Мы-русские, других таких нет - Торин Александр. Страница 15

— Интересненько, — на прыщавом лбу отрока отразилось подобие мысли. — Очень даже интересненько… — А почему вы не идете на нашу традиционную вечернюю молитву? А я вас и на утренней молитве не видел!

— Простите, — Мне стало не по себе.

— И еще, почему вы не в форме? В нашем доме! Как вы смеете! Неужели у вас нет ни капли уважения к памяти лорда Баден-Пауэлла?

— Молодой человек, — заметил я. — Вы меня с кем-то спутали. Я никогда не был скаутом, и попал сюда случайно. К тому же, я не верю в бога, мне просто хочется погулять по вечернему Лондону…

— Вы— иностранец! Я сразу понял, — на лице моего спутника появилась хищная гримаса. — Вы — иностранный шпион! Какие секреты нашего движения вы разнюхиваете?

— Да, — устало согласился я. — Я — иностранец. Более того, я приехал из России. И в этот вечерний час мне хочется есть, и еще, я не имею ни малейшего понятия о вашем движении, и…

— Из… Из… Росс… — Глаза моего случайного попутчика остекленели от ужаса, он попытался что-то сказать, но инстинктивно вжался в угол, приняв оборонительную позу. Тут двери наконец открылись, и я, не в силах побороть искушения, отдал прыщавому патриоту скаутско-пионерский салют, и, злорадно хохоча, выбежал на улицу.

Хорош был вечерний Лондон. Светились витрины магазинов на знаменитой Оксофрд-Стрит, доносились экзотические запахи пряностей из Китайского квартала… Я еще не знал, что этот вечер станет последним вечером моей иллюзорной свободы в столице Великобритании.

Я возвращался в гостиницу около полуночи, и заподозрил неладное за пару переулков до дома имени лорда Баден-Пауэлла. В этот ночной час улицы были уже почти пустыми, только из частных клубов вываливались разогретые джентельмены с красными лицами и подпитые представители «золотой молодежи». У соседнего дома располагался маленький иранский магазинчик, и на прилавке, освещенные яркой лампочкой, были горой навалены фрукты-овощи. Тут что-то ностальгическое неожиданно впечаталось в сознание, и вызвало череду ассоциаций. Мне лет одиннадцать, скоро Новый Год, холодно, ночь, метель, остановка троллейбуса, сетки с апельсинами, смолистый запах, и черные, ромбообразные этикетки «Яффа».

Я подошел к прилавку поближе. «Яффа» — гласила знакомая мне до боли черная этикетка. «Product of Israel» — гласила желтая бумажка, приклеенная чуть пониже. Оказывается, я сам того не зная, вырос на израильских апельсинах.

Хозяин магазина, дремлющий на стуле около прилавка, приоткрыл один глаз, оценивая шансы на то, купит ли этот полуночный посетитель апельсин, и тут на улице послышался топот, а потом затрещали ветки кустов.

Я выронил апельсин и вздрогнул. Все-таки, время было позднее, а паспорт, авиационный билет и деньги я носил в нагрудном кармане.

На улице стало тихо, я пожал плечами и быстрым шагом пошел в сторону гостиницы. И снова затрещали ветки за спиной…

Тут мне стало жутко, и, каюсь, я побежал, разбрызгивая редкие лужицы на мостовой своими длинноносыми ботинками, купленными в универмаге «Москва». И только, когда из красной телефонной будки на меня уставились три пары глаз, заканчивающихся с одной стороны пилоткой, с другой — галстуком, и замигал фонарик, а с третьего этажа дома Бадена и Пауэлла вместе взятых, встрепенулся ему в ответ лучик света, мне стало смешно, и я начал бесстыдно ржать, чем привел юных разведчиков в полное недоумение.

До номера я добрался под конвоем пяти юных скаутов, запер дверь на цепочку, и, смеясь и одновременно чертыхаясь, кое-как устроился на скаутском ложе, решив завтра же устроить скандал усатому мистеру Хабибу, и даже вернуть ему сто фунтов…

Как же я был наивен. Мистер Хабиб, как выяснилось, покинул Лондон на несколько дней. К тому же, Дэвид, говорящий на Кокни, накрашенная девица и наглый менеджер Майкл куда-то испарились. В гостинице теперь заправляли делами мрачного вида женщины весьма пожилого возраста, объясниться с которыми было просто-таки невозможно. И я оказался один на один с озверевшими от полового созревания подозрительными британскими пионерами.

Для слежки за мной были мобилизованы наиболее сознательные представители скаутского движения. Толстые и худощавые, высокие и низенькие, они следовали за мной по улицам, вскакивали в вагоны подземки, заглядывали в мою тарелку. Двое из них даже торчали около дверей аудитории Имперского Колледжа, в которой проходил научный семинар, тщательно симулируя любознательность, присущую молодому поколению. Надо признаться, что они чуть ли не до слез растрогали молодцеватого профессора с окладистой седой бородой, который воспринял моих конвоиров как признак духовного оздоровления Англии и растущей популярности его научных свершений (он в то время и вправду был знаменит). Разубеждать его я не стал, как-то неудобно было…

Все это начало выводить меня из себя. Я не мог спокойно вернуться в гостиницу, даже сходить в туалет. Я не принимал ванной и не чистил зубы. Я стал желчен и мизантропичен. Я избегал завтраков в скаутской столовой, забитой патриотическими юнцами, на завтрак мне приходилось съедать кекс в маленьком продовольственном магазинчике на соседней улице, запивая его молоком и наблюдая, как по улице нетерпеливо прогуливаются два толстеньких розовощеких мальчика в шортах, бросая на меня подозрительные и весьма недружелюбные взгляды.

Так прошли четыре дня, и я не выдержал, решив все-таки пожаловаться в Королевское общество. За мной там присматривал усатый джентельмен по имени Скотт, который наверняка по совместительству был агентом Британской разведки. Впрочем, Скотт, должно быть, был уверен, что меня завербовало КГБ.

— Ну что же вы нам раньше не сказали, — разливался соловьем Скотт. — Мы только что получили дополнительные средства, не хотите ли вернуться в гостиницу «Кобург»?

— Хочу, ужасно хочу, — чуть не заплакал я, вспомнив джентельменов с сигарами и дам в длинных вечерних платьях, а также ресторан, в котором жильцам подавали английский завтрак, почему-то называемый континентальным: блестящие сковордки с шипящими сосисками, апельсиновый сок, яичницу и кофе…

— Извините еще раз, — сухо кашлянул Скотт. — Мы же думали, что вам будет ближе добираться до работы…

Жизнь, как мне показалось, налаживалась. Тем более, что вечером я удрал от своих преследователей, оторвавшись от них на пересадке в метро. По этому поводу я, беззаботно посвистывая, выпил пива в баре недалеко от Лондонского Университета с симпатичным аспирантом Джорджем, потом прогулялся с ним до вокзала Виктория, там располагалась его квартира. В квартире этой я познакомился с его худенькой большеглазой женой, выпил у них в гостях еще немного виски, затем добрел до метро, вылез на станции «Кенсингтон». К своему удивлению, дойдя до иранско-афганского магазина «Калашников», на витрине которого висели хорошо знакомые мне автоматы, я не обнаружил ни одного разведчика-пионера. Затем я прошел мимо паба с леденящей душу надписью «Последняя Таверна перед Альберт-Холлом», свернул направо…

Вот как они мелькнули эти патриоты, стайкой у перекрестка. Ха-ха, сегодня меня здесь не будет! Взвейтесь кострами, синие ночи!

Будучи слегка пьян, и не в силах удержаться от дьявольского искушения, я скорчил страшную рожу полненькому, покрытому веснушками мальчугану, который сопровождал меня в лифте, с удовлетворением заметив, что на лбу его выступили капли пота…

О, святые правозащитники! Что сделали эти чертовы бдительные прародители пионеров с моими вещами? С копиями статей, любовно собранными в библиотеке Императорского Колледжа? С синтетическими рубашками фабрики «Большевичка», с моим парадным болгарским пиджаком в мелкую клеточку…

Все мое имущество было разворочено, частично изрезано ножницами, и густо полито чернилами.

И тут нервы мои сдали. Меня уже не волновало, что скажет советское посольство, что напишет реакционная английская пресса, я был полон жажды отомщения. Открыв дверь, и увидев шпиона, невзначай слоняющегося в коридоре, я издал победный рык, и, скрючив пальцы в предвкушении добычи, бросился в его сторону, сам удивляясь собственной прыткости.