Времена не выбирают - Мах Макс. Страница 20

– Слушай, папа, – спросила она. – А кто у нас в семье был рыжим?

Для того чтобы узнать адрес отца, ей, естественно, не пришлось предпринимать никаких особых усилий. Даже обращаться к матери, к которой не то что заходить – звонить было тошно, не пришлось. И Кержака лишний раз тревожить, оказалось, не надо. Она просто сказала Тате, что ей нужно, а уж кого напрягла баронесса и как, не ее, Лики, королевское дело.

Однако вечером – перед тем как отправиться спать – она спросила, а утром, за завтраком, Тата уже положила на стол перед Никой крошечную картонную карточку с номером телефона и адресом Ивана Львовича Крутоярского.

В полдень – и надо было тянуть жилы и ждать целых четыре часа? – она позвонила отцу, терпеливо выслушала причитающуюся ей за все прошедшие годы порцию разнообразных междометий, не несущих, впрочем, никакой позитивной информации, и смогла, наконец, договориться о встрече в пять. Эти «пять» находились от нее в целых пяти часах неторопливо постигающего вечность времени и семистах с лишним километрах знакомого Лике лишь по карте расстояния. Но расстояния в XXI веке перестали быть значимой величиной, особенно для тех, кто, как Лика, мог высвистать с орбиты челнок или штурмовой бот, а время, как известно, убивается работой, уж это-то Лика знала теперь очень даже хорошо…

– Слушай, папа, – спросила она, удивляясь тому равнодушию, с каким назвала этого чужого, в сущности, человека, папой. – А кто у нас в роду был рыжим?

– Рыжим? – удивленно переспросил тот, кося взглядом в сторону непонятных ему персонажей – Таты и Кержака, – маячивших статистами «без реплик» за спиной Лики, которую и саму он как собственную дочь, по-видимому, до сих пор до конца не воспринимал. – Рыжим был твой дед, Лика. Ну не так чтобы очень, – поспешно поправился он. – Но, скорее, он был рыжий, чем блондин.

– А еще? – Вопрос получился излишне жестким, но по-другому у нее сейчас не получалось.

– Андрей рыжеватый, – сказал удивленный ее тоном Иван Львович. – Мой брат, твой, значит…

– Это все, кого ты знаешь? – уточнила Лика, без интереса глядя на этого раньше времени состарившегося человека, которого ее сердце, вопреки доводам разума, считать отцом отказывалось напрочь. Ну какой он ей, на хрен, отец. Донор… Производитель… Не более.

– Ну почему! – Иван Львович, видимо, не мог, как ни пытался, понять сути этого странного разговора, но все-таки старался отвечать на вопросы Лики с той полнотой, на которую был способен. – Отец говорил, что бабушка Наталья была рыжей, но я ее никогда не видал. Она в сорок первом на фронте погибла.

– У тебя есть ее фотография? – сразу же спросила Лика, помнившая портрет, висевший у деда на стене.

– Нет, – покачал головой Иван Львович. – У меня ничего нет. Все у Андрея. Когда твой дед умер, Андрей это себе взял. У него даже наградная книжка, кажется, есть. На медаль.

– Дай мне, пожалуйста, его адрес, – попросила Лика.

– А не знаю, – раздраженно пожал плечами отец. – Уехал… И не пишет, сукин сын. А может, не о чем ему писать, там ведь тоже не медом намазано… – добавил он спустя мгновение.

– Где там? – спросила Лика.

– Да в Германии, – в еще большем раздражении ответил Иван Львович. Его даже перекосило всего при упоминании этого географического названия.

– А поподробнее? – потребовала Лика.

– Слушай, Лика, – опешил Иван Львович. – А ты теперь кто?

– В каком смысле? – не поняла она.

– Ну не знаю, – снова пожал плечами ее отец. – А только ты так говоришь, что все время хочется в струнку вытянуться и на все вопросы отвечать: «Да, гражданин начальник», «Нет, гражданин начальник».

– Сидели? – участливо спросил Кержак, по-видимому, пришедший к выводу, что пора вмешаться.

– Нет, – удивленно посмотрел на него Иван Львович. – Бог миловал, а вы, простите, кто будете?

– Я юрист, – обтекаемо ответил Кержак.

– Юрист?

– Не бери в голову, папа, – быстро сказала Лика. – Это не у тебя проблемы, а у меня. Извини, что не представила. Знакомься, Игорь Иванович, мой адвокат, и Татьяна Васильевна, мой секретарь.

– Очень приятно, – растерянно сказал Иван Львович. – Крутоярский… Иван Львович. Так ты, Лика, новая русская, что ли?

– Нет, – ответила Лика с усмешкой. – Я жена одного старого еврея. В Израиле замуж вышла, – уточнила она, видя, какое впечатление на отца произвели ее слова. – Он богатый и хороший, и меня любит, – добавила она и усмехнулась, приложив мысленно свои слова к Максу.

Ну, что ж, все было верно, Максу, как ни крути, принадлежало теперь все достояние клана Ё, и, значит, он был сказочно богат. А то, что он хороший и ее любит, так это не столько сама правда, сколько ее тень, потому что никому не объяснить, какой он на самом деле, а от того, как он ее любит, ее саму до сих пор оторопь берет. Такие вот дела.

– Кержак, – сказала она, посмотрев на Игоря Ивановича, устроившегося в кресле напротив и уже двадцать минут тянувшего меланхолично коньяк, всем своим видом демонстрируя нехитрый тезис «меня здесь нет». – У меня к вам личная просьба.

– Вы же знаете, ваше величество, – ответил с поклоном Кержак, как если бы все это время только и делал, что ждал ее слов. Впрочем, возможно, так оно и было. Ждал. – Все, что пожелаете. – Он чуть улыбнулся. – Я ваш подданный и ленник.

– Оставьте, Игорь Иванович, – усмехнулась в ответ Лика. – Это дело чисто местное и как раз по вашей части.

– По моей части головы горячие откручивать, – широко улыбнулся Кержак. – Я весь внимание.

– Сделайте одолжение, Игорь Иванович, – вновь стала серьезной Лика. – Узнайте все возможное про мою прабабушку, бабушку отца. Крутоярская Наталья, как вы уже знаете, предположительно девятьсот пятого или шестого года рождения, военный врач, погибла в октябре-ноябре сорок первого на Ленинградском фронте. И о ее муже… Иван Крутоярский, чекист или пограничник, предположительно погиб в Средней Азии в двадцать шестом или двадцать седьмом году. Сделаете?

– Естественно, сделаю, – поклонился Кержак.

– Спасибо.

– Пока не за что. Честь имею. – Он сделал движение, как будто хотел встать и откланяться («Непременно щелкнув каблуками», – с усмешкой подумала она), но, естественно, не встал и каблуками не щелкнул. Куда ему было податься из челнока, только что выскочившего под звезды открытого космоса?

Она только что закончила разговор с Ё и, отключив связь, посмотрела на звезды, медленно плывущие за панорамным окном. Разговор был хороший, «как раньше», без серьезного повода и вопросов, требующих немедленного обсуждения. Просто Ё захотелось с ней поговорить, и Лика была ей страшно рада, хотя и разделяли их чуть ли не полтора миллиона километров.

«А если бы не разделяли?» – спросила она себя с интонацией разнежившейся от тепла и ласки кошки.

Выходило, что если бы не разделяли, тогда…

Лика откровенно усмехнулась своим мыслям, но никакого «терзания чувств» не случилось. Что естественно, то не безобразно, не так ли?

Она замешкалась на мгновение, решая нехитрый вопрос – позвать служанку или ну их всех, встать самой и налить себе пару капель чего-нибудь эдакого, но как раз в этот момент снова ожил коммуникатор.

– Прошу прощения, ваше величество, – сказал, поклонившись, дежурный меч. – Но на подходе борт его светлости жемчужного Ё.

– Спасибо, Нэд, – улыбнулась она, удивляясь совпадению. – Передайте господину Ё, что я…

«И где бы я могла теперь быть?» – озабоченно спросила она себя.

– …в ванной комнате, – закончила она фразу вслух, довольная удачным решением. – Пусть туда и идет.

Когда семь лет назад она построила себе эту яхту (ну конечно же это снова был «Чуу» [32] – гегхский камышовый кот), Лика категорически потребовала, чтобы дизайн нового гораздо большего по размерам корабля был выдержан, как и прежде, в стиле гегхского контрконструктивизма, столь любезного ее сердцу и так хорошо совпадавшего с ее темпераментом и вкусом. Можно было только удивляться тому, что стиль, возникший триста лет назад на Сцлогхжу, был настолько похож на изысканный и утонченно-чувственный ар-нуво или югендстиль Европы начала XX века. Однако, если подумать, ничего странного в таком совпадении не было. Люди, они люди и есть, под какими бы звездами им ни довелось родиться. Гораздо интереснее было другое. Откуда это взялось у нее самой, родившейся и выросшей в стране, в которой весь этот модерн [33] давно уже был достоянием крошечной кучки эстетствующих любителей искусства, к которым Лика не относилась ни по происхождению, ни по воспитанию? Однако именно так все и обстояло и, если в отношении всех иных помещений на новом «Чуу» она ограничилась лишь общей рекомендацией, положившись на вкус и талант лучших декораторов империи, то ванную комнату со старого «кота» она потребовала перенести на новый полностью, со всем, что в ней было. Декор ванной комнаты графини Ай Гель Нор был вызывающе чувственен: сочетание холодного малахита с теплым розовым и бежевым мрамором; стенные панно, на которых обнаженные юноши и девушки плели хороводы среди морских трав и экзотических рыб; потолочный плафон со слившимися в любовном экстазе женщиной и леопардом; манерная, вся состоящая, казалось, из одних только асимметричных, но плавных линий, мебель. Именно такой она Лике и нравилась, и расставаться со своей любимой ванной Лика не собиралась.