотрел каждую купюру. Потом положил их в конверт к своим трем тысячам и вздохнул.

— Ну и чего же ты хочешь?

— Хочу? Помочь тебе выпутаться из этой катавасии.

— Да уж, помощничек. Но что я-то, по-твоему, должен теперь сделать?

— Сведешь меня сначала с продавцом, потом я отправлюсь к покупателям, а ты — свободен. Гэбэшники устроят засаду, возможна перестрелка. Без тебя обойдемся. Потом, когда их всех повяжут, выступишь на суде свидетелем.

Ордена не обещаю, но срока не будет, и то хорошо.

— Ну хватит! — рявкнул Шмелев, хватив по столу кулаком так, что в шкафчике над раковиной забрякали тарелки. — Ты уж меня совсем-то за идиота не принимай! Наплел-то, наплел! И разведка, и следствие... И бумажку себе смастерил! Мне внушали, что такие, как ты, за деньги, которые тут корячатся, мамашу родную заложить могут, да я не верил. Все ж таки от кого, от кого, а от тебя такого не ожидал. Неужели правда, что люди из-за денег с ума сходят?! Олег, мы ж с тобой столько вместе пережили, как же ты можешь?!

Такая неподдельная смесь горечи, обиды и злости была в его голосе, что я растерялся:

— Да ты чего, Жень? Я-то в чем виноват?

— А ни в чем! Подумаешь, важность — кинуть он меня захотел. Решил, меня побоку, а весь навар — себе?! Хорош друг! Бизнес по-русски, да?

— Какой навар, чудила? За тобой же следят! Тебя же микрофонами обложили!

— Да? Ну и где они теперь, твои микрофоны? Где?!

Действительно, детектор, когда я пришел, показал, что на этот раз в квартире было чисто.

— Да откуда ж я знаю? Сняли их как-то.

— Конечно, сняли. Родич вот Аверкин и снял... Он парень ушлый. Сначала перепугался, когда я ему твою версию изложил, а потом пришел и снял. Но не просто так! Не вышло тебе нас надурить, друг дорогой. Он с собой пленочку специальную прихватил и с микрофончиков снял отпечатки. И знаешь, чьи они оказались? Твои! Те же самые, которые ты в телефонной книжке у нас оставил.

У меня челюсть отвисла.

Вера Ильинична смотрела на меня с такой гадливостью, словно я на ее глазах дерьмо ел.

Вот это подстава так подстава.