Вспомнить все - Тарасенко Вадим. Страница 49

– Да, господин Бянь Чжан, ваш цирк – это действительно жемчужина мирового искусства.

Стоящий в тоннеле центрального входа на поле человек испуганно вздрогнул и резко обернулся. Подошедший к нему мужчина улыбнулся и продолжил:

– Сколько раз смотрю ваше представление и ни разу не понял, где живые звери и люди, а где их голографические образы. Очень и очень натурально.

– Кто вы? – в отличие от его собеседника, лицо обернувшегося человека было напряженным. На высоком, с обширными залысинами лбе выступили мелкие капли пота.

– Уважаемый Бянь Чжан, вы смотрите на меня так, словно перед вами тигр, впрочем нет, тигры для вас привычное зрелище, тогда, наверное, медведь, – подошедший мужчина, оказавшийся на голову выше стоящего перед ним Бянь Чжана, еще шире улыбнулся, – но я, по-моему, мало похож на этого зверя. Но в любом случае товарищ Артист должен сохранять хладнокровие, на то он и Артист.

При последних словах Бянь Чжан еще раз вздрогнул. Его лицо мгновенно стало красным, капли пота на лбу стали крупными и заскользили вниз, придавая лицу какой-то жалко-комичный вид.

– Жаркий сегодня выдался день, – сочувственная улыбка на лице. – Медики утверждают, что сердечники и гипертоники плохо переносят жару – обильно потеют, с ними случаются сердечные приступы. Может, продолжим нашу беседу в моем кабинете? Там прохладно, работает кондиционер. – Губы говорившего чуть изогнулись, превращая улыбку в участливую. – Нате, вытритесь и следуйте за мной… товарищ Артист. – Улыбка мгновенно выпрямилась в жесткую прямую складку губ.

Высокий человек по-военному четко развернулся и пошел вперед размашистым шагом. Протянутый им остолбеневшему владельцу тайбэйского цирка Бянь Чжану белоснежный платок медленно падал вниз – говоривший не удосужился и секунды подождать, пока тот сможет протянуть за платком руку.

Несколько придя в себя, тайваньский гражданин Бянь Чжан с удивлением обнаружил, что обычно наполненный во время представлений снующими людьми тоннель центрального входа сейчас оглушительно пуст. И тут же в эту зловещую тишину ворвался рев двухсот тысяч глоток – зрители на стадионе очередной раз смаковали победу человека над зверем или наоборот.

Еще секунду удивленно повертев головой, Бянь Чжан поспешно засеменил за удаляющимся человеком.

Киев. Мариинский дворец. Малый зал совещаний

Президента Объединенной Руси.

16.00 по местному времени.

Большой светло-желтый стол блестел полированной поверхностью, пуская во все стороны зайчиков. Один из таких зайчиков высветил на стене герб России.

Скользнув по нему взглядом, Грушенко вздохнул. Ему неожиданно вспомнился хорошо известный из истории полувековой давности конфликт, когда, почти договорившись о создании конфедеративного государства, объединявшего четыре братские страны, политики никак не могли договориться о гербе. Уже было согласовано название государства – Объединенная Русь, его конституция, денежная единица, флаг и многие, многие другие вопросы, раньше казавшиеся неразрешимыми. Но герб стал камнем преткновения. Единодушно была отвергнута идея единого герба. Решено было использовать ряд из четырех национальных гербов стран. Но вот как размещать гербы в этом ряду, договориться никак не могли. Было отвергнуто предложение размещать национальные гербы в порядке, соответствующем алфавитному порядку названий стран, – многим не понравилось, что герб самой маленькой страны в будущем союзе – Беларуси – будет на первом месте. Также не прошло предложение принять очередность в соответствии с площадью государств. Его посчитали этически некорректным. Практически договорились расставить гербы в той очередности, в которой страны объединялись в единую страну, то есть: Россия, Беларусь, Казахстан и, наконец, Украина. Против выступили украинцы. Чтобы не дать погибнуть еще не рожденному государству, Россия уступила свое место Украине, заняв ее четвертое. С тех пор на всех официальных документах и иных местах национальные гербы изображались именно в таком порядке: украинский трезубец, белорусский рыцарь, казахская юрта и российский двуглавый орел. Народ по-своему интерпретировал уступчивость России – как могут мирно сосуществовать два герба, на одном из которых изображена дичь, а на другом вилка под нее.

«Господи, если такая мелочь, как порядок размещения гербов, чуть не развалила зарождающийся союз между близкими народами, то что говорить о неблизких народах? А если переданная нами информация неверна, что тогда подумают о нас американцы?» – Президент Объединенной Руси вновь тяжело вздохнул и вернулся в действительность.

– Сергей Павлович, давайте на минуту представим себе следующую ситуацию. Завтра мы сообщаем информацию американцам насчет грандиозного извержения вулкана, которое вот-вот должно произойти у них. Они верят нам и предпринимают какие-то упреждающие шаги, – Грушенко на секунду запнулся, – ну не знаю… хотя бы эвакуируют население из ближайших к вулкану мест. А это, заметьте, миллионы, десятки миллионов людей. И ничего не происходит. Вернее, происходит, но что-то совсем иное и не в том месте. И как тогда отнесутся к нам американцы? Ведь они вправе подумать и об умышленном искажении информации.

Академик Хохлов ответил сразу, как о давно продуманном:

– Владимир Владимирович, я полагаю, что если произойдет то, о чем мы их не предупреждали, то Штатам будет не до нас. Вернее, они об умышленном искажении информации не будут даже намекать, не то что говорить. Ибо тогда им понадобится экстренная помощь всего мира, и нас в том числе. Одна старушка Европа такую махину не потянет. Уж больно крупная у нее получилась доченька.

– А вы как считаете, Игорь Владимирович? – Президент обратился к министру иностранных дел.

– Сергей Павлович прав. Говорить надо. Только информация должна быть подана так, чтобы американцы ясно поняли – за достоверность ее мы ответственности не несем. Что эта информация получена путем интерпретирования… ммм… видений Ковзана. Не более того.

– А если вообще не передавать никакой информации? – произнеся эту реплику, директор службы безопасности Пустовойтенко продолжал неотрывно смотреть на экран своего ноутбука, будто собирался оттуда читать обоснование своего предложения.

Первым мысль Пустовойтенко понял академик Хохлов:

– Я понимаю, что политика – это выбор из двух зол. И вы полагаете, что остаться один на один с Китаем – это меньшее зло, чем наличие в мире трех сверхдержав? И не забывайте, что Япония скорее поддержит китайцев, несмотря на все их разногласия. Их менталитет ближе к китайскому. Восток есть Восток. Да и Индия, пожалуй, тоже.

– Сергей Павлович прав, информацию передавать надо, – Президент Объединенной Руси поставил точку в споре. – Игорь Владимирович, – обратился он к министру иностранных дел, – подготовьте соответствующее официальное сообщение американцам. А вас, Сергей Павлович, попрошу при необходимости оказать содействие.

– Безусловно, Владимир Владимирович. Но я бы хотел сейчас решить еще один вопрос по этой теме, – и под обращенными на него вопросительными взглядами академик Хохлов закончил: – Я бы предложил вновь направить в Америку Бориса Ковзана. Пусть американцы сами посмотрят его воспоминания и сделают свой анализ.

– А если вновь будут предприняты попытки его устранения?

– Я это все понимаю, Владимир Владимирович. Но у меня почему-то есть необъяснимая уверенность в том, что там, где находится этот человек, все будет в конце концов благополучно. Любимец Бога – есть любимец Бога, – Хохлов, смущенно улыбаясь, развел руками.

– Я поддерживаю Сергея Павловича, – неожиданно Хохлова поддержал Пустовойтенко. – Действительно, этому человеку прямо каким-то мистическим образом везет: выброшенный в открытый космос, он не погибает, ракета с ним на борту, работающая не на тех компонентах топлива, не взрывается. Он даже умудряется выжить, попав в миллионоградусный и миллионоамперный разряд гигантской космической молнии. Да и потом, как это ни цинично звучит, Ковзан все, что знал, уже рассказал.