Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман. Страница 151

— Говорят, погибли двое князей, разрушено полстолицы, — ответил Меровек. — Интересно, сколько же кауниан пришлось рыжикам перерезать, чтобы такое провернуть? И слава силам горним, что это не Котбус под удар попал!

— Не зарекайся, — предупредил маршал, и адъютант с кислой миной кивнул. — Конечно, — продолжал Ратарь, — сражаясь с нами, альгарвейцы вынуждены опасаться наших солдат. А куусаманских солдат на континенте нет пока.

— Жаль, что нет, — мрачно заметил Меровек. — Теперь куусаманам дольше придется собираться, чтобы вступить в бой.

— Пожалуй, ты прав, — признал маршал, — но и сражаться они станут упорней. Теперь они на собственной шкуре ощутили, с кем воюют. Надеюсь, чародеи Мезенцио не решатся ударить тем же способом по Сетубалу. Вот это было бы скверно.

— Да, Лагоаш, по крайней мере, воюет всерьез, хотя и не на Дерлавае, а на Земле обитателей льдов, — согласился майор.

— И на море, — добавил маршал. Адьютант его пренебрежительно фыркнул. — Да, мы слишком мало внимания уделяем флоту, — настойчиво произнес Ратарь. — Мы слишком поздно спохватились, что можем потерять Глогау на крайнем севере, а где бы мы были без тамошнего порта? В глубокой дыре, вот где!

— Это правда, — признал Меровек неохотно, но искренне. — И все же победа или поражение — решается на суше.

— Мне кажется так, — отозвался Ратарь. — Если ты спросишь военачальников Мезенцио, они, скорей всего, тоже так думают. Но если задашь этот вопрос в Сибиу, Лагоаше или Куусамо, можешь услышать другой ответ.

— Иноземцы, — пробормотал Меровек еле слышно.

Ункерлант, крупнейшая держава Дерлавая, всегда до определенной степени был «мирком в себе», и многие его жители, подобно адъютанту Ратаря, недолюбливали пришельцев извне.

Но сейчас альгарвейцы ворвались в их мирок и деятельно рушили все вокруг себя — эффективно рушили, пугающе эффективно.

— Его величество надеется, что мы сможем разгромить противника до прихода весны, — промолвил маршал, желая выяснить, что думает об этом Меровек.

Но маршальский адъютант был придворным, политическим животным, в той же мере, что и солдатом. Что бы он ни думал о монарших надеждах, мнение свое он оставил при себе, заметив только:

— Надеюсь, что его величество окажутся правы.

Ратарь вздохнул. Он тоже надеялся, что Свеммель окажется прав, но не поставил бы на это и ломаной пуговицы.

— Что же, — промолвил он, вздохнув снова, — тогда нам придется постараться не обмануть его ожиданий.

— Так точно! — С этим майор Меровек мог согласиться без опаски, что и сделал весьма бурно.

— Но по порядку. — Ратарь принялся было расхаживать по кабинету, но тут же остановился: что ж это он — подражать конунгу вздумал? Запустить вновь эшелон мыслей ему удалось не сразу. — Мы должны оттеснить рыжиков как можно дальше от столицы — тогда им сложней будет обойтись с нами, как только что с Куусамо. Кроме того, мы должны удержать коридор на Глогау и отбить по возможности большую часть герцогства Грельц — это если мы не хотим голодать в будущем году, понятное дело.

— Совершенно верно, — поддержал Меровек, и, будучи немного придворным, добавил: — Чем большую часть Грельца мы вернем короне, тем больший позор нанесем Мезенцио и его марионеточному королю.

— Верно, — согласился Ратарь. — Альгарвейцы могли бы причинить нам больше горя, если бы назначили королем Грельца кого-то из местных дворян-предателей, а не королевского родича. Едва ли крестьяне захотят кланяться альгарвейцу, хоть тот и нацепил на башку золотой венец.

После Войны близнецов, после страшных лет царствования Свеммеля, маршал опасался, что крестьяне и горожане Ункерланта станут приветствовать альгарвейцев как освободителей. Некоторые так и поступали — но их, полагал маршал, было бы куда больше, если бы рыжики не показали с предельной ясностью, что пришли как завоеватели.

— Если враг совершает ошибки, нам стоит воспользоваться ими, — промолвил он. — Слишком мало было таких ошибок. Зато слишком часто ошибались мы.

Никто из придворных Свеммеля не осмелился бы заявить подобное. Меровек глянул на Ратаря с ужасом.

— Будьте осторожны, господин мой маршал, — предупредил он. — Если ваши слова дойдут до ушей конунга, он или обвинит вас во всех бедах, или решит, что вы обвинили его.

С точки зрения Ратаря, и то, и другое будет одинаково прискорбно. Коротко кивнув в знак признательности, он вернулся к себе в кабинет и снова глянул на карту. Контратака в Грельце уже разворачивалась полным ходом. Он присмотрелся к расположению своих частей. К северо-востоку от Котбуса тоже открывалась возможность для наступления, которое не позволит альгарвейцам перебросить достаточно сил на юг. Он снова кивнул, потом подозвал Меровека и принялся диктовать приказы.

Повышение — незначительное, но все же — догнало наконец Леудаста. Теперь он официально считался сержантом. А командовал ротой — иначе сказать, горсткой таких же, как он сам, ветеранов, разбавленной новобранцами, которых трудно было назвать зелеными, потому что неделя в окопах любого превращала в грязного разбойника.

Леудасту порой интересно становилось, многими ли ротами в войске конунга Свеммеля командуют сержанты. Должно быть, очень многими — или он чернозадый зувейзин. Но гораздо интересней ему было, когда же ему жалованье выдавать станут по новому чину. Ждать можно было долго.

Вспомнив о деньгах, он рассмеялся про себя. На что ему деньги на передовой — в кости играть, что ли? Потратить их не на что, потому как купить нечего. А об увольнении и мечтать нечего. В нынешние времена на фронт отправляли каждого, кто способен удержать в руках жезл.

Но впервые с начала войны против Альгарве ункерлантские войска наступали. Леудаст готов был вопить от радости всякий раз, когда с неба сыпался снег или стынущий на лету дождь, даже если непогоду приходилось пережидать в окопах. Он понимал, что маршал мороз сделал для победы над рыжиками едва ли не больше, чем маршал Ратарь.

Где-то неподалеку начали рваться ядра. Альгарвейцы, что окопались в деревне к северо-востоку от позиций, занятых ротой Леудаста, не собирались сдаваться без боя. Ядрометов у них хватало, упорных бойцов — тоже. Послышались крики раненых. Леудаст поцокал языком. Пускай альгарвейцы отступали — они продолжали брать с противника дань кровью.