Чо-Ойю – Милость богов - Тихи Герберт. Страница 19

Наконец тропа свернула снова на север, в ущелье Нангпа-Ла. Мы шли по гребню морены, совершенно прямому, будто созданному руками человека. Вдруг на леднике, лежащем на противоположном склоне, увидели странные следы. Они были очень похожи на глубоко вытоптанные следы человека.

Мало вероятно, что эти следы оставлены скатившимися кусками льда или снега, так как они начинались у пологой части ледника, и трудно себе представить, откуда туда могут прийти такие маленькие лавинки. Вполне естественно, что я тут же подумал о сказочном «йети», снежном человеке Гималаев.

В Центральных Гималаях я однажды видел след, который, по всей видимости, принадлежал этому существу. То, что я слышал о нем от других гималайских альпинистов, и прежде всего от шерпов, позволяет мне предполагать, что это еще не известный нам род животного, может быть, обезьяна или медведь.

В Гималаях есть районы, где «йети» как будто полностью отсутствуют, и есть районы, где их якобы очень много. До сих пор европейцы видели только следы, а самих животных еще никто не видел. По слышанным нами рассказам, район перевала Нангпа-Ла пользуется особым расположением йети. Правда, в 1953 году хорошо оснащенная экспедиция, организованная редакцией английской газеты «Дейли Мейл» для разгадки тайны йети, нашла тоже только следы, самих йети ей увидеть не удалось.

Организуя экспедицию, я преследовал двойную цель. На первом месте стояла, конечно, вершина Чо-Ойю. Через две-три недели будет ясно, достигнем мы ее или нет. Независимо от успеха восхождения я планировал после окончания экспедиции произвести, как и во время прошлогоднего путешествия, геологические работы, взяв себе в помощь одного-двух шерпов. Но прежде всего я хотел увидеть живого йети. Гельмут в это время мог бы продолжить свою научную работу, прерванную на время восхождения, а Сепп с Пазангом – попытаться сделать восхождение на какую-нибудь вершину. Я надеялся, что такой план дает каждому из нас определенную самостоятельность и в целом способствует расширению поля деятельности экспедиции.

Обморожение моих рук разрушило этот план. На обратном пути я не мог работать с фотоаппаратом и в высоко расположенной долине страдал от холода. Было бы бессмысленно и совершенно безрезультатно отправляться в таком состоянии на поиски снежного человека. Мне требовались тепло и врачи. После успешного восхождения на Чо-Ойю я пытался уговорить Сеппа и Гельмута, пока дойду до Катманду для лечения, продолжить работу по своим индивидуальным планам. Но они были столь великодушны, что не захотели нарушать гармонического хода экспедиции этим расставанием. Мы все вместе пришли в Катманду, из-за чего не смогли внести лепты в разгадку тайны снежного человека.

Сейчас, когда Чо-Ойю еще стояла перед нами, как невзятая твердыня, мы не могли позволить себе отклониться от пути к вершине. Когда мы возвращались, то были слишком счастливые, усталые и больные, чтобы исследовать эти следы на леднике. Следы к тому времени еще сохранились, только они выглядели несколько большими, чем месяц назад. Мы все еще не имели объяснения причины их возникновения, но мне кажется, что это были не следы йети, а скорее всего результат совместной работы солнца и холодных ночей. Условия смены температуры создают здесь формы вытаивания, отличные от форм вытаивания в горах умеренных широт.

Во всяком случае мы не нашли времени, а главное желания, делать крюк и исследовать таинственные следы. Сейчас нужно было идти дальше, через перевал Нангпа-Ла, чтобы найти место для разбивки базового лагеря и удобную тропу для тяжело нагруженного каравана носильщиков.

Продвигаться вперед становилось все трудней. Мы очутились среди невообразимого хаоса ледяных глыб и громадных камней. Тропу вообще не было видно. С трудом, балансируя, переходили мы через все новые и новые препятствия, очень устали и не раз возникало желание остановиться на ночевку. Но так как мы хотели использовать то небольшое преимущество во времени, которое имели перед караваном носильщиков, и найти место для базового лагеря, нужно было сегодня дойти до стоянки Сазамба, где кончаются морены и начинается ледник.

Стало совсем темно, и хотя нас было всего четверо, мы подвергались опасности потерять друг друга. Наши с Сеппом палатки несли Гиальцен и местный носильщик, и я боялся, что мы останемся на ночь без приюта, как уже было со мной в прошлом году. Поэтому я, «забыв» хорошее воспитание, кричал, награждая не совсем ласковыми именами идущих впереди и сзади, чтобы они не расходились. Наконец, при свете карманного фонаря мы собрались все вместе и, беспрерывно спотыкаясь, все же дошли до стоянки Сазамба, – так по крайней мере, назвал место, где мы остановились, проводник. Оно было более или менее ровным и ничем не отличалось от рельефа, по которому мы шли последние часы.

Несмотря на некоторое сомнение, мы были рады, что можем установить палатки и лечь спать. При попытке сварить гороховый суп вспыхнул бензин, и несколько секунд казалось, что мы подойдем к Чо-Ойю без одной палатки. На наше счастье, перед палаткой находилась большая лужа, и я несколькими кастрюлями воды смог потушить пожар. Вода, правда, ликвидировала огонь, но ночь в палатке была мокрая. Нашими достижениями в этот день мы не очень гордились.

Утреннее солнце подошло к нам поздно, подъем был неприятным и холодным. Носильщики остались у палаток, а Сепп, Гиальцен и я вышли по леднику вверх, к перевалу, чтобы найти подход к Чо-Ойю. Вершины мы еще не видели и были сейчас почти убеждены, что вершина, которую мы наблюдали из Тхами, была вовсе не Чо-Ойю.

Ледник был почти без трещин, а твердый снег позволял идти быстро. Мы знали, что в любую минуту может показаться Чо-Ойю, но только один раз, на короткое время, сквозь провал гребня открылась нам ее юго-западная сторона. Выглядела она не очень привлекательно, однако нас это не пугало: ведь по плану маршрут проходил по северо-западной стороне. Чем труднее и круче он казался с юго-запада, тем вероятнее было то, что маршрут подъема проще и проходит по более пологому рельефу – так, по крайней мере, совершенно нелогично думал я.

До привала было еще далеко, но было видно, что перевал представляет собой не узкий проход, а широкую снежную мульду. На перевальной точке в снегу торчал шест, на котором висели бесчисленные молитвенные знамена – благодарственные пожертвования странствующих богомольцев и торговцев, благополучно поднявшихся на перевал. В отличие от подобных пожертвований в долинах эти знамена не колыхались на ветру: они были покрыты толстым слоем инея, примерзли к шестам и уже не могли передавать ветру свои молитвы и пожелания.

По пологому склону мы спустились в боковое ущелье. Близкие горы отступили в сторону, и через несколько шагов мы вдруг увидели Чо-Ойю. Она выглядела так же, как и на фотографии, снятой экспедицией Э. Шиптона.

Из базового лагеря на высоте 5500 метров мы впервые увидели Чо-Ойю

Может быть, очень приятно после долгих месяцев подготовки и многих недель подхода оказаться в непосредственной близости с целью всей деятельности за последнее время. Но, увидев вершину, мы растерялись и не знали, как себя вести – испугаться или облегченно вздохнуть. Она выглядела не очень трудной, но и не особенно легкой. Мы знали и то, что в ракурсе крутые склоны кажутся положе, чем в самом деле. Высота перевала Нангпа-Ла официально считается 5800 метров (наш высотомер показывал только 5500 метров). Мы спустились с перевала примерно на 50 метров, следовательно, вершина Чо-Ойю поднималась над нами еще на 2700 метров.

Мало смысла при первом осмотре вершины искать и думать о вариантах подъема на нее. Мы нашли идеальное место для базового лагеря на широкой морене, выполнив тем самым основное задание.

После короткого отдыха Сепп и Гиальцен пошли обратно к стоянке Сазамба, куда сегодня вечером должен прийти караван носильщиков. Я им сказал, что приду позже. Я уже не помню, как я это объяснил: сказал ли, что устал, или хочу еще посмотреть на вершину, или я выразил желание остаться одному. У нас была такая хорошая дружба, что длительных объяснений при появлении личных желаний не требовалось. Они оба покинули меня без каких-либо надоедливых вопросов и вопросительных взглядов.