Убийство в четыре хода - Тотис Андраш. Страница 24

Метро в этом месте переходило в надземную линию, а дорога тянулась под эстакадой, среди полуразрушенных зданий. Дешевые лавчонки, бистро, околачивающиеся у входа мрачные типы, откуда-то доносятся звуки восточной музыки. Двое мужчин в заношенных спортивных свитерах заняты ремонтом старенького автомобиля. Со вчерашнего дня потеплело, и видно, что им жарко.

«Пежо» свернул вправо и проехал под станцией метро. На сей раз Буасси вел машину медленно, ровно. Пассажиры почти не ощущали, когда он прибавляет скорость, когда тормозит, а когда и вовсе останавливается. Альберу подумалось, что он тоже сумел бы так. Он посмотрел налево. Маленькая площадь, за нею выстроились в ряд дома типичной архитектуры шестидесятых годов – голые коробки, лишенные каких бы то ни было декоративных элементов, захламленная детская площадка. Район был явно знаком Альберу. Где-то здесь обитает чета Кузен.

– Вот что! – воскликнул Шарль. – А парень?

– Откуда мне знать? – пожал плечами Альбер. – Если еще не угодил за решетку, то, наверное, околачивается где-нибудь поблизости.

– С какой это стати упекать его за решетку? – насмешливо бросил Шарль.

Буасси понятия не имел, о ком идет речь, но на всякий случай притормозил.

Супруги Кузен были пожилые, хворые люди, и жена в один прекрасный день пришла в полицию с заявлением, что ее муж намерен убить человека. Обратилась она непосредственно в отдел по расследованию убийств – щуплая старушка с волосами, напоминающими клочки свалявшейся ваты, прилепленные к черепу. Муж, сказала она, собирается убить того типа, что рисует на стенах свастику. Полицейские едва не выставили ее за порог. Париж, вероятно, занимает первое место в мире по обилию разнообразной пачкотни на стенах. Выродившиеся потомки поколения, взращенного под лозунгом «Свобода, Равенство и Братство», спутали свободу слова со свободой марать стены. С какой-то поистине маниакальной одержимостью они торопились провозгласить свое мнение надписями на стенах жилых домов, детских садов, театров и музеев, в поездах метро, на стволах деревьев и на спинках садовых скамеек.

Словом, Париж – это город, где у каждого есть собственное мнение по любому поводу, и если его не высказать во всеуслышание, этого просто не пережить. По соседству с Кузенами кто-то специализировался на свастике. Паучий знак этот французской столице тоже не в диковинку, на нем, – намалеванном на стенах, вырезанном на скамьях – нередко спотыкается глаз. Кому такая эмблема не по душе, старается ее не замечать. Но в том районе, где обитала пожилая чета, не заметить было невозможно. Кто-то сплошь исчеркал стены краской, а когда снаружи свободного пространства не осталось, перешел на подъезды. Однажды утром, открыв дверь своей квартиры, господин Кузен увидел, что под табличкой с его именем намалевана разлапистая свастика.

Пожилому человеку сделалось дурно, двое суток он пролежал в постели, держась на уколах. Его уговаривали не принимать близко к сердцу, успокоиться, краску с двери соскоблили. «Убью подонка!» – твердил старик.

Не ясно было, чего женщина боится больше: того, что муж не вынесет волнений, что здоровенные оболтусы изобьют его, если он вздумает на них накинуться, или же что он и в самом деле порешит кого-нибудь под горячую руку.

Старушку отправили было ни с чем, но Альбер сжалился над ней. Арест пачкунов-подростков не входит в функции отдела по расследованию убийств, даже если те рисуют на стенах свастики. Иное дело, когда угрозу разгневанного человека принимают всерьез. Альбер вставил в машинку лист бумаги и быстро отстучал: господин Кузен, по словам его жены, участвовал в движении Сопротивления, сначала сражался в маки, затем прошел в Британии специальное обучение. Мастерски владеет навыками быстрого и бесшумного устранения противника. Протокол беседы с заявительницей был подколот к этой справке. Разумеется, здесь не было ни слова правды, зато вмешательство полиции получало идеальное обоснование. В тот же вечер Альбер изловил негодяя; семнадцатилетний малый отличался мускулистым сложением, и когда Альбер, надев на него наручники, заталкивал его в машину, дружки парня выкрикивали угрозы. Через час парня отпустили на все четыре стороны: он еще молод, не ведает, что творит, с годами повзрослеет и войдет в разум. На Кузена наложили штраф за высказанное намерение лишить человека жизни.

– Ну и дела! – досадливо крякнул Буасси, когда коллеги рассказали ему эту историю. – Не завернуть ли нам туда?

– Зачем? – спросил Альбер. – Что мы сможем сделать?

– Этот малый знает Шарля в лицо?

– Нет, не знает, но ведь… – Альбер осекся, понимая, что спорить бесполезно. Буасси упрям, как осел, в особенности если чувствует поддержку Шарля. А Бришо одобрительно кивнул. Альбер вздохнул и усталым жестом показал, в какую сторону ехать.

Задуманная акция взбудоражила Буасси. Он заложил вираж круче, чем мог бы вынести измученный желудок Альбера. Лелак опустил боковое стекло, подставил лицо ветру и попытался делать глубокие, равномерные вдохи. Однако Шарля ничуть не тронули его страдания. Он резко встряхнул Альбера за плечо, требуя, чтобы тот показывал дорогу. Тоже друг называется!

Февра они обнаружили в группе парней, обступивших два мотоцикла, на которых гордо восседали девицы, явно упиваясь своим успехом. Буасси втиснул машину в немыслимо узкий промежуток между фонарным столбом и припаркованным фургоном, и Шарль вылез наружу. С удовольствием потянулся, так, что захрустели суставы, нагнулся, бросив на заднее сиденье машины пистолет, и потянулся еще раз. Затем неторопливой походкой направился к кучке парней.

Альбер и Буасси не слышали его слов, но легко могли себе представить, с каким приветствием он обратился к юному наглецу. Февр тотчас подступил к чужаку, уставив руки в бока и набычив шею. «Чего лезешь, какого черта тебе надо!» – в переводе с языка пантомимы означала его поза. Дружки Февра зашли со спины, беря Шарля в кольцо, по канонам многовековой тактики запугивания: молодчики полагали, будто развили ее до совершенства. Шарль для начала врезал Февру по челюсти и, мгновенно повернувшись, ударил в поддых стоящего за спиной парня. Кольцо расступилось вширь, Февр заслонил голову руками и, сделав корпусом обманное движение, попытался правой ногой пнуть Шарля в живот. Левой рукой Шарль сбоку отбил удар, схватил парня за ногу и шагнул вперед, чтобы подбить другую ногу противника. Маневр не удался: Февр выдернул ногу, оставив в руках Бришо ботинок. Шарль на мгновение замер, изумленно воззрился на заношенную кроссовку, потом в сердцах запустил ею в противника. В следующий же миг рванувшись всем корпусом вперед, он ударил Февра в ухо, тотчас коленом заехал ему в живот и, когда малый сложился пополам, снова смазал его по уху. Парень распластался на земле. Бришо дважды ударил его ногой – лишь для того, чтобы показать: дело принимает серьезный оборот. Шарль знал, что его забили бы до полусмерти, очутись он на земле. Пока Февр пытался встать на ноги, Шарль оценивающим взглядом окинул его дружков. Те, видно, до сих пор не решили, какую позицию им занять – выжидательную или активного вмешательства. Шарль внезапно и с силой нанес одному из парней удар ногой в пах и, не давая тому опомниться, врезал кулаком прямо в лицо. Он обошелся с противником жестоко, гораздо безжалостнее, чем с Февром. Альбер и Буасси ухватились за ручки дверец, каждую секунду готовые выскочить. Если Шарль рассчитал верно и расправился с наиболее дерзким парнем, ждущим лишь удобного момента ввязаться в драку, то остальная компания на какое-то время затаится. Если же Шарль ошибся, тогда вся банда набросится на него.

– Предпочитаю, чтобы вы не вмешивались, – небрежно обронил Шарль и шагнул к одному из парней.

– Мы и не вмешиваемся! – поспешно воскликнул тот.

Бришо занес было руку для удара, и малый испуганно повторил:

– Даю слово, мы не вмешаемся!

Шарль обвел взглядом обступивших его парней, и каждый, на ком задерживался его взгляд, послушно кивал.