Плененные любовью - Барбьери Элейн. Страница 31

– Я ужасно завидую тому человеку, потому что он, а не я высосал яд из твоего тела, и ощутил, какова на вкус твоя кровь, и сделал тебя навеки обязанной за спасение своей жизни, Аманда. Потому что ты должна принадлежать мне, только мне, и думать обо мне одном. Аманда, мне не знать покоя, пока ты помнишь о нем!

– Чингу! – В ее возгласе послышался укор, и она поспешно обняла его и прижалась всем телом. – Одумайся, что ты говоришь! Мы с Адамом были просто друзьями, и не больше! И тебе вовсе нет нужды без толку себя мучить! – Ласково сжимая в своих мягких нежных ладошках его лицо, она зашептала, почти касаясь губами его губ: – Ты познал меня так, как ни один другой мужчина, Чингу! Я навек стала твоей. Это твоего ребенка я ношу под сердцем, и я горжусь этим! – Ее слова были полны чувства, ибо она свято верила, что говорит истинную правду.

Столь серьезные беседы звучали в их вигваме вовсе не каждый вечер. Например, однажды Чингу, несмотря на сгустившиеся сумерки, сразу почувствовал на себе пристальный взгляд лежавшей рядом жены и сказал:

– Ты что-то хотела спросить, Аманда?

– С чего ты это взял, Чингу? – поразилась она. Способность молодого индейца угадывать ее мысли всегда казалась удивительной.

– По твоему лицу я вижу, что страх мешает тебе говорить. Ну же, не тяни, задавай свой вопрос. Я готов удовлетворить твое любопытство. Можешь не бояться моего гнева.

– Ну, – нерешительно начала она, не спуская настороженного взгляда с длинного пучка волос у него на макушке, – понимаешь, Чингу, то, как у вас принято убирать волосы, кажется мне странным и довольно неудобным. Я давно успела понять, что абнаки ничего не делают просто так, а значит, у этого обычая тоже должно быть какое-то объяснение. – И она выпалила, больше не в силах сдерживаться: – Но как я ни ломала голову, так ничего и не поняла!

– Аманда, разве я не кажусь тебе красивым? – спросил Чингу, стараясь скрыть под напускным возмущением веселый смех.

– Что ты, Чингу! – воскликнула она, решив, что он и в самом деле обиделся. – Ты очень красивый и мужественный. Это просто мое глупое любопытство тянет меня за язык!

И Чингу наконец ласково улыбнулся, погладил ее по лицу и стал объяснять:

– Когда мы бьемся с врагами, то стараемся выбрать равного противника, чтобы завладеть его скальпом. Ведь победителю необходимо принести в племя какое-то видимое доказательство своей отваги. Тогда его будут считать мужественным и удачливым воином. У человека только одна голова, и с нее можно снять только один скальп. Но если бы мы, как белые люди, отращивали волосы по всей голове, из одного скальпа можно было бы накроить несколько – и это был бы обман. Подумай только, любой трус, не подвергаясь особой опасности, мог бы набрать столько же трофеев, сколько самый могучий воин, и оспорить его славу и доблесть.

В индейской деревне Аманде нередко приходилось видеть злополучные трофейные шесты, однако она вовсе не разделяла восхищения абнаки столь омерзительными доказательствами победы – вот и сейчас ей стало дурно при одном воспоминании о жутких трофеях. Она потупилась и заговорила еле слышно:

– Как бы я хотела не видеть больше ни одного свежего скальпа на чьем-то шесте! Чингу, мне вовсе не нужны добытые тобой скальпы, чтобы считать тебя мужественным и отважным!

Она крепко обняла его и, уютно устроившись у него на груди, скоро уснула.

По традиции в середине февраля обитатели деревни снова собрались в путь – на сей раз туда, где во множестве росли клены. Из них абнаки добывали сок, который варили до состояния патоки, получая сахар. Столь значительное событие в монотонной жизни всегда приносило большую радость, поскольку предстояло кочевать всей деревней, устраивать временную стоянку и жить на новом месте до тех пор, пока не наберется достаточное количество сока. Сбором сока и варкой патоки занимались женщины, а мужчины строили для своих семей вигвамы и охотились. Однако заготовленной патокой распоряжались мужчины – они сами решали, с кем из членов племени станут делиться излишком запасов.

Аманда с возраставшим нетерпением ждала начала кочевой жизни. Когда ей передали, что в деревню приехал французский солдат, которого отвели прямо к сахему, ее сердце тревожно екнуло от недоброго предчувствия. Сахем собрал на совет вождей, куда отправился и Чингу, а Аманда, не в силах усидеть на месте, старалась держаться как можно ближе к вигваму сахема. Вскоре показался Чингу и пошел прямо к ней. Молча глянул на ее встревоженное лицо, отвел жену к себе в вигвам и озабоченно сообщил:

– Мы получили приглашение на совет в форте Карильон. Туда приехал человек с посланием от Великого Белого Отца. Сахем решил, что к генералу Монткальму отправится несколько наших воинов. Нам ведь нужно пополнить запасы, которые сильно убавились к концу зимы.

Аманда была не в силах скрыть, что огорчена: значит, они не пойдут за соком. Чингу поспешил успокоить ее:

– Аманда, мы все равно получим свою долю кленового сахара, ведь остальные мужчины уйдут вместе с племенем.

– Но как же так, Чингу? Ты отправишься в форт Карильон, а я останусь дома одна? – При одной мысли о предстоящем одиночестве глаза ее наполнились слезами.

– Ну, если ты хочешь, я могу взять тебя с собой, – сказал Чингу, глубоко тронутый ее искренним горем. – Тебе будет легче, если ты отправишься с нами, Аманда?

Ответом была такая сияющая улыбка, перед которой Чингу устоять был не в силах. Он ласково обнял жену и прошептал ей на ухо:

– У нас еще есть целых два дня.

Аманда проснулась чуть свет и с радостным нетерпением стала готовиться в дальний путь. Глянув на теплые меховые накидки, с таким старанием пошитые за долгие зимние ночи, она почувствовала гордость за отлично сделанную работу. Все куски меха были стачаны так, чтобы ворс ложился ровно – тогда дождь не будет задерживаться на накидке и вся вода скатится вниз. Но сегодня им придется надеть накидки мехом внутрь – так всегда поступают индейцы в зимние холода, стараясь сохранить под одеждой побольше тепла. Кроме накидок, она успела сшить меховые унты, на которые удобно будет надевать снегоступы. Унты также были сделаны мехом внутрь.

Чингу надел накидку и едва удержался от улыбки – так простодушно светилось гордостью милое, нежное лицо жены. Он смотрел, как Аманда одевается, и испытывал сомнение и тревогу. Вряд ли стоило поддаваться первому порыву и брать с собой в долгий, утомительный путь по зимнему лесу беременную женщину. И хотя благоразумие предупреждало о возможной опасности этой затеи, молодой воин не в силах был изменить свое решение и погасить счастливую улыбку на любимом лице – а это наверняка случится, как только Аманда услышит, что ее оставляют дома.

Яркие солнечные лучи дробились и преломлялись на снегу, окружая многоцветным сиянием цепочку индейцев, направлявшихся к форту Карильон. Аманду заворожил сказочный облик леса, укутанного в снег и иней, и она шла следом за Чингу, предвкушая чудесные приключения. Первым в колонне шагал самый старший воин по имени Линтуксит – он считался главным в отряде и был доверенным другом сахема. Вторым шел Саскамик, самый молодой из их группы, неженатый восемнадцатилетний юноша, успевший проявить себя настоящим воином. Третьим шагал Чингу, и Аманда следом за ним. Хамруктит, жена Линтуксита, шла самой последней – она уже не раз бывала в форте Карильон и не ждала от их похода ничего необычного.

Передвижение по глубокому снегу в прицепленных к ногам неуклюжих снегоступах требовало определенной сноровки я давалось Аманде с большим трудом. Однако она твердо решила, что не даст Чингу повода стыдиться за нее, и не отставала ни на шаг, не обращая внимания на его тревожные взгляды. К вечеру она вымоталась настолько, что ноги сами стали заплетаться, и Чингу без конца корил себя за то, что позволил беременной жене отправиться с ним в столь трудный путь.

Второй день похода дался измученной Аманде с еще большим трудом, и она не помнила себя от счастья, когда смогла наконец отдохнуть, – моментально заснула, стоило улечься на одеяле рядом с Чингу. На третий день она более или менее втянулась в бешеный ритм их ходьбы и немного приободрилась, тем более что отряд уже приближался к цели.