Воспоминания - фон Тирпиц Альфред. Страница 98

Чтобы подобные мысли получили распространение в Германии, естественные чувства нашего народа, проявившие себя с огромной силой в начале войны, планомерно искажались и подавлялись цензурой печати, системой обработки общественного мнения, созданной Вильгельмштрассе, и в особенности затеянной демократией дискуссией о внутренних целях войны, так что в конце концов моральное состояние и сопротивляемость нашего народа действительно понизились, и он потерял веру в себя. Всякий государственный деятель поймет, что при создавшемся для нас крайне опасном положении нам было необходимо с первого же дня поддерживать на высоком уровне идейное и моральное состояние народа, если мы хотели выдержать борьбу и привести ее к такому окончанию, которое позволило бы нам залечить в известной мере раны, нанесенные войной, и продолжать выполнение миссии Пруссии-Германии.

Истекая кровью из тысячи ран, плохо питаясь, лучшая часть германского народа вела борьбу за свое существование, опираясь о стены родины, но когда эти стены были разрушены изнутри, защитники их потеряли решимость и впали в лихорадочный бред.

Проклятие истории и наших потомков (если германизм вообще сохранится) падет на тех, кто этому способствовал.

Политическое руководство не сумело своевременно привлечь союзников; оно не внушало народу ободряющих идеалов, которые помогли бы ему вести войну. Но оно также не открыло ему глаз на все ужасы, которые ждали его в случае поражения – лозунг чисто оборонительной войны являлся иллюзией, которая должна была привести нас к гибели, ибо во время войны Англия уже успела уничтожить наше положение в свете; нам было уже нечего защищать и в лучшем случае предстояло восстановить это положение после заключения мира. Германский народ не мог жить, не обеспечив себе этой возможности при заключении мира.

Бессмысленная фраза о чисто оборонительной войне скрывала от масс эту необходимость. Насколько иначе действовал Ллойд-Джордж, говоря о нокауте! Те же немцы, которые ясно видели альтернативу и правдиво заявляли, что либо англичане осуществят свою волю к уничтожению Германии, либо мы свою волю к жизни и что третьего исхода нет, приносились нашим правительством в жертву слепой ненависти толпы. Бетман делал как раз обратное тому, что повелевала государственная мудрость, с которой Ллойд-Джордж и Клемансо вели свои народы к победе. Канцлер и его друзья-демагоги все время направляли острие своей политики не наружу, а внутрь. Но этим самым они ослабляли силу сопротивления народа и подготовляли катастрофу до тех пор, пока народ и пришедшие к власти демагоги не сложили оружия и не бросились к ногам врага с призывом:

Мы, которые всегда веровали в совесть мира, отвергаем проклятых сторонников политики насилия, которых вы могли считать хищными врагами. Мы никогда не стремились к победе и даже боялись ее, ибо она оставила бы на шее порабощенного германского народа иго самодержавия и военной касты. Теперь поражение освободило германский народ от произвола кайзера и военщины, сделало его счастливым и достойным прекрасного будущего. Ныне мы принуждаем вас, но уже не отвратительным насилием, а красивыми и хорошими словами, любить германский народ и заботиться об его интересах. Мы хотим заслужить доверие заграницы, мы расчищали путь от империализма к идеализму, то есть сеяли в германских сердцах ненависть не к империализму британцев, заставивших нас голодать, или французов, поляков и других, которые разрывают на части наше тело, а к тем людям, которые некогда сделали Германскую империю могущественной, создали для ее защиты армейские корпуса и корабли и обеспечили наше благоденствие, построив прочную плотину против алчности соседей.

Такой конец германского могущества был приуготовлен одурачиванием германских народных масс с самого начала войны. Ложные представления, внушавшиеся германскому народу Шейдеманом и К при попустительстве правительства, оказывают ныне ужасающее действие после того, как они были испытаны на практике. Они заключались примерно в следующем:

1. Стоит Германии демократизировать свой строй, как будет достигнут мир на основе соглашения обеих сторон. Заключению его препятствуют лишь монархия и власть военщины.

После того как нортклиффовская пропаганда{190} успешно использовала это взрывчатое вещество, доставленное ей германской демократией для подрыва нашей армии, принц Макс Баденский, Эрцбергер и Шейдеман не успокоились до тех пор, пока не испробовали своего мира, «основанного на правде, а не на силе», в жертву которому они принесли монархию, военное могущество, честь и свободу.

2. Стоит нам заявить, что мы готовы очистить Бельгию, как будет достигнут мир на основе соглашения обеих сторон.

Итак, с 1917 года один голубь мира за другим перелетали нашу границу, неся в клюве отказ от Бельгии. Эти предложения только укрепляли наших врагов в решимости выждать, пока их цель в войне – крушение германского могущества – не будет достигнута с помощью открыто проявляющегося внутреннего распада.

3. Юнкеры, бароны промышленности и аннексионисты начали войну и затягивают ее, чтобы нажиться. Если мы сбросим их господство, освобожденные народы протянут друг другу руки, и на земле наступит вечный мир.

Уже римляне умели строить свою политику на внутренних распрях германцев. На помощь Антанте явилась также зависть распропагандированных классов, которые всегда готовы уничтожить действительных создателей их собственного экономического благополучия, ибо эти последние «больше зарабатывают», чем они сами.

Таким образом, многие приветствовали «зарю революции». Наша сильная, гордая, всеми уважаемая империя разрушена не врагом, а изнутри.

Поскольку наш народ не созрел для того, чтобы выполнить свою политическую задачу в поставленных Бисмарком рамках, сила непобедимого войска сломилась. В Лондоне или Париже каждый обыватель сам знает, что полезно для государства. А у нас он набирается иллюзий, подсказываемых ему известной прессой и партиями, которые всегда могут закрыть ему, как счастливому Гансу{191}, глаза на то, что он падает со ступеньки на ступеньку. Только в марте 1919 года социалист Пауль Ленш отметил в «Глоке», насколько приумолкли у нас те элементы, которые подобно «Берлинер Тагеблатт» и другим газетам того же сорта из года в год уверяли, что достаточно нам прогнать к черту «пан-германцев» и сделать откровенное заявление о Бельгии, как мы получим приемлемый мир. Не знаю, приумолкнет ли когда-нибудь упомянутая Леншем пресса. Но как и все лица, следившие с некоторым вниманием за высказываниями, например, «Франкфуртер Цейтунг» и стоявшие по своим воззрениям за Германскую империю, я убедился, что как до войны, так и во время войны эта газета своей деятельностью играла на руку смертельном врагам Германии. С немыслимым для английских или французских газет отсутствием национального инстинкта эта газета вела борьбу против государства и со времен Бисмарка неизменно выдвигала требования, выполнение которых подорвало бы мощь и престиж Германии; в этот же критический момент она нанесла германизму удар в спину. И она проявила последовательность, когда радостно приветствовала революцию, т.е. крушение германской чести и будущности.