Шерлок Холмс и Золотая Птица - Томас Фрэнк. Страница 17

– Вы имеете в виду продажу уже не принадлежавшей вам Птицы азиатскому комиссионеру. Гм! Это, конечно, проблема!

Холмс выдержал внушительную паузу, но я подозревал, каким будет его следующий шаг. Мой друг никогда не стремился играть роль обвинителя, судьи и присяжных одновременно и был весьма снисходителен, что хорошо известно читателям «Голубого карбункула». Он не разочаровал меня и на сей раз.

– У меня нет семьи, но мне не трудно представить себе давление, которое оказали на вас. Мистер Хассим, мы не пойдем к почтенному полковнику. Считайте все приключившееся с вами самым поразительным происшествием своей жизни. Недоразумением, которое только подчеркнет значение безупречной честности в вашем деле.

Потрясенный торговец уставился на Холмса. Вдруг его веки жалко заморгали и обильные слезы потекли по изборожденному морщинами лицу старика. Всхлипывая и сморкаясь, Хассим проговорил:

– Мой прадед гранил драгоценные камни. Мой дед и мой отец торговали произведениями искусства. Почти сто лет у семейства Хассимов была безупречная репутация. И только я оступился.

Щека Холмса начала едва заметно подергиваться, что случалось нечасто и служило признаком дискомфорта. Мой друг испытывал сильнейшую неприязнь к любому проявлению чувств, особенно к выражению глубокой признательности.

– Успокойтесь, не стоит так волноваться, – мягко сказал он.

Я собирался встать, полагая, что Холмс стремится как можно скорее уйти, но великий детектив удивил меня.

– Разве вы не хотите сообщить кое-что еще об этом необычном деле? – обратился он к турку.

Вопрос так поразил Хассима, что поток слез мгновенно иссяк.

– Я… я собирался, я как раз собирался… Как вы догадались?

– Этого следовало ожидать. – Холмс быстро взглянул на меня. – Недостающий элемент, вы понимаете.

Я понимающе кивнул, хотя, признаюсь, не имел ни малейшего представления о том, что имел в виду мой друг.

Хассим, который испытывал теперь перед Холмсом благоговейный страх, быстро заговорил:

– На следующую ночь ко мне в магазин пришел другой человек. Ему тоже была нужна Золотая Птица. Он отказывался поверить, что статуэтка уже продана. Он думал, что я хочу заломить цену. С ним был очень крупный мужчина, говоривший со странным акцентом, хотя он явно англичанин.

– Кокни, – вырвалось у меня. Хассим покачал головой:

– Я думаю, что он был из местности, которую вы называете графство Ланкашир. Я говорил им, что Птицы у меня уже нет, я не знал, как убедить их. Тогда большой человек схватил меня за горло. У меня до сих пор остались следы.

Хассим расстегнул ворот рубахи: на смуглой шее отчетливо темнели синяки.

– Когда я выложил им, что Птицу купили китайцы, оба посетителя потеряли ко мне всякий интерес. Тот, что был ниже ростом, предупредил, чтоб я никому не говорил об этом визите, иначе мне придется плохо. Потом, к моему величайшему облегчению, они ушли.

– Вам показалось, что начальником был именно этот человек. – Холмс не столько спрашивал, сколько констатировал истину.

Хассим кивнул:

– Большого я бы назвал исполнителем.

– Опишите как можно точнее маленького человека.

Турок надолго задумался.

– Его трудно описать, – наконец произнес он. – Худой. Довольно старый. Среднего роста. У него был дефект речи. Шепелявость.

– Шепелявый человек! – воскликнул я. – Снова шепелявый человек!

Холмс поднялся. Он узнал все, что было нужно.

9

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА БЕЙКЕР-СТРИТ

Наш отъезд из Стамбула был почти таким же стремительным, как бегство из Берлина. Покинув магазин на Истикиал Каддези, Холмс поспешил вернуться в отель «Золотой Рог», где заказал нам билеты на Восточный экспресс до Кале. К моему крайнему неудовольствию, кратчайший путь включал в себя путешествие на пароме до Констанцы в Румынии, откуда экспресс возвращался через Вену в Австрию и Германию, а отдельная секция продолжала движение к французскому побережью.

К счастью. Черное море было спокойно, переправа прошла без происшествий и мы не вызвали подозрений у пассажиров. Должно быть. Холмс заметил, что я осуждаю его равнодушие к великому городу, который мы так поспешно покидали. Во всяком случае, он не преминул блеснуть в разговоре со мной такими глубокими познаниями относительно истории Стамбула, что даже не счел нужным скрыть торжествующего выражения при виде моего изумления.

О мегарском полководце Византе, основателе первого поселения на Босфорском мысу, мой друг, казалось, знал не меньше Геродота и Страбона. Он свободно рассуждал о римском императоре Константине, основавшем на месте древнего Византия новую столицу, призванную затмить славу самого Рима.

Возможно, сухие учителя истории и пытались вбить мне в голову эти факты, но им не хватало живого подхода Холмса. Потом он перешел к царствованию Сулеймана Великолепного и оседлал своего конька. Я узнал о нашествии Сулеймана на Родос и победе османских воинов над рыцарями ордена Святого Иоанна.

– Это интересная история, дружище. Рыцари ордена Святого Иоанна долгие годы грабили средиземноморские корабли, используя стратегическое положение Родоса. Когда госпитальеры отступили на Мальту, Сулейман должен был захватить огромное количество сокровищ. Но он ничего не обнаружил.

Мой друг замолчал, погрузившись в этот экскурс в историю.

– Господи, Холмс, неужели на них наложил руку какой-нибудь частный коллекционер?

– Вряд ли. Скорее сокровища Сулеймана где-нибудь спрятаны и ждут своего часа. А вдруг некий проницательный мечтатель вычислит, подобно Шлиману, где хранится древнее богатство. Возможно, когда я уйду от дел, я посвящу себя не разведению пчел, а поискам потерянных кладов.

Должен признаться, что глубокие познания моего друга в истории несколько удивили меня, но потом я вспомнил, что Холмс долгие годы мог хранить в памяти незначительные факты, почерпнутые из газет. Неудивительно, что он знал как свои пять пальцев такие яркие вехи человеческой истории, особенно если дело касалось неразгаданных тайн.

Постепенно от загадок прошлого мы перешли к делу, ради которого пустились в путешествие. Холмс сухо заметил, что наши затянувшиеся поиски не дали пока сколько-нибудь ощутимого результата.

– Однако, Ватсон, во время нашего расследования мы столкнулись с двумя важными преступниками, чего не произошло бы, останься мы в Лондоне.

– Вы согласны с теорией Хассима об окончательном владельце?

– Отчасти, если не полностью, – ответил он. – Я могу назвать несколько знаменитых шедевров, о похищении которых ходят слухи. Один их них – «Мона Лиза». Существует мнение, что картина в Лувре не оригинал да Винчи, а искусная копия. Подлинная же «Джоконда» давно обрела «истинного владельца» и навсегда исчезла для остальных.

Мое изумление вызвало у Холмса смех.

– Представьте себе, – продолжал он, – человека, владеющего оригиналом, если, конечно, мы допустим, что «Джоконда» действительно похищена. Положение тайного владельца все же кажется мне противоестественным. Что толку в великолепном розыгрыше, если о нем никто не знает? Какой прок от сокровища, если оно скрыто от людских глаз?

Мы сталкивались с подобными случаями. Взять хотя бы события, описанные вами как «Рубин из Алькара» и «Изумруд Мидаса». В обоих примерах исчезнувшая драгоценность была слишком известна, чтобы ее можно было законно продать. Своего рода «Мона Лиза», если хотите: ни продать, ни изменить. В этом смысле предпочтительнее всего алмазы. Они подвергаются огранке и теряют индивидуальность. Два бриллианта в королевской короне Англии были когда-то одним камнем. Я уверен, что Селкирк, или Мангейм, или любой другой из этих тайных коллекционеров, упомянутых Хассимом, сдвинет с места горы, чтобы приобрести действительно неизвестный шедевр.

– Вроде родосских трофеев Сулеймана Великолепного?

– Разумеется. Но ведь это не единственный случай исчезновения сокровищ, Ватсон. Таких историй больше, чем мы можем себе представить. Хассим говорил о фараонах. Заметьте, наши археологи пока не обнаружили ни одного захоронения, которое бы не было разграблено до основания. [6]