Флот вторжения. Страница 79

Возможно, Золрааг и остальные ящеры использовали евреев и их страдания при нацистском режиме в качестве орудия против остального человечества. Мойше слушал радио на коротких волнах, равно как и сам выступал на созданной ящерами станции. И хотя он говорил не более чем правду, слушавшие его люди отмахивались от этих сообщений как от очевидной пропаганды. Даже жутким картинам жизни гетто верили мало.

Учитывая все это, Русси сказал:

— Ваше превосходительство, вы лишь повредите себе, если будете обращаться с немцами иначе, чем с кем-либо из других военнопленных. Люди лишь скажут, что вы жестоки и безжалостны.

— И это говорите вы, герр Русси? — Один глаз Золраага беспокойно глядел на Мойше, другой сосредоточился на бумагах, разложенных по столу. — Вы ведь еврей! Как вы говорите: страдалец, нет, жертва тех немцев? Не относиться к ним как к убийцам? Они и есть убийцы.

— Вы спросили меня, что бы я хотел видеть, ваше превосходительство, — ответил Русси. — Вот я вам и сказал. Месть — это такое блюдо, которое лучше есть горячим, чем холодным.

Мойше пришлось несколько минут объяснять Золраагу смысл сказанного. Он поклялся себе никогда больше не пользоваться в разговоре с ящерами образным языком.

Золрааг повернул к человеку оба своих глаза. От этого Мойше сделалось почти так же неуютно, как от взгляда одного глаза губернатора, поскольку у ящеров взгляд был пристальнее, чем у любого человека.

— Раз вы так говорите, вы — Император для вашего народа? Вы решаете? ,

— Нет, я это говорю от себя, — объяснил Русси. Мойше знал: если он солжет, то Золрааг сообразно своей натуре примет его ложь за правду. Но если он начнет лгать, чем все закончится? Мойше не хотел доискиваться ответа. За несколько прошедших лет он обнаружил слишком много ужасного как в самом себе, так и в окружающем мире.

— Я искренне уверен, что могу вести за собой людей, — добавил Мойше. Это была не ложь, скорее — преувеличение.

Губернатор еще какое-то время внимательно глядел на него, затем отвел глаза и стал смотреть сразу в двух направлениях.

— Возможно, вы это делаете, герр Русси. Возможно, вы ведете за собой людей. И возможно, это будет хорошо. Возможно, мы скажем так: посмотрите на евреев, посмотрите, что с ними сделали немцы. И посмотрите, что евреи не хотят — как это вы говорили? — мести, да, мести. Добрые евреи, благородные евреи, они лучше немцев. Так?

— Так, — бесцветным голосом сказал Русси. Яснее, чем когда-либо, он увидел, что Золрааг совершенно не заботится о евреях как о евреях, они мало интересуют его сами по себе, лишь как жертвы нацистов. Он, Мойше, остается для ящеров такой же вещью, какой был для Ганса Франка. Единственное различие заключалось в том, что для Золраага он был скорее полезной, нежели отвратительной, вещью. Несомненно, это знаменовало некоторое улучшение. Если бы Русси побыл еще немного под правлением немецкого генерал-губернатора, он был бы сейчас мертвой вещью. Эта мысль все равно имела горький привкус, как полынь-трава.

— Возможно, — сказал Золрааг, — мы сделаем снимок: еврей дает пищу немецкому узнику. Возможно, мы сделаем это, правда, герр Русси? Снимок заставит людей думать.

— Любого еврея, кто согласится на подобный снимок, остальные евреи возненавидят, — ответил Русси.

Его мысли пронзило отчаяние: «Пропаганда, мы нужны им лишь для этого. Они спасали нас ради своих собственных целей, а не из благородных побуждений. Даже не из жалости».

Губернатор тут же подтвердил его опасения:

— Мы помогли вам тогда, герр Русси. Вы помогаете нам сейчас. Вы должны — как это слово? — долг, да. Вы должны вернуть нам долг.

— Я знаю, но после того, через что мы прошли, нам трудно выплатить долг.

— А на что вы, евреи, годитесь для нас сейчас, герр Русси? Русси вздрогнул, словно от удара. Никогда еще Золрааг не был столь грубо откровенен с ним. «Прежде чем углубляться, немного измени тему», — подумал он. Эта уловка хорошо служила ему в медицинском институте, позволяя использовать сильные стороны.

— Ваше превосходительство, как евреи могут думать о том, чтобы дать пищу немцам, когда нам по-прежнему не хватает самого необходимого?

— Вы получаете столько, сколько сейчас получают все, — ответил Золрааг.

— Да, но до этого мы голодали. Даже то, что мы имеем теперь, — вряд ли нам всего хватает.

Поляки с ненавистью восприняли урезание своих продовольственных норм, чтобы помочь накормить евреев. Евреи злились на поляков за непонимание. Равные нормы означали, что каждый получает слишком мало.

— При той власти, которой вы наделены, ваше превосходительство, не могли бы вы распорядиться о поставке в Варшаву большего количества продовольствия для всех? Тогда бы нас меньше беспокоила перспектива делиться пищей с немцами.

— Откуда мы возьмем пищу, герр Русси? Здесь нет пищи, возле Варшавы ее взять негде. Там, где идут сражения, нет сельского хозяйства. Сражения уничтожают сельское хозяйство. Скажите мне, где есть пища, и я распоряжусь ее доставить. В ином случае… — Золрааг весьма по-человечески развел когтистыми лапами.

Мойше знал, что только Бог всемогущ. Однако ящеры помимо того, что послужили проявлением Его воли, когда выбили немцев из Варшавы и спасли евреев от явного уничтожения, — помимо этого, они с такой легкостью справлялись со всеми трудностями, что Мойше предполагал, что они обладают безграничными возможностями для решения всех практических вопросов. Оказалось, что нет, и это открытие шокировало его. Мойше нерешительно спросил:

— А нельзя ли, скажем, доставить продовольствие из других частей мира, где вы не ведете тяжелых боев?

Золрааг широко раскрыл пасть. Русси с неприязнью посмотрел на ряды маленьких остроконечных зубов и на беспокойный, похожий на змеиный язык. Он знал, что губернатор смеется над ним.

— Мы сможем это сделать, когда вы, люди, прекратите вашу глупую войну и присоединитесь к Империи. Сейчас нет. Мы сами нуждаемся во всем, что имеем, чтобы сражаться. Тосев-3 — этот мир — большое место. Все, что мы имеем, нам нужно.

— Понимаю, — медленно сказал Русси.

Эту новость нужно будет передать Анелевичу. Возможно, боевой командир сумеет лучше прочувствовать ее смысл, чем он сам. Судя по словам Золраага, ящерам приходится тяжелее, чем они рассчитывали.