Мы-русские, других таких нет - Торин Александр. Страница 17

Отпуск… О, блаженство. Я проснулся в девять утра, заварил себе кофе, сел за компьютер, и, только начал править текст, как…

— Дин-дон… — Ласково предупредил меня входной звонок.

— Кого еще черт несет, — выругался я, приоткрывая входную дверь.

— Купите скаутское печенье, — за порогом стояли три пионера уже забытого мной скаутского образца со связкой подозрительного вида коробочек, обвернутых липкой лентой. Почему-то все пионеры были азиатского происхождения.

— Хмм… — Я проявил секундное замешательство. Не то, чтобы я испытывал предубеждение к выходцам из Азии… Даже наоборот. Каюсь, грешен. Вот уже полгода я встречался с симпатичной девушкой, рожденной в Японии. Нет, тут дело было в другом.

Когда-то, лет двенадцать назад, в сердце Лондона я волею судеб провел несколько ночей в доме лорда Баден-Пауэлла, основателя скаутского движения. С тех пор я испытываю легкую, перерастающую в умеренную, неприязнь к скаутам, а иногда даже тоскую по исчезнувшим с лица земли советским пионерам. Не говоря уже о том, что периодически я задумываюсь о возможной связи между Баден-Баденом, Тургеневым и одноименным британским лордом.

Итак, я был дезориентирован: испытывать ли к этой разновидности скаутов такую же неприязнь, как к их Британским сотоварищам, или…

— Всего пять долларов девяносто девять центов! — Младшенький скаут совершил марш оловянного солдатика по крыльцу дома. — И печенье — Будет — Ваше. — Да — здрав-ству-ют — ска-уты!

Отдавать деньги мне решительно не хотелось. Дело в том, что стоило мне вселиться в этот дом, как всяческие общественные и религиозные организации начали буквально разрывать меня на части. Кому только я не платил, не в силах отбиться от навязчивых агентов: голодающим детям, церкви адвентистов седьмого дня, лесбиянкам, и даже добровольной пожарной дружине. Теперь еще и скауты до меня добрались… Ну уж нет, ребята дорогие, этот фокус со мной не пройдет!

— Извините, — я принял защитную позу, — Я не люблю печенье. Я вообще не ем сладкого.

— Как вам не стыдно! Как вы смеете! — Это перешла в наступление мамаша-родительница, до сих пор скрывавшаяся в тени моего гаража. — Какой пример вы подаете молодежи… И такие люди вселяются в наш район! Позор!

— Позор, — взвизгнул толстенький китаенок с очках с выпуклыми линзами и захлопал глазками.

— Вы в чем-то правы, — невольно согласился я. Здесь я был необъективен. Вспомнил я в тот момент Володю Чумакова, с которым учился в школе. Убейте меня, но он был вылитый этот американский китаенок. Толстенький, монголоидный и в очках, над ним в школе издевались, словом, проникся я вдруг к этому очкарику сочувствием. — Шесть долларов. Сдачи не надо. Спасибо. Боже, храни Америку. — И захлопнул дверь.

Работа не клеилась, трудовой энтузиазм куда-то пропал, а вместе с ним испортилось настроение. К тому же, кофе за время моих объяснений со скаутами остыл и стал невкусным. Я рассеянно перевернул несколько страничек, закурил сигарету, и начал раздражаться.

— Черт бы их побрал, — я раздосадованно потер лоб. Самое противное в работе, требующей сосредоточения — отрываться. Бывает, только включился, проник в спрятанную от смертных суть, летит страничка за страничкой, приоткрывается небесный астрал, а тут появятся вот такие… Позвонят в дверь…

И пришлось мне идти на кухню, кипятить чайник, заваривать свежий кофе и нервно курить. Наконец, творческий процесс снова запустился. Впрочем, продолжалось мое счастливое состояние весьма недолго — каких-нибудь полчаса. Мой хрупкий, но постепенно становящийся гармоничным внутренний мир, был безжалостно разрушен возбужденными детскими криками, которые проникали в комнату через окно. Я прислушался, что еще мне оставалось делать?

— Левее. Еще левее! Натягивай веревку — в голосе руководителя прорывались басовые нотки.

— Да не могу я, — чуть не плача отвечал ему тоненький, совсем детский голосок.

— У скаутов не бывает такого, чтобы они чего-нибудь не смогли! Тяни сильнее, вместе с друзьями.

— Тяну, не получается…

— Значит, ты недостоин быть младшим скаутом.

— Я достоин! — детский голосок начал всхлипывать.

— Это что еще за сопли в наших рядах? А ну-ка, взялись! Старайся всегда, пытайся везде, до последнего дня. Тяни, и никаких проблем…

— Вот лозунг мой и солнца, — с ужасом произнес я, задумавшись о проблемах художественной детской литературы на русском и английском языках.

— Ура!!! Получилось!

— Я же тебе говорил, — в голосе старшего, и начинающего басить, слышалась какая-то фальшивая бравада, и одновременно неуверенность в собственных словах. — У скаутов всегда все получается. Поправь сейчас же галстук. Тоже мне, младший брат. Мы должны быть примером. Сейчас отряд придет, будем палатки ставить.

— А можно мне спать с тобой, в одной палатке?

— Нельзя. Младшие спят с младшими. Таков закон скаутов.

— Ну, пожалуйста… Я очень хочу. Я… Я…

— Будешь спать с Джеком и с Шаном.

— Ну я тебя умоляю… Ну что тебе стоит!

— Молчать! Младший кандидат в члены скаутской организации, равняйсь, смирно!

Я с легким испугом выглянул в окно. За соседским забором, высотой мне с грудь, в землю был вбит бамбуковый кол, напомнивший мне осиновый. Кол был расперт бельевыми веревками, вершина его логически завершалась звездно-полосатым американским флагом. Около древка стоял долговязый парень совершенно китайской внешности в скаутской форме, а рядом с ним вытянулся по стойке смирно тот самый трогательный очкарик, из-за которого я купил ненавистное скаутское печенье.

— Ну да, ну конечно, флаги будем поднимать, — мрачно пробурчал я, еще не подозревая, какие испытания готовит мне судьба. — Хорошо, давайте я вам вымпел победителя социалистического соревнования на антенне подвешу…

Вымпел этот, запавший мне в душу, я на прошлой неделе обнаружил в магазине антиквариата под названием «Бомбейская Кампания». "Победителю социалистического соревнования цеха номер пять плодоовощной базы двенадцать Краснопресненского района города Москвы товарищу Воробьеву от первого секретаря городской партийной организации тов. Гришина».

Нет, работать в первый, один из пяти, драгоценный день отпуска, мне, по-видимому, не было суждено.

— Правее. Вместе, вместе тяните. Забивай, забивай…

День, скорее всего, был потерян бесповоротно и окончательно. На соседнем участке, за забором, на моих глазах разбивался палаточный лагерь. Человек десять в рубашечках со столь печально знакомыми мне галстуками и пилотками, таскали металлические трубки, молотки, и, стена к стене, возводили все новые палатки.

— Четыре, пять, — Черт побери! Я насчитал пять палаток, и почувствовал предательскую головную боль.

Отряд, строиться! — неожиданно рявкнул долговязый парень. — Смирнаа!

Приготовиться к подъему флага!

— Па-ра-ра-ра — ра-ра! — пропел горн. Впрочем, флаг застрял, недоехав до вершины, видимо, зацепился за сучок.

— Скауты… — Долговязый откашлялся. — К библии! Сегодня мы читаем отрывки из книги Генезиса, страница пятьдесят три.

— И испепелю тебя и города народа твоего небесным огнем!

— Скаут Джаоронг!

— Я! — Толстенький мальчик в очках вытянулся по стойке «смирно».

— О каком народе идет речь?

— О ревизионистах и предателях с севера, погрязших в грехах и коррупции. О тех, кто примазался к коммунистическому движению, но, на поверку, оказался лживым шакалом.

— Правильно, скаут Джаоронг! Что говорил о них великий председатель Мао?

И тут очкарик разразился длинной цитатой на китайском языке.

— Скауты! Равнение на знамя! — Рявкнул старший брат.

— Ра-ра-ра, ра-ра, ра-ра! — Раздалась громкая речевка, я уже не разобрал, по-английски или по-китайски. Чем угодно клянусь, она мне напомнила как две капли воды стихотворение «Кто шагает дружно в ряд, пионерский наш отряд».

Но когда два долговязых подростка в шортиках и галстуках с важным видом пронесли мимо стоящих под звездно-полосатым флагом и отдающих пионерский салют детей красно-звездчатый китайский флаг, я потерял чувство реальности.