Попытки любви в быту и на природе - Тосс Анатолий. Страница 8

И тут Илюха напрягся и продекламировал по памяти, хотя вообще-то это ему не шло:

«Надо же, — подумали я и Инфант, — он еще и советскую поэтическую классику наизусть знает». И мы сдвинули, как и полагается, ладоши.

— Тоже про пожар, кстати, стихотворение, — закончил декламацию Илюха. — Но тебя, Розанчик, как раз найдут в два счета, хотя ты и постарше того парня будешь. Потому что ты, старикашка, прятаться не умеешь как следует.

— Почему это меня? — не понял я. — Мне-то чего с этого пожара? Мне вообще никакого удовольствия. Все удовольствие Инфанту отходит. Я только план кампании составляю.

И мы снова задумались, потому что понятно стало, что пожар не подходит в принципе. Если он бы сам по себе приключился, естественным таким образом, тогда еще ладно. От молнии, например, или от застарелой проводки. Но пойди дожидайся естественного пожара, а потом подстраивайся под него с каской, брандспойтом и с Инфантом.

— Землетрясение тоже, конечно, хорошо, — перечислял вслух Инфант, — но мы его сами не устроим.

— Да, — согласился я, — в природе землетрясений вообще многое непонятно. Наводнение тоже сложно. Для него сильные дожди требуются или сход лавины. Но поблизости лавин не наблюдается.

— А если ей тонуть начать, ну просто в обыкновенном, естественном водоеме. А я ее вытащу. Ну и опять же искусственное дыхание обязательно…

Видимо, именно искусственное дыхание не давало Инфанту покоя.

— Да, — согласился я, — тоже вариант. Представляете, она бьется, как лебедушка, об лед. Как Серая Шейка. У нее, Инфант, шейка случаем не серая? — Но на сей раз Инфант мне почему-то не ответил, и я продолжил без него: — Так вот она бьется, рот приоткрыт в сдавленном крике, губы от воды набухшие, алые, ее купальный бикини от резких взмахов рук сбился с груди, а левая бретелька, та вообще… Но тут вмешался Б.Бородов.

— Старикашка, — сказал он немного угрожающе, — хорош с описаниями. Красочные они у тебя, это правда, умеешь ты, доказал. Но не надо больше, потому как они непрактичные совсем. И вы, ребята, сами не практичные. Сложно с вами толковый план выстроить. Вы все в фантазиях, в феериях своих воздушных порхаете. Ну почему она тонуть должна? С чего ей тонуть? Или ты, Розик, будешь на дне сидеть и утягивать ее за ноги вниз, как какое-нибудь лох-несское чудовище. Так нет у нас лох-несского, у нас даже с лох-невским, как известно, частые неприятности.

— Не буду я на дне сидеть, — пробурчал я. Так как обидно мне стало: зачем он меня перебил в самом интересном месте, там, где про бретельку назревало?

И мы все снова замолчали, но теперь надолго. Потому как список естественных катаклизмов практически подошел к концу. Оставался, впрочем, список катаклизмов неестественных. И открыл его первым номером Илюха. И сразу с первого номера попал в сердцевину.

— Ты, Инфант, девушку свою, как ее, кстати, зовут?..

— Наталья, — кивнул головой Инфант.

Не знаю почему, но имя Инфантовой девушки как-то не могло удержаться в нашей коллективной с Илюхой памяти. А вот у Инфанта оно удерживалось. Тоже не знаю почему.

— Так вот, ты, Инфант, ее спасешь от изнасилования.

И в комнате повисла пауза. Долгая, тягучая, тяжелая. Наверное, потому что слово неприятное, процесс несимпатичный, да и неожиданно все это прозвучало. Не готовы мы с Инфантом были к изнасилованию. К пожару и к наводнению — готовы. К землетрясению даже. А вот для изнасилования — нам требовалось время. И оно прошло.

— Б.Б., — сказал я иронично, — это ты нас практичности взялся учить. Тебе самому не мешало бы подучиться. Какое изнасилование? Кто ее насиловать возьмется? Инфант с ней уже почти месяц ходит, и никто ее насиловать ни разу не пытался. Он так до старости за ней проухаживает в ожидании внешнего насилия. Где мы возьмем насильников? Откуда?

Есть насильники, — глядя мне проницательно в глаза, сообщил Илюха. Настолько проницательно, что я сразу забеспокоился. — Ты назначаешься насильником номер один, а я — насильником номер два.

Что тут скажешь? Это было сильно. И все же мне требовалось время, чтобы новый сценарий обмозговать.

— Ну, в общем-то, я могу, конечно, — предположил я. — Но вот в тебе, Б.Б., насильник не очень просматривается, особенно по внешним твоим данным. Не вижу я в тебе насильника, да и другие не увидят. Не вызываешь ты у постороннего наблюдателя чувство опасности, и на лице у тебя совсем про другое написано. Постоянное вожделение к женским прелестям… — я пригляделся, — это есть, это читается легко. Но вот патологическая тяга к физическим методам воздействия… — я еще раз пригляделся, — нет, не видна. И люди могут тебе не поверить. К тому же и по возрасту ты уже, извини, вышел из банальных уличных насильников. А те, кто в молодости грубыми насильниками были, к зрелости в солидных извращенцев обычно эволюционируют. Но извращенцы — это уже совсем другая тема. Так что неправдоподобный из тебя насильник выходит. Не насильник, а одна насмешка!

Про людей не знаю, но Инфантова девушка запросто в меня поверит, — продолжал настаивать Илюха. — Как мы Инфанта забьем до полусмерти, так она чему угодно поверит. У страха глаза, сам знаешь, как блюдца. Она… как, Инфант, ты говоришь, ее зовут?…

Но Инфант не стал отвечать на вопрос.

— Как это — «меня забьем»? — искренне удивился он. Хотя я, например, сразу догадался.

— Ну вообще-то, стариканыч, — обратился ко мне Б.Бородов, — это твоя стезя. Кто из нас сочинитель? Давай фигач, разрабатывай детали. Теперь можешь красочно, на полную катушку, не сдерживая мазка.

И я засучил рукава и взялся за дело.

— Значит, так, — взялся я. — Уединенное место, рядом никого, пустынно. Ночной пляж, например. Хотя, где тут пляж взять? Нет, лучше лес или парк.

— Сокольники, — подсказал Илюха.

— А хоть бы и они, — согласился я. — Но удаленное от прохожих, глухое место.

— Там, кстати, таких полно, я не раз проверял, — снова встрял Б.Б.

Итак. — Я сдержался и не обратил внимания на то, что меня постоянно перебивают. Постарался не обратить. — Середина дня, но ближе к вечеру. Небольшая полянка, вокруг нее березки. Бабочки порхают между ромашками, божьи коровки стрекочут, кузнечики с травинки на травинку сигают почем зря, муравьишки пробивают в черноземе новые тропы. В общем, вся эта мелкая лесная тварь, которая обычно кусается и за шиворот лезет… Одним словом, романтика и идиллия в полном масштабе.

Я подождал, пока присутствующие представят масштаб идиллии.

— А вот и Инфант, — ввел я одним штрихом героев, — который прижимает свою девушку к стволу белокурой березы. Видимо, для упора. Чтобы скоро самому прижаться к девушке. Она в летнем платье с глубоким вырезом пониже шеи, подол развевается от порыва летнего бриза, беззастенчиво открывая нижнюю часть ее стройных ног. Светлые волнистые волосы спадают ей на лицо. Алые губы приоткрыты в ожидании…

— Волосы у нее темные, — попытался встрять Инфант, но его уже никто не слушал. Слушали только меня.

…Инфант находит ее губы своими и прижимается к девушке еще плотнее. Раздается легкий стон. Наверное, березы, на которую они вдвоем сильно напирают. Руки Инфанта не стесняются в выборе частей тела. Все, что попадается, все на пользу, все идет в дело. Девушка начинает трепетать. Да оно и понятно: романтика вокруг, бабочки, повторяю, порхают, жучки, паучки, в общем, вся эта… — я развел руками, охватывая все разом, — …хренота. Мизансцена, одним словом. Все настраивает, вдохновляет к любви, да и сам Инфант, вот он здесь, рядом, бери — не хочу. Но она не берет, не хочет! Как ее зовут?… Ну да ладно. Не хочет она, и все! Хотя Инфант и предлагает.

«Может быть, давай… — заглядывает ей в глаза Инфант. — Давай, ну что тебе стоит? Посмотри, какая мягкая трава-мурава под нами».