Разыскиваются... - Триз Джефри. Страница 10

– Рубца с луком не кушала! Ну и ну! Знай, что, не отведав его, из Ноттингема и уезжать грешно. Нигде во всей Англии его не готовят так вкусно, как у нас. Так, по крайней мере, говаривала моя актерская братия.

Стены комнатушки были сплошь облеплены фотографиями, на которых красовались размашистые автографы, сделанные выцветшими от времени чернилами: «Единственной и неповторимой миссис Смит – от Поющих Сестер», «С любовью – Флория Флайт», «С чувством признательности – нижеподписавшийся Ле Циммерман (собственноручно)" – эти и десятки других подобных надписей красноречиво свидетельствовали о любви, которую питала к миссис Смит добрая половина театральных звезд предшествующего поколения.

Все уселись за стол. Миссис Смит – у чайного подноса, по обеим сторонам от нее, на почетном месте, – Дик и Энн, а напротив – Сэлли и ее брат Фред, худой молчаливый юноша с незажженной сигаретой за оттопыренным розовым ухом.

Дик и Энн сильно проголодались. Крепкий чай сильно обжигал рот, и горький лук тоже.

– Вы не подумайте, – говорила хозяйка, – что у нас всегда было так убого. О нет! Помню, сиживала я в большой гостиной во главе стола и разливала на двенадцать персон. К нам захаживали все знаменитости – Великий Маг и Чародей, Человек-Змея, Флория Флайт, Веселые Девы, Ле Циммерман, – да всех и не перечтешь. Полюбуйтесь на эти карточки – все с надписями. А потом выдумали говорящие фильмы, и тогда все кончилось. Вот горе-то! По крайней мере, для меня. Ведь я всю жизнь театральных актеров обхаживала. А каково им-то самим, а? Что вы на это скажете?

Сказать они ничего не могли, да если б и могли, то она все равно бы не дала. Бурно переводя дух, так что медальон ходуном ходил у нее на груди, она продолжала без умолку тараторить:

– Просто ума не приложу, что бы мы делали, если бы у Фреда не было хорошей работы. И Сэлли гнет спину с утра до ночи за какие-то несчастные семнадцать шиллингов в неделю…

– Ма! – запротестовала Сэлли и закусила губу.

Никто, кроме Энн, не заметил, что она соврала раньше – ей стыдно было признаться, что она зарабатывает так мало [13].

– Ты тут ни при чем. Всякий знает, что стоит тебе заикнуться, как тебя тотчас же вышвырнут на улицу и наймут другую, помоложе, прямо со школьной скамьи, да еще за меньшую плату. Просто срам! Сэлли так хорошо училась, сейчас она была бы совсем ученая, а пришлось вот на жизнь зарабатывать!

Дику стало не по себе, и он попытался переменить разговор, спросив, где находится Фрейм-стрит, и объяснив, что там в детстве жил его отец.

– Как! – Сэлли так и разинула рот. – Неужели ваша семья могла жить на Фрейм-стрит?

– Ты ничего не понимаешь, – вмешалась мать. – Когда я была девочкой, Фрейм-стрит считалась одной из лучших улиц Ноттингема. Непременно прогуляйтесь туда пораньше утречком.

Так и было решено. И после ночи, проведенной на огромной кровати с гигантскими пуховиками, едва городские колокольни возвестили начало утренней службы, брат и сестра вышли из дому вместе с Сэлли.

– Это в самом центре, – объяснила Сэлли. – Только сейчас там никто не живет, кроме тех, кому больше негде голову преклонить.

– А когда-то это была шикарная улица, – сказала Энн. – Помнишь, папа рассказывал о званых вечерах, которые они здесь давали. Вереница карет растягивалась во всю длину улицы, а однажды они раскинули над входной дверью балдахин и расстелили поперек улицы красный ковер.

Сэлли как-то напряженно рассмеялась, совсем не так весело, как обычно:

– А сейчас… там… совсем другое. Вот она, смотрите.

– Это? Неужели!

Энн вдруг заговорила громким шепотом. Сквозь туман в глазах она довольно четко увидела на обветшалой стене дома табличку с названием улицы: «Фрейм-стрит».

Два ряда красивых высоких домов с тремя рядами больших окон, мезонины, полуразвалившиеся балюстрады… Разверстые пасти дверей, греческие колонны, разбитые ступени, на которых кричат и копошатся грязные ребятишки… На булыжной мостовой – всякие отбросы… Ветер носит пыль и клочки газетной бумаги с пятнами селедочного жира и уксуса.

– Номер семь, – пробормотал Дик. – Интересно, кто там живет сейчас?

– Давайте спросим, – предложила Сэлли.

Дом под номером седьмым производил столь же гнетущее впечатление, как и все остальные. Многие окна были выбиты и заколочены фанерой или картоном. Краска осыпалась. Похоже было, что уже много-много лет дом не ремонтировали.

Они обратились к женщине, сидевшей на ступеньках с грудным ребенком на руках. Женщина сказала, что она с мужем и двумя детьми занимает комнату наверху, за которую платит восемь шиллингов. Кроме ее семьи, там много других людей; всего в девяти комнатах семь семейств. Она сосчитала по пальцам: тринадцать человек, включая миссис Холт, которая умерла накануне. Квартплата, которую все они вносили, могла составить небольшое состояние.

– И все это за какой-то грязный сарай, – закончила женщина. – Крыша течет, трубы никуда не годятся, а что до побелки, так ее уже много лет и в голову никому не приходило подновить. Безобразие, вот и все! Но жить-то ведь где-то надо, а ничего лучшего не нашли.

– Кому принадлежит этот дом? – спросил Дик.

– Вот уж не могу сказать. Мы платим агенту раз в неделю, а если задерживаем плату еще на неделю, он грозится вышвырнуть нас на улицу – говорит, что сам хозяин так приказал… Эй, Джордж! Ты не знаешь, чей это дом?

Из темной дыры прихожей показался человек; он вынул изо рта трубку и ловко сплюнул на панель.

– Хотел бы я, чтоб сам хозяин сюда сунулся, – мрачно заметил он. – Я б ему тут кое-что показал. Совести нет у него – деньги драть за этакую развалюху! Сразу видно, что ему в спину не поддувает – сидит себе на Юге, в тепле да холе. В Бате, говорят, живет. И прозывается Монтегю Бардейл.

У Дика перехватило дыхание. Сэлли объяснила:

– У них отец жил в этом доме, вот им и интересно.

– Вон оно что! – сказал человек с трубкой. – А как его звать?

В первый раз в жизни Дик устыдился своей фамилии.

– Джонс, – проговорил он с запинкой и покраснел. Человек покачал головой, наклонился и еще раз сплюнул.

– Что-то не припомню. Но ведь это давно было, так что и удивляться нечего.

Глава седьмая

Отверженный

– Один фунт три шиллинга пять с половиной пенсов, – мрачно промолвил Дик.

– А ты во всех карманах смотрел? Ой, Дики, у нас должно быть больше!

– Ни на один грош!

Дети переглянулись: они были встревожены. Деньги так и таяли. Раньше они просто не отдавали себе отчета в том, сколько тратят на еду. Ужасно много уходило на мороженое и лимонад – в будущем придется обходиться без них.

Они свернули в сторону с шоссе, грязного, пыльного, по-воскресному грохочущего, и отыскали тенистую рощицу, где можно было спокойно съесть огромные бутерброды, которые миссис Смит положила им с собой на дорогу.

– Тебе не кажется, что эта рощица – начало знаменитых Шервудских лесов? – спросила Энн.

– Откуда я знаю.

– Дики, а может быть, вернуться в Ноттингем, найти работу и на этом остановиться? Мне, наверное, удастся нейти что-нибудь вроде такого места, как у Сэлли. А?

– И не думай даже! Это все равно что продаться в рабство… С утра до позднего вечера за фунт с небольшим в неделю. Неслыханно дешевая плата! А развлечься когда? После работы уже поздно идти в кино, а от усталости и в теннис играть не захочешь. Нет, придумаем что-нибудь получше! – Дик бросил хмурый взгляд на птицу, которая прыгала по бревнышку.

– Я думал, что существуют законы. Они есть, конечно, но похоже, что их постоянно нарушают. Помнишь, что Сэлли рассказывала о стуле, который стоит у нее за прилавком? По закону стулу и полагается там стоять, и она вроде бы может присесть отдохнуть в отсутствие покупателей, а босс говорит: «Попробуй присядь, сразу же выгоню с работы!»

– Мне будет не хуже, чем другим.