Загадка Ватикана - Тристан Фредерик. Страница 44

— Господи, Христос! — воскликнул Параклет. — Ваш Сильвестр сейчас попадет в сети, расставленные ему адом!

— Как это? — вопросил Иисус.

— Эта эфиопка — чудовище! Взгляните, что у нее внутри: гнойные черви копошатся в ней, их больше, чем в навозной куче. Ваш светоч Фессалии сейчас заразится!

— Пускай этот дурачок заполучит небольшую болезнь. Разве вы не знаете, что спирохета возбуждает ум?

— Но ведь это болезнь!

— Что вы об этом знаете? Болезнь — это наследие Змея. И тем не менее человеку удалось обратить ее себе на пользу. Я доверяю ему.

Решительно Святой Дух все меньше и меньше понимал свое второе «Я», которое сотню лет тому назад спустилось на Землю, дабы спасти человечество, которое тем не менее до сей поры осталось все таким же заблудшим и развращенным».

— Ах, — вздохнул нунций, — к счастью, вы предупредили меня, что речь в этой части идет об исламском памфлете!

— Отметьте, — заметил отец Мореше, что идея заражения Сильвестра венерической болезнью идет от дьявола и что Христос подумывает обратить зло в добро, расстроив тем самым план Злого Духа.

— Это еще ничего! — подчеркнул Сальва. — Абрахас — слово гностическое. Есть невольное смешение понятий философии магов и Зла. Ислам считает христианство смесью теории гностиков и язычества, не так ли?

Тут швейцарский гвардеец объявил о приходе комиссара Папини, который, войдя, щелкнул каблуками, по-военному приветствовал присутствующих и остался стоять в дверях. Лицо бывшего офицера карабинеров было свинцового цвета, что свидетельствовало о нелегких днях накануне.

— Монсеньор, отец мой, господин профессор, примите выражения моего почтения и простите меня за бесцеремонное вмешательство в вашу научную работу, но на мне лежит тяжкая обязанность сообщить вам очень печальную новость.

— Говорите, — потребовал нунций, которого весьма раздражало манерное словоизлияние комиссара.

Тот, подобно актеру в последнем акте драматической комедии, продвинулся на шесть шагов и нарочитым шепотом, слышным всем, произнес:

— Найден профессор Стэндап.

— Так что же! — воскликнул прелат. — Продолжайте, прошу вас.

— Тело его нашли в Варшаве. Ужасное дело! Посольство Великобритании…

— Именно этого я и боялся, — сказал Сальва, направляясь к застекленной двери, выходящей в сад.

Нунций тяжело дышал и, возможно, молился, пока Папини объяснял на вымученном административном жаргоне, что новость пришла от итальянской полиции по каналам Скотленд-Ярда, который был поставлен в известность посольством Великобритании в Польше. Труп профессора нашли на пустыре, примыкающем к остаткам бывшего гетто. Несчастный был задушен металлическим проводом. Все деньги были при нем. Так что здесь не было убийства с целью ограбления.

— Ни в коем случае! — воскликнул, повернувшись, Сальва. — Видишь, Мореше, как правильно мы поступили, быстро уехав из Польши. И как я точно определил, что все, кого мы там встречали, были всего лишь статистами. Нет ничего омерзительнее, чем заговор теней. Никто лично ни за что не отвечает; ответственность у них общая — от головы, составляющей план стратегии, до убийцы, затягивающего шнур на шее жертвы. Бедный Стэндап, он так умно разгадал, что что-то хромало в этом досье, так ловко собирал доказательства! Но ему и в голову не пришло, что в конце расследования его ожидала смерть, и по очень простой причине: сам не сознавая того, он разоблачил планы убийц, связанные с исчезновением святого отца.

— Как? Что вы говорите? — изумился Караколли. — Все это было заговором для покушения на жизнь папы?

— Именно так. Потому что, видите ли, чтобы убить Иоанна Павла II, следует знать его уязвимые места. А для этого нужно заранее быть в курсе его перемещений, чтобы тщательно разработать план покушения. Отсюда и использование секретаря, близкого к папе, который передавал бы информацию коммунистическим агентам с помощью досье B 83276. И вполне естественно, как только мы обнаружили этот документ, агенты вернулись в Польшу, тем более что секретарь некстати скончался. А что до Стэндапа, то он мешал. И его ликвидировали. Нас ожидало бы то же самое, не покинь Мореше и я Варшаву вовремя.

— Потрясающе! — вскричал комиссар, на время забыв о присущей ему угодливости.

— Стало быть, святой отец сейчас в безопасности, — заключил Мореше.

Профессор поморщился. Польский папа не вписывался в коммунистическую мораль. Поэтому Москве нужно было срочно убрать его, пока не поздно, чтобы не тормозить процесс освобождения, втайне вырабатывавшийся за железным занавесом. Но был ли папа единственной мишенью?

— Я хочу встретиться с кардиналом Катальди, — высказал пожелание Адриен Сальва. — Отец Строб, найденный отравившимся, был его секретарем, не так ли? Если не ошибаюсь, этот прелат близок к Иоанну Павлу II?

— Давнишний друг, — пояснил Караколли. — Катальди был нунцием в Варшаве.

— Подумать только, утверждают, что Польши не существует! Да я встречаю ее на каждом шагу! — убедительно произнес Сальва.

В тот же вечер кардинал принял наших ученых в своем кабинете, рядом с административным помещением отдела внешних сношений церкви. Был он высок, крепок, крестьянской закваски, но с пронзительными глазами шефа разведки. Нунций представил ему Мореше и Сальва.

— Отец Мореше, — сказал его преосвященство, — я очень ценю ваши работы по раннехристианской иконографии. Ну а про вас, профессор, говорят, что вы большой знаток Китая. Мой первый пост был на Тайване. Небольшой, но очень и очень захватывающий.

— Ваше преосвященство, — начал Сальва, — вы, конечно, догадываетесь о цели нашего визита?

— Кончина моего секретаря, полагаю…

— Действительно. Не показалась ли она вам подозрительной?

— Бог мой, как можно судить о таком прискорбном случае? Отец Строб, возможно, добровольно ушел из жизни, и, окажись это так, будет скандал.

— А если это не так?

— Господи, уж не хотите ли вы убедить меня, что его убили?

— Ваше преосвященство, — продолжил Сальва, выразительно взглянув на своего собеседника, — хотелось бы, чтобы вы знали, что отец Строб ввязался в достойную сожаления политическую игру.

Кардинал Катальди встретил новость без удивления, но с некоторым волнением. С самого начала беседы он левой рукой поигрывал нагрудным крестом, а правой что-то машинально чертил на листке, лежавшем на его бюро. Неожиданно он прекратил все действия, задумался, потом сказал:

— После пребывания в Польше он сильно изменился. — Кардинал испытующе посмотрел на Сальва.

— У вас возникли некоторые сомнения?

— Не совсем. Назовем это смутной интуицией. Видите ли, профессор, уже около месяца отца Строба особо интересовали поездки понтифика, а это не входит в его обязанности, как, впрочем, и в мои. Однако моя дружба со святым отцом всегда позволяла мне быть в курсе его планов. Он даже часто спрашивал моего совета по поводу своих поездок. Отец Строб знал о наших доверительных беседах и пытался кое-что у меня выяснить, так что его любопытство дало мне сперва повод думать, что он поставлял сведения в газеты, падкие до жареных фактов. Но после его смерти я, признаюсь, призадумался. А не работал ли он на какую-нибудь иностранную службу?

— Ваше преосвященство, вы весьма проницательны, — сказал Сальва. — И тем не менее могло случиться, что у вас вырвалась информация, которую противники либерализации с Востока попытались использовать.

— И навредить его святейшеству, не так ли? — вдруг охрипшим голосом спросил кардинал. — Да, мое предчувствие меня не обмануло. Этого отца Строба мне порекомендовали лица, которым я не должен был доверять. Я, конечно, понимаю, почему Москва через польских коммунистов хотела бы скомпрометировать деятельность папы, но вот как духовные лица могли сотрудничать с такой ужасной организацией?..

— А между прочим, некоторые из них уверены, что польская церковь может все потерять от ослабления коммунизма. Есть над чем поразмышлять? Костелы не будут полными, если исчезнет оппозиция к коммунистическому режиму — вот что думает это духовенство. Здесь мы имеем именно то, что обозреватели называют объективным альянсом церкви и коммунизма. Странная парочка, не находите?