Процесс тамплиеров - Барбер Малколм. Страница 61

Когда его спросили, было ли во время его приема совершено что-либо постыдное или непристойное, особенно в том, что касалось содержания первых тринадцати статей обвинения, он отвечать не пожелал, однако попросил господ членов комиссии допросить его без свидетелей, на что они не согласились; он, казалось, очень боялся, что к нему вновь будут применены пытки, которым его так долго подвергали в Париже после ареста, в результате чего он лишился четырех зубов. Он сказал, что не может как следует вспомнить, что именно происходило во время его вступления в орден, и попросил дать ему время подумать.

Его просьбу удовлетворили, и ему было приказано снова прийти на следующий день, дабы завершить свои показания. «И ему велели, напомнив о данной им присяге, никому не рассказывать о своих показаниях и ни у кого не просить совета, какие показания давать в дальнейшем и как отвечать на вопросы комиссии, которые могут последовать». Он ответил, что обратился бы за таким советом только к Господу Богу.

Но на следующий день Кормей уже говорил, что приор, принимавший его в орден, велел ему отречься от Бога, а когда он, Кормей, стал говорить, что это невозможно, приказал со всей строгостью, и он отрекся «на словах, но не в сердце». Затем приор взял в руки деревянный крест и велел ему на этот крест плюнуть, но он плюнул не на крест, а рядом с ним. Ему разрешили также вступать в богомерзкие связи с другими тамплиерами, но он этого никогда не делал, и никто ему этого не предлагал, и он считает, что вряд ли это широко распространено среди братьев ордена. Потом приор приказал, чтобы он поцеловал его, приора, пониже спины, и он отказался, но потом поцеловал его «поверх одежды туда, откуда ноги растут». Ему никто не говорил, что таковы правила ордена, и более ничего постыдного не было. Тогда члены комиссии спросили его: «если он твердо уверен, что все это было именно так, то почему не признался в этом еще вчера?» Он объяснил, что «по низости своей и от ужаса перед вещами столь постыдными», и сказал, что со вчерашнего дня ни у кого никакого совета не спрашивал, но вот раньше просил священника по имени Робер, который был капелланом парижского Тампля, чтобы тот от его имени «отслужил мессу во славу Святого Духа, чтобы Господь наставил его, и он думает, что (капеллан) мессу отслужил». А еще он исповедался в своих грехах священнику братства через неделю после вступления в орден, и тот отпустил ему грехи и наложил епитимью; а после ареста он снова исповедался канонику в доме епископа Шартрского. Правда, некоторые признаки сомнений и неуверенности в речах свидетеля все же проскальзывают; так, он утверждает, например, что сказанное им накануне — правда «и он не хотел бы что-либо менять в этих показаниях». Это заявление еще как-то согласуется с его дальнейшим рассказом о непристойной части церемонии посвящения в орден, но, с другой стороны, из записей судебного клерка явствует, что он «несколько раз говорил, будто ничего не знает о пресловутых 13 статьях обвинения».

Ничего не знал он и о 14-й статье, а также и обо всех последующих, лишь твердил, что верит в святые таинства и что другие тамплиеры также в них верят, что капелланы ордена служили, как им положено, ибо им часто помогали и другие священники, и что он не считает, что мирянам дано право отпускать грехи. Он рассказал далее, что их сразу приняли в орден, намереваясь вскоре послать в заморские страны, и прием этот происходил в тайне, из-за чего, как ему кажется, и возникли различные подозрения против тамплиеров. Они действительно подпоясывались веревками, однако, как он полагал, никаких идолов эти веревки не касались. Им было приказано не раскрывать тайн собрания, и если кто-нибудь пробалтывался, то его ждала кара, но он не знал, какая именно. Тамплиер не мог исповедаться никому другому, кроме капелланов ордена, без разрешения вышестоящих лиц. Правда, что знавшие о нарушениях проявили непростительную беспечность и не только не исправили эти нарушения, но и не сообщили о них Святой церкви, однако он считает, произошло это не по беспечности, а из страха перед возможным наказанием. Милостыню тамплиеры всегда раздавали щедро и всегда славились своим гостеприимством — во всяком случае, в тех приорствах, где ему самому доводилось бывать. Но во время неурожая пришлось милостыню уменьшить из-за того, что невероятно возросло количество нищих. Собрания братства действительно всегда проводились за закрытыми дверьми, и весь орден подчинялся приказам великого магистра. Он слыхал, что великий магистр и другие руководители ордена признались в каких-то преступлениях, и вызвался защищать орден, «поскольку видел, что другие тоже вызвались», но, «когда его спросили, не давал ли он показания по чьей-то просьбе или приказу, от страха, по любви, из ненависти или из корыстных побуждений, он ответил, что нет и свидетельствовал он истины ради»60.

Судьба де Полленкура и де Кормея — яркий пример безграничной власти королевских чиновников, а также того, насколько легко любая информация о том, что происходило на слушаниях комиссии, просачивалась в правительство. Чаще всего признания тамплиеров подкреплялись еще и показаниями сторонних свидетелей, т. е. людей, не состоявших в ордене, однако и среди них нашлось исключение — свидетель, не пожелавший полностью присоединиться к остальным конформистам: Пьер де ла Палю, бакалавр богословия из Лиона, доминиканец. Он давал показания уже в самом конце слушаний, 19 апреля 1311 г., и сказал, что присутствовал ранее на допросах многих тамплиеров, слышал множество признаний, но слышал также, как некоторые не желали соглашаться с предъявленными обвинениями, причем «из множества аргументов наиболее убедительными, по его мнению, были те, где вина тамплиеров отрицалась, а не признавалась». Однако далее этого он не пошел и сказал лишь, что слышал «множество историй от разных людей, которые допрашивали тамплиеров и добились от них признания вины, и полагает, что именно из этих и подобных им историй и проистекает большая часть предъявленных обвинений, тем более что разные непристойности случались лишь во время приема в орден кого-то другого, но не самого рассказчика, а также до или после приема рассказчика в указанный орден»61.

К концу весны 1311 г., если не раньше, папская комиссия как орган, созданный, чтобы выслушать потенциальных защитников ордена, была практически не в состоянии выполнять свои функции. Архиепископ Нарбона слишком часто отсутствовал на ее заседаниях, епископ Байё вообще не принимал участия в третьей сессии, ибо в ноябре 1310 г. был послан в Авиньон на переговоры с папой от имени короля, а архидиакон Магелона получил освобождение от участия в работе комиссии по причине болезни62. Часто во время заседаний из членов комиссии реально присутствовало всего три человека. В ноябре 1310 г. королю, похоже, захотелось, чтобы комиссия отложила работу до конца января 1311 г., т. е. до окончания заседаний королевского «parlement» (парламента). Возможно, он надеялся, что деятельность комиссии к этому времени вообще прекратится63 Последние показания трое свидетелей давали в среду 26 мая 1311 г., а затем члены комиссии написали епископу Байё в Авиньон, чтобы он испросил у папы разрешение завершить слушания. Епископ ответил, что папа и кардиналы в целом довольны деятельностью комиссии, хотя им хотелось бы иметь больше сведений относительно церемонии приема в орден в заморских странах. Гийом Бонне затем покинул Авиньон и присоединился к королю и архиепископу Нарбона в Понтуазе, на северо-западе от Парижа, где заседал королевский парламент. Жиль Аселен и Гийом Бонне «не сумели под благовидным предлогом отложить заседания королевского парламента и поехать в Париж, чтобы закончить дела, связанные с работой комиссии», так что «по просьбе короля» слушания в Париже объявили закрытыми епископы Лиможа и Манда, Маттео Неаполитанский и архидиакон Транта, а члены комиссии отправились в Понтуаз, где в субботу 5 июня встретились с королем и выработали вполне определенную позицию: ими выслушаны показания 231 свидетеля, в том числе — относительно вступления в орден в заморских странах; до того еще 72 свидетеля выслушаны самим папой и его кардиналами; вот-вот должен состояться Вселенский собор, так что желания папы и короля — как можно скорее покончить с расследованием — совпадают. Таким образом, в присутствии Ги, графа де Сен-Поля, Гийома де Плезиана, Жоффруа дю Плесси и тех пяти судебных клерков, которые вели протоколы, деятельность папской комиссии была официально завершена. Комиссия заседала 161 день в течение почти двух лет. Весь собранный материал, состоявший из 219,5 томов, где было примерно по сорок строк на странице, отослали папе со специальными посланниками. Были изготовлены две копии; первая, скрепленная печатями членов комиссии, осталась у папы, а вторую передали на хранение в сокровищницу монастыря св. Марии в Париже, где ее никому не выдавали без специального письменного разрешения папы римского64.