Молот и наковальня - Тертлдав Гарри Норман. Страница 109

– Подойдет, величайший. Личная печать может сказать о человеке почти столько же, сколько образец его почерка. – Багдасар попытался пригладить всклокоченные волосы. – Кого еще следует проверить?

Лиция с Камеасом одновременно взглянули на служанку, все еще лежавшую в постели Багдасара. Маниакис в подобных намеках не нуждался, поскольку уже успел подумать о ней раньше. Однако, если он хотел избежать распространения слухов и сплетен, чувства молодой женщины следовало пощадить.

– Лучше обсудить этот вопрос не в столь растерзанном виде, – сказал он. Правда, Камеас выглядел достойно, но то был Камеас. – После завтрака у нас будет достаточно времени, – твердо закончил Автократор.

Позавтракав, они вчетвером собрались в кабинете и принялись гадать, кому понадобилось сбросить с трона Автократора Видессии. Имя Курикия всплыло едва ли не первым. Как и имя его жены, Февронии.

– Скорее всего, она возмущена нашим браком даже больше, чем ее муж, – рассудительно заметила Лиция.

– Спасибо за напоминание, – сказал Маниакис. – Боюсь, мне это не приходило в голову.

– Просто мне хочется, чтобы ты долго, очень долго сидел на троне, – ответила Лиция. – У меня на то имеется множество важных причин.

– Если уж говорить о причинах, величайший, – заметил Багдасар, – то Агатий наверняка имеет или думает, что имеет, достаточно причин желать, чтобы ты своего трона лишился.

– Пожалуй, – согласился Маниакис. – Что ж, экуменический патриарх обладает весьма бойким пером. Добыть образец его почерка не составит труда.

– Высокочтимый Цикаст, – высказал следующее предположение Камеас.

– Хорошо, его тоже проверим, – кивнул Маниакис. – Хотя я буду очень удивлен, если он окажется замешан. Может, генерал и подумывает о троне, но, по-моему, он предпочел бы, чтобы этот трон сам упал ему в руки.

– Он очень скрытный человек, – продолжал настаивать Камеас, – а такие люди заслуживают самого пристального внимания.

Интересно, подумал Маниакис. Евнухи издавна пользуются репутацией людей хитрых и неискренних. Но может быть, они становятся такими лишь в ответ на подозрительность других?

– Друнгарий! – брякнул Багдасар. – Фраке. Маниакис приложил максимум усилий, чтобы не расхохотаться. Если кто и был вне подозрений, то именно Фраке. Тем не менее он кивнул. Даже самые открытые люди порой притязают на многое.

– У высокочтимого Трифиллия немало родственников, – сказал Камеас. – Кое-кто из них мог не простить тебе его гибель.

Что ж, могло быть и такое, подумал Маниакис. Хотя с родней Трифиллия он был едва знаком.

– Надо не упустить из виду вдову Генесия, – напомнил он. – Конечно, она заточена в монастырь, но нет такой мышиной норы, которую можно законопатить раз и навсегда. Письма приходят в монастыри, письма оттуда уходят… – После этих слов воцарилось молчание.

– Больше никого? – спросил наконец Багдасар. – Если нет, нам следует добыть образцы почерка названных лиц либо какие-нибудь предметы, которыми они часто пользовались.

– У меня не выходит из головы еще один человек… – Маниакис немного помедлил перед тем, как продолжить, и взглянул на Лицию:

– Если мы не назовем его имя, чуть позже это сделает твой брат. Думаю, раз дело обернулось таким образом, его назвал бы даже мой отец…

– Ты имеешь в виду Парсмания? – Лиция назвала брата Автократора избавив от такой необходимости самого Маниакиса.

– Да, – вздохнул он. – После нашей ссоры я видел, совсем недавно, как он вел какой-то серьезный разговор с неким человеком, которого я принял за Курикия, хотя поклясться именем Фоса в том, что это был именно мой бывший тесть, я все же не решусь. Багдасар, мы должны быть очень осторожны! А тебе, исследуя образец его почерка, да и потом тоже следует хранить тайну, ибо, если мой брат узнает, что я его подозревал, он почти наверняка замыслит недоброе. Даже если прежде был в этом неповинен!

– Величайший! Маг, разглашающий доверенные ему тайны, очень скоро оказывается без клиентов, – ответил Багдасар. – А иногда и магом без головы. Тем не менее, согласно твоему распоряжению, я буду соблюдать особую осторожность. Думаю, не меньшую осторожность надо соблюсти, добывая образец почерка твоего брата.

– Это как раз несложно, – сказал Маниакис. – В архиве сохранились письменные приказы, которые он отдавал авангарду во время похода на Аморион. Их можно взять оттуда так, что он ни о чем не узнает.

– Прекрасно, величайший, – кивнул Багдасар. – Как только в моем распоряжении окажутся соответствующие бумаги, я сразу приступлю к делу и вскоре выясню, виновны ли написавшие их люди в попытке покушения.

– Уверен, что в резиденции найдется немало пергамента, исписанного Курикием и Агатием, – заметил Маниакис. – Начинай с них прямо сейчас. Письма от Абиварда также хранятся здесь. Если ты можешь как-то использовать кусочки сургуча с оттисками его печати – они в твоем распоряжении.

– Неплохо бы спросить у стражников, не интересовался ли кто совсем недавно здоровьем величайшего, – вставил Камеас. – Разумеется, ни ты, ни я не сделали бы подобной глупости, но кто знает… Нельзя недооценивать способность даже самых умных людей совершать порой самые идиотские поступки.

С этим не стал бы спорить ни один разумный человек, проведший на троне хоть пару недель. Тая в душе надежду, что загадка может распутаться сама собой, словно рукав дешевого шерстяного платья, в котором порвалась одна-единственная нитка, Маниакис поспешил ко входу в резиденцию. Однако, по словам стражников, в последнее время здоровьем Автократора никто не интересовался. Ни прямо, ни косвенно. Он опять вздохнул. С того времени как он натянул алые сапоги, перед ним не вставало ни одной легкой задачи. Наверно, так будет и впредь.

Собравшись отправиться назад и сообщить, что сообщать нечего, он увидел отца.

– С тобой все в порядке, сынок?, – спросил старший Маниакис, подойдя к младшему. – Слуги наперебой рассказывают какие-то ужасы.

–Неудивительно. Но я пока жив-здоров.

И Маниакис объяснил отцу суть случившегося.

К концу рассказа лицо старшего Маниакиса потемнело от гнева.

– Пусть провалится в ледяную преисподнюю тот, кто замыслил подобное дело! – яростно громыхнул он. – Это куда более мерзко, чем нанять убийцу, ибо колдуну даже не надо приближаться к своей жертве, чтобы прикончить ее! У тебя уже есть кто-нибудь на подозрении?

Маниакис перечислил имена. Выслушивая их, отец утвердительно кивал, пока не прозвучало последнее имя:

Парсманий. Лицо старшего Маниакиса на мгновение исказилось от боли, затем он вздохнул и снова кивнул:

– Да, приходится брать в расчет и его. Ведь он долго жил вдали от нас, а когда вернулся, ситуация в столице явно пришлась ему не по нутру. Видит Господь наш, как мне хотелось бы, чтобы ты ошибся!

– Мне тоже, – ответил Маниакис. – Как ты знаешь, большой привязанности друг к другу мы никогда не испытывали, но все же он мой брат!

– Как только ты об этом забудешь, значит, ты уже сделал громадный шаг прямиком к ледяной преисподней, – сказал старший Маниакис. – Багдасар уже занялся выяснением того, что тебе необходимо? Как скоро он сможет сказать хоть что-нибудь?

– Он начнет действовать, едва мы предоставим ему образцы почерков всех, кто мог быть замешан в покушении, – ответил Маниакис. – Мы либо возьмем написанные их рукой старые бумаги из архивов, либо устроим так, чтобы получить от них новые. В архиве есть и несколько старых приказов Парсмания.

– Да, ты вынужден так поступить, сынок, – снова вздохнул старший Маниакис. – Но какое же это грязное занятие! Иногда я спрашиваю себя, не лучше ли нам было спокойно остаться на Калаврии, пропустив мимо ушей слезные призывы столичных вельмож!

– Я тоже часто об этом думаю. – Теперь настала очередь Автократора тяжело вздохнуть. – Возвращение назад после всего случившегося может оказаться нелегким делом, но возможность оказаться там, где никто не будет составлять против тебя заговоры, – большой соблазн!