Времена не выбирают - Мах Макс. Страница 44

– Это ты растешь, Вава. Детки, когда растут, всегда летают.

– А взрослые не летают?

– Нет, Вава, взрослые не летают. Вот вырастешь…

– Нет!!!

– Что ты, солнце мое? Что ты…

– Нет. Это вы не летаете, а я буду! Буду! Я буду летать!

Клава Неверова была девушкой целеустремленной и решительной. Однажды поставив перед собой цель, она уже никогда не отступала, пока не добивалась своего. Вот и летать она научилась. Выросла и научилась летать по-настоящему. Невысокая симпатичная блондинка, она была талисманом летной школы в Ростове Великом, и позже, в Качинское училище, офицеры со всего округа приезжали посмотреть на Дюймовочку-Неверову. Ей удалось невероятное: пробить гранитные стены военного министерства в Петербурге и поступить в «Качу». Ей удалось окончить училище четвертой на курсе. Вот только одного Клавдия Ивановна Неверова изменить не могла. В Российской империи женщин-истребителей не было и быть не могло. Вообще, военных летчиков-женщин, по определению, в России не существовало.

– И не будет никогда, – сказал ей багроволицый генерал. – Идите, барышня, и займитесь чем-нибудь полезным. Детей вот рожайте, или еще что… А армию оставьте нам, мужчинам. Не по-христиански это, барышень в бой посылать.

Конечно, она летала: и на коммерческих линиях, и на частных аэропланах, но все это было не то и не так, как ей хотелось. Она ведь успела узнать, что это такое – истребитель. Такой скорости, такой свободы, такого счастья, гуляющего в крови, нигде уже быть не могло. И не было. Она поставила пару рекордов – на скорость и высоту – на экспериментальных машинах Северского и Картвели. В 1935-м и 1936-м она брала Кубок Большой Волги в Нижнем. Но ей хотелось быть истребителем, хотя она и знала, что это невозможно.

Но – неожиданно – невозможное сделалось возможным. Весной 1937-го обострилась ситуация на Востоке. Турция и Греция стремительно втягивались в войну, третью по счету и явно не последнюю. В апреле 1937-го Балканско-Дунайский Союз официально объявил о своей поддержке Греции и предупредил Турцию, что, в случае возникновения военного конфликта, будет действовать согласно протоколу о взаимной обороне от 1926 года. Протокол предусматривал активное участие в войне. Правда, несмотря на существование протокола, в 1931-м, во время второй войны за острова, ни Румыния, ни Сербия, ни тем более Болгария и не подумали помогать Греции. Но теперь все было иначе. В Бухаресте и Белграде бряцали оружием, но в том и состояла беда православных воинов, что оружия у них не было.

Турция была в этом смысле страной более развитой. Она вон и самолеты уже научилась делать приличные. По французским лицензиям в основном, но сама. И Франция помогала туркам открыто, как своим давним и верным союзникам. На Балканах ситуация была гораздо более запутанной. Страны региона не были такими уж развитыми технически, ну, кроме Сербии, может быть. И в политике они себя запутали так, что с ходу и не распутаешь. Лавируя между Россией, Англией и германскими государствами, они «долавировались» до того, что их летный парк – и так небольшой – состоял из дикой смеси разнородных аппаратов, среди которых можно было встретить и поликарповскую «чайку» и Gloster Gauntlet. Уровень подготовки летчиков тоже был неровный, и, когда в преддверии войны союзники закупили у Дорнье бомбардировщики, а у Даймлера и Картвели – истребители, выяснилось, что летать на них некому. Российской империи влезать в войну было не с руки – в тридцать седьмом война для России могла быть только большой, а к ней империя была еще не готова. Да и обид на «братьев славян» и прочих греков накопилось немало, но не бросать же своих, пусть и блудных, братьев в беде. Вот и разрешила империя – негласно, конечно, – вербовать волонтеров.

Сербский полковник с сомнением изучил Клавины бумаги, поморщился как от зубной боли, но вынужден был признать, что, будь госпожа Неверова мужчиной, он бы и минуты не сомневался. Но женщина-летчик? Боевой летчик-истребитель? Nonsence, господа. И все-таки, все-таки ему нужны были истребители, знакомые с новой техникой, а Клава летала и на картвелиевских И-22, и на Ме-100. Это и решило дело. В конце мая она уже была в Лариссе, а 2 июня уже дралась в небе над Ханхи. В их полку русские составляли процентов шестьдесят. Остальные были сербами. Был еще один американец, но тоже русского происхождения – лейтенант Джеффри Кононофф. С ним в тройке и летала Клава, ведущей.

Своего первого турка она сбила 5 июня над Камолини. Это был старый и медленный F-222, турецкого производства. Она замешкалась на старте и в низкой облачности потеряла и свою группу, и своих ведомых. Рыская в поисках своих туда-сюда, она вдруг увидела двухмоторный «форман», который своим быть не мог, ввиду полного отсутствия французских машин в союзных армиях. Бомбардировщик летел ниже на несколько сотен метров, но, не имея настоящего боевого опыта и командира поблизости, Клава вдруг засомневалась в своих действиях. Она сделала большой круг, разыскивая другие самолеты противника, но никого не обнаружила. Бомбардировщик был один и без сопровождения. Она успокоилась вдруг и поняла, что если не собьет сейчас этого тихоходного урода, то уже никогда и никого не сможет сбить, и значит, все ее усилия были напрасны, и мама была права – взрослые женщины не летают.

Судьба бомбардировщика решилась очень быстро. Длинная очередь, которую она начала с расстояния почти 200 метров и закончила всего в 18 метрах от противника, сделала свое дело. Крыло турецкого самолета было срезано, как пилой.

Восемнадцатого июня их перебросили на аэродром возле Калатоса. Турки, стремясь захватить Родос, задействовали здесь, у острова, большие силы флота и авиацию, действующую из-под Мармариса. Вот прикрывать Родос и должна была их эскадрилья. К этому времени на счету лейтенанта Неверовой было пять турецких самолетов.

Двадцать третьего, с утра, турецкая эскадра начала обстреливать остров. Снаряды ложились в самых неожиданных местах. Один взорвался даже в полукилометре от их ВПП, но и без этого эхо дальних и близких разрывов тяжелых снарядов было хорошо слышно на аэродроме. Командование, которому нечего было противопоставить главным калибрам линкора и двух крейсеров, вызвало бомбардировщики с Коса и приказало поднять в воздух истребители, чтобы прикрыть бомбардировщики, идущие днем в чистом небе. Два звена – шесть самолетов и среди них «семерка» Клавы, – вылетели на задание в 9.10 и уже через двадцать минут столкнулись с турками едва ли не над самой эскадрой. Турок было много, но, по-видимому, бомбардировщики интересовали их больше, поэтому навстречу союзникам развернулась только четверка истребителей.

Сблизились очень быстро, и уже через считанные секунды в небе крутилось чертово колесо собачьей свалки. Турки были на Бе-10 с пушечным вооружением и оказались очень трудным противником. Почти в самом начале схватки Клава сцепилась с парой, которую возглавлял истребитель с двумя скрещенными ятаганами на фюзеляже. Этот турок был виртуоз, он метался между греческими самолетами, успевая помочь и второй паре, и отбиться от Клавиных наскоков. Выйти на дистанцию прицельного огня ей не удавалось. Мало того, что турок крутил совершенно невообразимые фигуры высшего пилотажа, переходя из одной в другую без пауз, но и ведомый его был все время рядом с ним, прикрывая сзади. Отчаявшись справиться с этим «янычаром», Клава перенацелила свое звено на ведомого, на фюзеляже которого были только опознавательные знаки турецких ВВС и белая цифра «5» в оранжевом круге. «Пятерка» отбивалась яростно, и ведущий тоже то и дело налетал то на Клаву, то на Джеффри, то на второго ее ведомого – Гришу Соловьева, не давая им сосредоточиться на своем ведомом. И все-таки Клавино время пришло. Янычар уперся в Джоржича, а его ведомый отвлекся на Джеффри и подставился Клаве. Она оказалась в классической позиции для результативной атаки: близко, очень близко за хвостом «пятерки». Дальнейшее происходило стремительно, но в памяти Клавы Неверовой запечатлелось как медленное, завязшее в меду движение. Вот она стреляет в «пятерку» и видит, как медленно отлетают в сторону клочья обшивки, и вспыхивает, вернее, медленно загорается и так же медленно уходит вниз турецкий истребитель, открывая ей картину гибели Джоржича, машину которого метров с двухсот разваливает пушечным огнем янычар. И тут же Янычар доворачивает, чтобы расстрелять открывшегося Соловьева, но почему-то не стреляет, но зато сам открывается Клаве, и ей нужно только не зевать и жать на гашетки… Янычар не вспыхнул, но у него, похоже, заглох мотор, и он пошел вниз, туда, где темные воды Эгейского моря встречаются со светлыми – Средиземного.