Проклятие Гавайев - Томпсон Хантер С.. Страница 8

– Не парься, – сказал я, – он получит то, ради чего он здесь.

– Что? – Закричала невеста. – Ты, синяк обожратый! Избавься от своего друга-маньяка и проведай Ральфа – он глубоко задет.

– Это ненадолго. – Заверил я. – Он будет в хлам еще до окончания мероприятия, вот увидишь.

Она повесила трубку, и я повернулся к бармену.

– Сколько вам лет? – спросил я его.

Он напрягся, но промолчал. Я улыбнулся ему.

– Ты, наверное, меня не помнишь, – не отставал я, – когда-то я был губернатором.

Я предложил ему сигарету, которую он отверг.

– Губернатор чего? – спросил он, разводя руками и поворачиваясь к нам.

Скиннер быстро встал.

– Давай выпьем за былое, – сказал он бармену, – этот джентльмен был губернатором Американского Самоа десять лет, а может, и все двадцать.

– Я его не помню, – откликнулся бармен, – здесь много людей бывает.

Скиннер засмеялся и шлепнул двадцатидолларовым счетом по стойке:

– Как бы там ни было, это лажа, – сказал он, – мы врем, чтобы выжить, но ребята мы хорошие.

Он перегнулся через бар и пожал бармену руку, а тот был счастлив лицезреть, что мы проваливаем.

По дороге в фойе Скиннер вручил мне копию плана Марафона и заявил, что встретится с нами на вечеринке. Он бодро помахал рукой и вызвал коридорного, чтобы подали карету.

Спустя пять минут, все еще стоя в ожидании лифта, я услышал отвратительный металлический визг понтиака на подъездной дорожке, после чего шум растворился в дожде. Пришел лифт, и я нажал на кнопку верхнего этажа.

Он не с нами

Когда жена Ральфа впустила меня в номер, его самого массировала пожилая японка. Восьмилетняя дочь остервенело пялилась в телевизор.

– Ты хоть сейчас его не расстраивай, – предупредила Анна, – он думает, у него хребет сломан.

Ральф лежал в спальне, растянувшись на резиновом полотнище и жалобно охая, пока карга колошматила его по спине. На буфете стояла бутылка виски, и я заставил себя глотнуть.

Ральф спросил:

– Что за дефективного бандюгу ты представил мне в баре?

– Это Скиннер, – ответил я, – он – наше контактное лицо в гонке.

– Что? – проорал он, – ты рехнулся? Он – наркоман! Ты слышал, что он мне сказал?

– О чем?

– Ты слышал! – завизжал Ральф. – "Белая смерть"!

– Мог бы и угостить его, – заметил я, – ты был груб.

– Это твоих рук дело, – зашипел он на меня, – это ты его на меня натравил.

Он опрокинулся на полотнище, закатывая глаза и обнажая зубы, сраженный болевым спазмом.

– Будь ты проклят, – простонал Ральф, – все твои дружки ненормальные, а теперь ты завел знакомство еще и с поганым наркоманом!

– Успокойся, Ральф. Здесь все – наркоманы. Нам повезло встретить порядочного. Скиннер – мой закадыка. Он – официальный фотограф гонки.

– О, Боже, – ахнул он, – я ведь знал, что так и будет.

Я глянул через плечо, не смотрит ли жена, а потом вмазал ему в висок, чтобы привести в чувство. Он повалился на кровать… в этот самый момент вошла Анна с чайником и несколькими чашками на плетеном подносе, которые они заказали в обслуживании номеров.

Чай Ральфа угомонил, и вскоре он говорил уже сносно. Поездка за 20 тысяч километров от Лондона оказалась суровым испытанием. Жена Ральфа пыталась сойти с самолета в Анкорэдже, а дочь прорыдала всю дорогу. В самолет дважды при снижении к Гонолулу угодила молния, и у массивной чернокожей женщины с Фиджи, сидевшей рядом с ними, случился эпилептический припадок.

Когда они наконец сошли на землю, багаж Ральфа потерялся, а таксист заломил двадцать пять фунтов за то, что довез до отеля, где регистратор конфисковал их паспорта потому, что у Ральфа не было американских денег. Менеджер положил его фунты в гостиничный сейф, для безопасности, но позволил расписаться за плавание в маске с дыхательной трубкой в серферской будке на пляже за "Ресторацией Хо-Хо".

На этой стадии Ральф ощущал полную безнадежность, желая просто побыть один и расслабиться в море… поэтому он напялил ласты и погреб к рифу, но был подхвачен волной и брошен на щербатую скалу, проделавшую дыру в его спине и выкинувшую на берег как утопленника.

– Кто-то притащил меня в хижину, – сказал он, – а потом ширнул адреналином. К моменту, когда я доковылял до фойе, я истекал пОтом и кричал. Им пришлось дать мне успокоительное и погрузить в грузовой лифт.

Только отчаянный звонок Уилбуру воспрепятствовал менеджеру отправить Ральфа в тюремную камеру государственной больницы где-то в другой части острова.

Скверная история. Его первая поездка в тропики, о которой он мечтал всю жизнь… и вот ему каюк или, по меньшей мере, пожизненное увечье. Семья деморализована, добавил Ральф. Возможно, никто из них уже не увидит Англию и даже не будет достойно похоронен. Они помрут как псы, бессмысленно, на обломке скалы посреди совершенно чужого моря.

Пока он все это пережевывал, дождь бил по окнам. Отпустить шторм на перерыв было некому, и он неистовствовал много дней. Погода хуже, чем в Уэльсе, сказал Ральф, а боль в спине вынуждает его горько пить. Анна плакала каждый раз, как он просил налить еще виски.

– Это ужасно, – сказал он, – вчера я выдул целый литр.

Ральф всегда был пасмурен в загранкомандировках. Я бегло оценил его рану и заказал в гостиничном магазине подарков зрелое алоэ.

– Пришлите его сюда, – сказал я операторше, – еще нам понадобиться чем его накрошить – у вас есть большие ножи? Или тесак для мяса?

Несколько секунд ответа не было, потом донеслись вскрики и шарканье ног, и в трубке зазвучал мужской голос:

– Да, сэр. Вы, кажется, просили оружие?

Я мигом смекнул, что имею дело с бизнесменом. Самоанский говор, утробно каркающий, но инстинкт подсказывал, что он – швейцарец.

– Что у вас есть? – спросил я, – мне нужно размельчить алоэ.

Он взял тайм-аут, но вскоре вновь был на проводе.

– Есть отличный набор столовых ножей – 77 лезвий, включая превосходный мясницкий секач.

– Это я могу и в обслуживании номеров заказать, – сказал я, – что еще есть?

На сей раз пауза протянулась дольше. На заднем плане я слышал женщину, кричащую что-то о «сумасшедшем», который "отрубит нам головы".

– Ты уволена, – заорал он, – я устал от этого нытья. Не твоего ума дело, что у нас покупают. Вон отсюда! Нужно было уволить тебя еще раньше!

Послышались звуки потасовки и журчание злых голосов, после чего он вернулся.

– Думаю, у меня есть то, что вам нужно, – мягко произнес он, – заостренная самоанская булава. Ею вы и пальму раздробите.

– Сколько она весит?

– Ну… э-э… да, конечно… не могли бы вы подождать минутку? У меня есть почтовые весы.

Еще больше шума на том конце, сильное дребезжание и, наконец, голос:

– Она очень тяжелая, сэр. Мои весы не выдерживают. – Он крякнул. – Да, сэр, эта штуковина тяжеленная. Предположу, что килограмма четыре с половиной. Ею машут как кузнечным молотом. Нет такого существа в природе, которое с ее помощью нельзя было бы прикончить.

– Сколько стоит?

– Полторы.

– Полторы? За палку?

Секунду ответа не было.

– Нет, сэр, – сказал он по истечении, – то, что я держу в руке – не палка. Это боевая самоанская булава, которой порядка трехсот лет. А еще это великолепнейшее оружие, – добавил он. – Я бы мог с ее помощью вашу дверь вынести.

– Не стоит. Пришлите мне эту штукенцию в номер немедленно, вместе с алоэ.

– Да, сэр. А как будете расплачиваться?

– Как угодно. Мы богаты до неприличия. Деньги для нас – мусор.

– Без проблем, – сказал он, – буду через пять минут.

Я повесил трубку и повернулся к Ральфу, который беззвучно корчился в очередном спазме на грязном резиновом полотнище.

– Все улажено, – заявил я, – считай, ты уже на ногах. Мой знакомый из магазина подарков уже поднимается с алоэ и убойной полинезийской булавой.

– О, Боже! – прокряхтел Ральф, – еще один!