Сталин - Барбюс Анри. Страница 37

Бюрократизация аппарата? Да, конечно, это обвинение почти всегда имеет под собою какую-то почву. Государственный аппарат отличается печальной склонностью к ожирению или, – если он тощ, – к мумификации. С этим нужно упорно бороться, хотя бы частично устраняя это неустранимое явление. Но все же у советского аппарата здоровый хребет, а между тем на этот аппарат часто набрасываются с театральной яростью, ничего не желая видеть, – с единственной целью, так или иначе, донять руководство. Лет за двадцать до оппозиции, в 1904 году, Ленин отвечал меньшевикам и Троцкому: «Кажется, ясно, что крики о пресловутом бюрократизме есть простое прикрытие недовольства личным составом центров, есть фиговый листок … Ты бюрократ, потому что ты назначен съездом не согласно моей воле, а вопреки ей; ты формалист, потому что ты опираешься на формальные решения съезда, а не на мое согласие; ты действуешь грубо механически, ибо ссылаешься на «механическое» большинство партийного съезда и не считаешься с моим желанием быть кооптированным; ты – самодержец, потому что не хочешь отдать власть в руки старой, теплой компании, которая тем энергичнее отстаивает свою кружковщинскую «преемственность», чем неприятнее ей прямое неодобрение съездом этой кружковщины». Так говорил Ленин, грозный психолог, обладавший сотней проницательных глаз.

На пленуме ЦК и ЦКК, собравшемся в 1927 году перед XV съездом, была сделана последняя попытка договориться с Троцким и Зиновьевым. Пленум предложил, чтобы Троцкий отказался от требования изменить руководство, от клеветнического обвинения центральной власти в «термидорианстве» и безоговорочно выступил на защиту партийной линии. Троцкий и Зиновьев отвергли эту возможность окончательно восстановить внутренний мир в партии. Тогда их исключили из ЦК и вынесли им выговор с предупреждением, что если они будут продолжать свое, их исключат из партии.

Троцкий и Зиновьев (последний пользовался особенно сильным влиянием в Ленинграде, где он был ранее председателем Совета) продолжали войну. Они пытались восстановить против партии комсомол. Они с новой силой принялись за организацию тайных собраний, подпольных типографий, они печатали брошюры, они силой захватывали помещения и даже устраивали уличные демонстрации, как, например, 7 ноября 1927 года. На XV съезде демонстрировались материалы, показывающие эту ожесточенную политическую конспирацию против руководства. Троцкий и его сообщники решили создать свою партию с центральным, областными и городскими комитетами, с техническим аппаратом, членскими взносами и прессой. Все это делалось и в международном масштабе, целью было – заменить Третий Интернационал другой организацией. Членов ЦК, поддерживающих генеральную линию партии, силой не допускали на собрания троцкистов (так было, например, с Ярославским и некоторыми другими товарищами, «физически» удаленными с одного собрания в Москве).

XV съезд решил покончить с этим тяжелым и опасным положением. Он потребовал от Троцкого, чтобы тот распустил свои организации, он еще раз потребовал отказа от таких методов борьбы, которые выходили не только за пределы большевистской дисциплины, но даже и за пределы «советской легальности»; он, наконец, еще раз потребовал прекращения систематических враждебных выступлений против точки зрения большинства. Но контрпредложения троцкистов (121 подпись) не только не были направлены к примирению, но означали усиление их нападок и подтверждали еще решительнее их откол от партии. Троцкий и его сторонники были исключены из партии. Но дверь оставалась открытой: каждому в отдельности была предоставлена возможность быть принятым обратно в партию, если он откажется от своих взглядов и подтвердит это своим последующим поведением. Троцкистская клевета, изображающая председателя ЦКК товарища Ярославского свирепым и кровожадным догом, которого держит на цепочке Сталин, очень далека от действительности.

Иному, быть может, захочется спросить: не принесла ли в конце концов оппозиция известной пользы – ведь она привлекала внимание руководства к слабым пунктам, сигнализировала о тех или иных опасностях?

Нет. Прежде всего, для того, чтобы руководство было постоянно начеку, вообще говоря, гораздо более действенным средством, чем борьба не на живот, а на смерть, была бы самокритика.

А затем совершенно очевидно, что кривая неизменных и планомерных успехов советского государства не имеет никаких следов влияния оппозиции. Оппозиция не исправила никаких упущений; наоборот, она создала подводные рифы, которые пришлось обходить; это и было одной из причин того, что великий подъем Советского Союза начинается с момента, когда оппозиция была разгромлена. Надо воздать должное вождям СССР С самого начала Октябрьской революции они никогда ни в какой степени не меняли своих позиций и взглядов, все, сделанное после смерти Ленина, было сделано по Ленину, а не по искажениям и подделкам ленинизма.

Я обращаюсь к далеким временам, к предреволюционному периоду, к прошлому столетию. Вано Стуруа рассказывает, как в 1898 году Сталин нелегально приехал в Тифлис, к заводским рабочим. Как видим, это было не вчера. «Твердость и решительность Сосо были удивительны». Он беспощадно разгромил «дряблость», «колебания», «гибельный дух примиренчества» многих товарищей. Сосо (тогда ему было 19 лет) уже чувствовал разложение многих интеллигентов, «добрая половина которых в самом деле перешла после II съезда в лагерь меньшевиков».

Таков был тогда Сталин, таков он был и тридцать лет спустя, перед лицом оппозиционного блока. Все тот же человек, проникнутый тем же стремлением: человек реализма и уверенности, человек, идущий вперёд наперекор трусам, пессимистам, топчущимся на месте.

Оппозиция сделала все, что было в ее силах, чтобы деморализовать революцию, она сеяла по всему миру сомнения (по крайней мере, всеми силами пыталась это делать), пугала призраком развала, безнадежности, гибели, сумерек.

«Потрясите хорошенько, – говорит Сталин, – нашу оппозицию, отбросьте прочь революционную фразеологию, – и вы увидите, что на дне там сидит у них капитулянтство».

И в другом месте: «Троцкизм … старается привить неверие в силы нашей революции».

Троцкизм, получивший некоторое распространение на Западе, нападал на секции Коммунистического Интернационала, по мере сил пытаясь подорвать дело Октября. Вокруг Троцкого собирается всевозможный сброд – исключенные из партии, ренегаты, недовольные, анархисты; они ведут систематическую кампанию клеветы и саботажа; их подрывная деятельность направлена исключительно против большевизма и советской власти и не останавливается ни перед каким предательством. Эти изменники напрягают все свои силы, чтобы стать могильщиками русской революции.

Есть все основания считать Троцкого контрреволюционером, – хотя это, конечно, не значит, что Троцкий разделяет все мысли буржуазных реакционеров, вместе с которыми он выступает против Советского Союза.

Однажды Сталин сказал: в конце концов оппозиция бросится в объятия белогвардейцев. Многие были склонны думать, что это предсказание было преувеличенным, что оно родилось в пылу борьбы. Но кровавое событие 1934 года трагически подтвердило слова Сталина.

Если бы оппозиция победила, то партия была бы расколота, а революция поражена тяжелой болезнью. Орджоникидзе имел все основания сказать: «Победа троцкистов и правых грозила гибелью советской власти … Разгром троцкистов и правых является дальнейшей победой Октябрьской революции …».

Сталин не ограничился тем, что разгромил оппозицию и разрубил гордиевы узлы политического византийства в стране социализма. Он помог и другим коммунистическим партиям преодолеть правый уклон, избавиться от гибельных искушений оппортунизма и реформизма: польской партии – после мая 1926 года, английской и французской партиям – в 1927—1928 годах, когда им пришлось «перевести свою парламентскую тактику на рельсы подлинно-революционной политики». Примерно в то же время оппортунистическими тенденциями была охвачена германская партия. Но германские коммунисты разбили брандлерианцев так же, как чехословацкие – гайсовцев, а американские – сторонников Ловстона и Пеппера. В 1923 году болгарская партия избавилась, благодаря Сталину, от вредных уклонов, увлекавших ее то вправо, то влево, то к демагогии, то к оппортунизму. Пролетариату «нужны ясная цель (программа), твердая линия (тактика)», – говорит Сталин. А он не бросает слов на ветер.