Во власти дьявола - Тристан Фредерик. Страница 5

По всей видимости, она была в отчаянии и чувствовала себя оскорбленной. Может, Нат ее выгнал? Как только я задал ей этот вопрос, Даниель понеслась во весь опор:

— Расстались? Даже не мечтай об этом! Решительно, ты никогда ничего не понимаешь!

— Но, — спросил я, — что же тогда случилось?

Она постаралась вернуть себе остатки достоинства: энергично высморкалась, живо утерла глаза, прислонилась к спинке стула и, гордо выпрямившись, воскликнула:

— С таким, как он, нужно принимать его игру, или ты потеряешь все!

— Или потеряешь его, хочешь ты сказать…

Она бросила на меня злобный взгляд.

— Думаешь, я могла бы его потерять?

— Но, — заметил я, — минуту назад ты рассказывала мне о его тщеславии! О том, что у него нет души!

Она пожал? плечами, обрывая этот разговор, обнаруживший как несостоятельность ее диалектики, так и подлинные трудности, с которыми она боролась. Я спросил, ощущая во рту привкус мести:

— Зачем ты хотела со мной встретиться? В память о том, как мы миловались вечерами на улице Деламбер?

— Не будь таким злым!

— А разве ты не была жестока? Как ты поступила со мной?

— С тобой — это другое дело…

— Может, попробуем еще разок, по-быстрому?

Она опять предпочла не продолжать нашу маленькую дуэль: очевидно, моя рапира была наточена острее. Хотя ее уход не слишком ранил мое самолюбие, я помнил об этом, и сейчас это обернулось против нее, а ведь в тот вечер она зашла в «Селект», только чтобы отыскать меня. Что же она хотела мне рассказать, что так тяжко давило на нее, и почему она никак не могла прямо сказать мне об этом?

Она заказала двойную порцию виски и начала — осторожно, словно купальщица, пробующая ногой, хороша ли вода:

— Я, кажется, поняла, что Нат и ты… Я имею в виду вашу дружбу. Ты что-то вроде его доверенного лица?

— Нат никому не доверяет.

— Знаю, но все же… Ты самый близкий из его приятелей, гораздо ближе, чем эти его актеры; они для него — просто персонажи, марионетки, которыми он управляет. Понимаешь, что я хочу сказать? Только ты можешь с ним говорить.

— Ты тоже, я полагаю!

Она опустила глаза и пробормотала, точно исповедуясь:

— Не слишком часто.

Я начинал уже смутно понимать причину нашей беседы. Даниель нуждалась во мне как в рупоре, способном донести ее слова до его величества! Но что же это за новость, которую она не могла или не решалась высказать ему прямо в глаза? Я решил ускорить ход вещей:

— Слушай! Неужели то, что ты должна ему рассказать, так тяжело?

— Нет, — ответила она, — вовсе нет; наоборот! Любому другому… Но я не знаю, как он это примет.

— Примет что? — бросил я с некоторым ожесточением. Она дождалась, пока официант подаст ей виски, и вдруг выпалила, освободившись от того, что, похоже, так сильно ее угнетало.

— Я беременна, — произнесла она таким трагическим тоном, будто только что объявила о смерти близкого человека.

VI

Когда я поведал Пурвьаншу эту новость, он разразился смехом, точно услыхал забавную шутку. Потом произнес:

— Подходящий случай избавиться от этой дуры. В общем, она — просто смазливая блондиночка.

— Но, — заметил я, — это ваш ребенок!

Он гневно уставился на меня своими синими глазами.

— Вы из тех, кто все еще верит в эту чушь? Ребенок! Ах, смотрите, какой красивый и милый малыш! Вы можете представить себе, как я буду возиться с пеленками? Вы ведете себя как буржуа, это тошнотворно! Оставьте это другим, Бога ради!

Я был потрясен. Его откровенный жестокий цинизм парализовал меня. Что тут можно придумать? Нат высокомерно наблюдал за мной, от чего я вдруг съежился до размеров ничтожной козявки. Он подавлял меня своим презрением. И все же я знал, что он не прав, хотя не понимал, как так вышло, что я же и оказался в виноватых. Я предпочел скрыться с его глаз и, ощущая собственное безволие, тихонько ускользнул в полумрак театрального зала.

Проведя ночь без сна, на следующий день я отправился к Даниель. Мне требовалось покончить с ролью посредника, вынужденного передавать ее слова, которую она мне бесстыдно навязала. Потому что, в конце концов, это меня не касалось, а я сделал глупость, согласившись помогать ей в таком личном деле, и рисковал скомпрометировать себя в глазах своего приятеля. Он, наверное, скоро решит, что я совсем наивный дурачок. Эта женщина бросила меня, а я сам являюсь сообщить тому, кто заменил меня в ее постели, что она ждет от него ребенка! Право же, трудно было бы вообразить себе более посредственный водевиль! Как я сразу этого не понял?

Даниель была дома и встретила меня, полная страхов, которые целиком оправдались. Конечно, я стал смягчать острые углы; старался втолковать ей, как творческие люди нуждаются в одиночестве и свободе, что может служить некоторым объяснением, почему самые святые и естественные вещи никогда не находят у них понимания. Короче, выкручивался как мог. Она вышла из себя:

— Так ты сказал ему?

А так как я продолжал вилять, она воскликнула:

— Так я и знала! Уверена, он не хочет! Он обвиняет меня! Видишь, как я была права, когда говорила, что он — эгоист, пустой, жестокий!

Она остановилась, запнувшись на последнем слове, и повторила его несколько раз, яростно ударяя кулачком по подушке. Потом успокоилась, подошла к крану налить себе воды, выпила ее залпом и вернулась ко мне.

— Я сейчас же пойду и поговорю с ним, я заявлю ему, что не оставлю этого ребенка, раз он его не хочет.

Я воздержался от разъяснений, что в глазах Пурвьанша их связь уже разорвана. Я и так уже слишком глубоко увяз в истории, которая не имела ко мне никакого отношения. Но в тот же вечер я увиделся с Натом на репетиции, и он спросил меня, сказал ли я Даниель, что между ними все кончено. И тут же, без перехода, представил мне совсем молоденькую девушку — невысокую смуглянку с живыми глазами и двумя косичками. Похоже, она была в восторге от того, что могла находиться сейчас в этом театре.

— Ее зовут Алиса, и я сделаю из нее великую, величайшую актрису. К тому же я держу для нее главную роль в моей будущей пьесе.

Я знал, что он даже еще не начинал писать ничего нового, так как был полностью захвачен репетициями «Черной комнаты». И значит, эта Алиса должна была стать наследницей Даниель, но вот чего я еще не знал, так это того, что и мне эта молодая девушка тоже скоро заменит Даниель!

Ночью Нат потащил нас, меня и Алису, в модный погребок на Сен-Жермен-де-Пре. Там, подражая американскому джазу, гремел оркестр. Обычно Ната подобные места приводили в ужас, и я понял, что он пришел сюда только для того, чтобы вскружить голову этой малышке. Она и правда была очаровательной: наивно простодушной и не столько умной, сколько находчивой, но такой живой и с такими длинными золотистыми ногами. Она посещала курсы Симона и готовилась к экзамену, на котором должна была исполнять роль Дорины из «Тартюфа».

— Что за сцена, какой акт? — осведомился Пурвьанш.

— Акт второй, сцена третья.

И он начал декламировать:

Она захлопала в ладоши.

— Вы знаете этот отрывок?

— Да будет вам известно, девочка моя, для того чтобы писать новое, надобно хорошо изучить классику. Особенно Мольера! Думаю, когда-нибудь я поставлю «Дон Жуана».

— Почему «Дон Жуана»?

Он засмеялся:

— Потому что он скверный человек! Мне нравятся люди, которые попирают ногами расхожие истины, а затем протягивают руку Командору. Вы понимаете, кто такой Командор? Это «священный порядок», который вечно довлеет над нами, а нам давно следовало бы на него наплевать!