Демон справедливости - Трускиновская Далия Мейеровна. Страница 7

Месть, но – как? Дымчатый бес снабдил меня пронизывающим стены взглядом, но ничего больше не дал. Ну, убедилась я в могуществе его фирмы, дальше что? Он обещал мне, что я смогу совершить поступок. А какой, простите, поступок? Я, между прочим, хочу быть уверена в том, что поступок получится справедливый и кара будет соразмерна деянию. Для этого нужно выяснить, с кем я имею дело. Маньяк он, что ли? Но если так, то у меня темное понятие о маньяках. Он мирно обедает с соседями и тетешкает младенца. Он азартно рубится в домино с хозяином дома. Конечно, я могу засесть за специальную медицинскую литературу. Но «фирма» могла бы сообщить мне эти сведения и так. Почему же бес не появляется? Ведь он же понимает, что я зашла в тупик. Ведь он же наверняка следит за мной и видит, что мне неоткуда взять информацию! А шандарахнуть эту сволочь кирпичом по затылку – не моя методика. Унижаться до уровня сволочей я не буду. Хотя был момент, когда с радостью унизилась бы! Как раз накануне явления черного пуделя под моим окном.

И тут я вспомнила про перышко и про вторник.

Шабаш – во вторник.

Перышко приведет.

Придя домой, я достала его из секретера и положила посреди стола. И что же дальше? Ждать полуночи? Раздеваться догола? Ведь в таком, кажется, виде положено являться на шабаш?

Я не люблю смотреть на себя голую. Опять же, это не старая дева во мне кудахчет. Я давно уже не дева. Просто голая я раза в два толще, чем одетая. И это раздражает. Чем объясняется такой оптический эффект, сказать не берусь. И поэтому даже в раздевалке нашей душевой я стараюсь не смотреть в зеркало, чтобы не расстраиваться.

Поэтому я и задумалась – как быть с парадным туалетом? Наконец нашла компромиссный вариант. У меня есть бирюзовый комбинезон из бифлекса, он обтягивает и ноги, и талию, и грудь, так что я чувствую себя в нем не хуже голой, только куда эстетичнее. Руки и спина все-таки обнажены, и придется прочим ведьмам смириться с моим видом. Это все, на что они могут рассчитывать.

С волосами тоже возникла проблема. Ведьмы лохматые. А я закручиваю высоко на затылке узел. Привычка молодости, позаимствованная у знакомых балерин. Не терплю лохматости. Даже на ночь заплетаю косу и завязываю конец ленточкой, чтобы не расплелась. Поразмыслив, я все-таки сделала узел. Если уж очень припечет – так и быть, распущу.

Натянув комбинезон, я села и стала смотреть на перышко. За окном понемногу стемнело. И тогда оно шелохнулось. По комнате словно ветер пролетел. Перышко вспорхнуло и вылетело в прихожую. Там оно легло на пороге.

Я ожидала всего на свете – явления верхового козла, запряженной драконами колесницы, разверзшегося потолка, – только не того, что на шабаш придется идти пешком. Пришлось накинуть поверх комбинезона самое длинное из моих платьев и отворить дверь. Перышко вылетело на улицу.

От современных бесов, видимо, можно было ожидать любой нелепости. Я взяла сумочку – вполне возможно, что они заставили бы меня ехать на шабаш трамваем или троллейбусом. И пошла за перепархивавшим по ступенькам черным перышком.

Идти оказалось недалеко. Перышко привело в трехэтажный облупленный дом, на первом этаже которого были химчистка и прачечная. Я перепугалась – шабаш в химчистке? Оказалось, нет. Перышко влетело в парадное и вознеслось на второй этаж. Там оно легло на коврик перед дверью. Мне оставалось только позвонить.

Должно быть, для советской женщины «шабаш» и «группенсекс» – синонимы. Честное слово, я ожидала увидеть толпу голых людей, занимающихся любовью вповалку, на диванах и под столами. Но дверь мне открыла почтенная седая дама в закрытом нарядном платье. Волосы были тщательно уложены, лицо аккуратно подкрашено, словом – вид самый достойный. На ногах у нее были элегантные лодочки с бантами.

– Добро пожаловать к нам на шабаш! – сказала дама и провела меня в просторную комнату.

Посреди этой комнаты стоял круглый стол. А за столом сидели шесть женщин разного возраста, но все одинаково элегантные, кроме одной бабуси попроще. Они пили чай из нарядных чашек, посреди стола чуть ли не светился домашней выпечки роскошный торт с разноцветными розами. По хрустальным блюдам были разложены пирожные и пряники. Я огляделась – ни одного мужчины. Мне стало неловко за мое платье и выглядывавшие из-под его подола штанины комбинезона.

Перышко тоже просочилось в комнату, вспорхнуло и улеглось у меня на груди. Тут я заметила, что и другие женщины украшены такими же черными перышками.

– Садитесь, – предложила хозяйка, – и будем знакомиться. Меня зовут Анна Анатольевна. Можно просто Анна, мы здесь обходимся обычно без отчества.

– Жанна, – коротко сказала я, соображая – неужели все они подписали договор с туманным бесом?

– Клавдия, – улыбнулась, подвигая для меня стул, самая молодая из женщин. И тут я поняла, что это была первая улыбка за все то время, что я изучала комнату и участниц шабаша.

– Евгения.

– Галина.

– Нина.

– Рената.

– Баба Стася, – бабуся развела маленькие темные ладошки, как бы недоумевая: надо же, состарилась, внуки бабой прозвали, привыкла…

Я села за стол. Тут оказалось, что о моем приходе знали заранее – поставили на стол чашку с блюдцем, ее даже не пришлось искать – она стояла напротив пустого, ожидавшего меня стула. Мне налили чаю, подвинули печенье, положили кусок торта. Вообще я таких жирных вещей не ем, но тут из вежливости расковыряла.

– А помнишь, баба Стася, какой ты пирог испекла с ливером? – спросила Евгения, сухая блондинка лет пятидесяти.

– Это о прошлом годе было, – подумав, вспомнила старушка, – когда ты наладилась творожные печенюшки печь. Жаль, я таких не ем, что за выдумка такая – печенье с перцем печь!

– С перцем Нина пекла, – вмешалась Рената, – и не из творога, а из сыра. А у Жени были творожные с лимонной корочкой, как цветочки и бабочки.

И они завели серьезный разговор о формочках для печенья, о муке и о ванилине. Я сидела, молчала, никак не могла понять, что же здесь такое происходит, а когда взглянула на часы, то обнаружила, что эти странные ведьмы уже полчаса говорят о кондитерских делах.

И когда Анна Анатольевна пошла на кухню ставить чайник, я, естественно, выскочила за ней следом.

Она неторопливо налила воду, зажгла газ, поставила чайник на огонь и повернулась ко мне. Взгляд у нее был внимательный и грустный.

– Я ничего не понимаю, – наконец сказала я. – Странный какой-то шабаш.

– А каким же ему быть?

Я пожала плечами. Ну, не таким же, в самом деле, как посиделки одиноких женщин, для которых это, может, единственный повод принарядиться!

– Обычный шабаш ведьм, которые получили то, чего хотели, и теперь мирно ждут срока расплаты, – спокойно сказала Анна Анатольевна. – Получишь то, что вписано в твой договор, и тоже будешь спокойно ждать срока. Так что привыкай.

– Вы… подписали?

– Да.

– И что же вы получили? Простите… но если можно…

– Можно. Мужа от тюрьмы спасла. Хозяйственник он у меня был. Ну, натворил дел с лучшими намерениями. Загребли…

Анна Анатольевна помолчала.

– А вы? – осторожно спросила я.

– Что – я? Металась, конечно, душу дьяволу собиралась продавать, лишь бы его спасти. Срок-то грозил – дай Боже. Ну, дьявол и явился.

– Этот, туманный?

– Ну да, Зелиал. Предупредил – если хочешь справедливости, так чтобы никакой для себя пользы ты от этой справедливости не ждала. Иначе это будет не справедливость, а совсем другое. А я знала, что мужа подставили, что он разве что в мелочах виноват. Помог он мне мужа вызволить, все вышло по справедливости… Да только муж-то потом к молодой женщине жить ушел. Развода между нами не было, а живет у нее… Ну, хорошо хоть, не за решеткой.

Анна Анатольевна достала из холодильника форму с кремом и опрокинула ее на тарелку. Потом неторопливо отворила шкафчик, выбрала из многих бутылок с непонятными наклейками одну пузатую и полила из нее крем густым желтоватым сиропом.

– Это ликер, – ответила она на мой взгляд. – Сама мастерю. Скажу без скромности – язык проглотите.