Райское место - Туманова Мария. Страница 19

Гений! Со склада удобрений… Не соображает, что ли, что Нобелевку «за самый гениальный заскок» пока еще не дают?

– Сейчас не боишься, что со страниц монстры полезут? – хмыкнул я.

– Со страниц? – но он быстро сообразил, что к чему. – Это мне снилось? Ничего не помню, Уолт. Раньше помнил, а теперь – ничегошеньки. Видишь, как хорошо ты на меня влияешь.

– Ага. Амнезирующий окружающих живой организм. Можешь это куда-нибудь вставить.

Скажите, пожалуйста, кто меня за язык тянул? У Джейка глаза засверкали, как у ребенка, который в коробке с надписью «макароны» обнаружил модель звездолета.

– Амнезирующий окружающих, – пробормотал он. – Блин, Уолт… Живое существо, контакт с которым приводит к частичной… нет, к полной потере памяти… Уолт, ты тоже гений. Мы с тобой гении. На Сермахлоне будут такие животные. А чтобы восстановить память… Чтобы восстановить, надо…

На меня уставились уже ничего не видящие глаза. Звать этого одержимого на прогулку не имело смысла. Для очистки совести я все-таки предложил побродить часок, но ответа не получил: Джейк наискось по листу записывал названия сермахлонских растений, из которых можно приготовить зелье для восстановления памяти. Красавица сварит это зелье для капитана, и он вспомнит, что значит слово «Земля», а Джон Рассел в это время изловит амнезируюшего зверька, и зверек сам полезет к напитку, а когда он его выпьет, он станет… Черт, чем же эта сволочь станет? Ладно, потом. Пока зелье… Красавица пошла собирать травы…

Хотел бы я знать, а для восстановления психической нормальности на Сермахлоне ничего не растет? Я бы слетал за пучком такой травки, заварить Джейку вместо чая.

По накатанной колее я дошел до поля, которое расчищали Энсоны. Они не сразу заметили меня, двумя ломами выворачивая из земли настоящий валун. Как я вчера эту каменюгу не заметил? И почему отец обоих сыновей не берет работать? Пусть Дилан – любимчик, но хоть немного помочь мог бы. Впрочем, и без Дилана дело шло в хорошем темпе. Груда камней на краю поля по сравнению со вчерашним днем заметно выросла.

Я остановился возле нее и стал рассматривать серые бока камней, отмеченные выбоинами и украшенные прилипшей травой. На нижних травы было особенно много, она буквально облепила неровную поверхность. Слишком густой слой для обычных стебельков, налипших, когда камень катился по полю. Присев на корточки, я обнаружил, что эти куски валунов обросли мхом. Толстые пушистые стебельки не длиннее дюйма покрыли камни до половины, будто в махровое полотенце укутали. Я отщипнул один стебель, на ощупь оказавшийся не мягким, а колючим, поднес его к носу, но уловил только запах пыли. Крохотные иголочки кололи мне пальцы. Вот и верь после этого, что мох всегда мягкий. Книги обманывают нас с детства: все мои знания о мхах укладывались в несколько предложений из сказок вроде «устал Джек и прилег поспать на мох». Посмотрел бы я, как Джек на этом мху выспится!

Земля дрогнула, принимая вес нового камня, катящегося в мою сторону, и, едва я поднял голову, громоздкий валун дополнил кучу, тяжело ударившись о другую глыбу. Роджер Энсон выпрямился и вытер со лба пот. Его лицо налилось краской, дыхание сбилось. Я видел, как поверх набухших мышц на руках пульсируют вздутые вены.

– Самый здоровенный, – выдохнул Роджер. – Теперь быстрее дело пойдет. День добрый, мистер Хиллбери. Погулять вышли?

Делберт молчал. Он тоже запыхался и раскраснелся: валун они с отцом толкали вместе. Но если Роджер шумно дышал и массировал себе руки, его сын отвернулся, низко опустив голову. Спина слегка подрагивала, но мальчик старался не издать ни звука. Снова синдром побитого щенка.

– Здесь смотреть не на что, – сказал Роджер. – Голая земля да камни. Вы бы за холмы прошлись, там красивые луга. И небольшая рощица есть. Вон туда, к востоку идите.

– Если отпустите со мной Делберта.

– Ему работать надо. И так вместо завтрака где-то шлялся.

– Это моя вина. Поверьте, Роджер, он мне очень нужен, – я постарался вложить в голос максимум убеждения.

– Зачем?

Пришлось повторить вчерашнюю выдумку о «консультации» насчет местной природы.

– Вы мне здорово помогли, —улыбнулся я под конец. – Хорошо бы, и сын ваш помог.

– Я помог? – искренне удивился Роджер. – Чем это?

Я выложил идею насчет сборника рассказов «Кроличья жизнь» (приятно уверенный, что Энсон не кинется тут же за ручкой или диктофоном. Общаться не с писателями – одно удовольствие).

– Почему кроличья, если вы о людях писать собираетесь? – Роджер удивился еще сильнее.

– Это метафора. В характере многих людей есть кроличьи черты. А у других – волчьи. Или змеиные. Понимаете?

Он повертел головой. То ли показывал, что я не совсем нормальный (ну и пусть, все равно в сравнении с Джейком я образец здравомыслия), то ли шея затекла.

– Один черт знает, мистер Хиллбери, зачем людей называть кроликами. Но если вы это помощью считаете, так я могу тысячу таких названий придумать. А что вы из них сделаете – ваша забота.

– Может, вас опишу.

– Зря, – он усмехнулся. – Я ведь обычный деревенский работяга, про таких читать никто не станет. И кино не снимут. Сейчас ведь книги зачем пишут? Чтобы потом кино сняли, верно?

Я пожал плечами.

– Для меня изданная книга дороже.

– Ясное дело, – кивнул Роджер. – В кино-то ваша фамилия в начале и в конце на секунду мелькнет, а на книжной обложке ее люди сто раз прочтут – каждый раз, как будут книжку открывать и закрывать.

Мне это преимущество книгоиздания перед кинематографом никогда в голову не приходило, и теперь я рассмеялся. Роджер тоже хохотнул.

– Небось большие деньги получите, когда книжку напечатают? – спросил он. – Сколько за название полагается?

– Тысяча, – улыбнулся я. – А за консультации – три.

– Так, может, я вас и проконсультирую? Чего будете на этого выродка время терять?

Он оглянулся и небрежно, походя хлопнул Делберта по затылку. Мальчишка вздрогнул, но пикнуть не посмел. И я тоже потерял дар речи. Ну ладно, миссис Гарделл вопила «выродок», многие старухи так себя ведут. Когда я был подростком, наша соседка-пенсионерка как только ни называла нас с Билли. Может, и «выродок» пару раз мелькнуло. Но чтобы отец вот так ни с того ни с сего обругал, еще и ударил! Я ничего не понимал.

– Не хотите? – по-своему истолковал мое выражение лица Роджер. – Тогда берите его на здоровье, мы в Моухее гостям ни в чем не отказываем. Но на три тысячи он вам точно ничего рассказать не сможет.

– Я подсчитаю, на сколько расскажет.

Шутить мне не хотелось, но и читать нотацию о гуманном воспитании человеку, который лет на двадцать меня старше – тоже. Лучше потом Джейка расспрошу, может, он знает, почему на мальчишку все отрываются.

– Иди! – приказал сыну Роджер. – И если будете идти мимо дома Маккини, скажешь Чарли и Дольфу, чтобы пришли мне помочь.

– Хорошо, папа, – пробормотал Делберт.

Маккини жили в доме с полосатыми гардинами, в том, что стоял за домом О'Доннелов. Близняшки сегодня не прогуливались по улице и во дворе не сидели, зря я заглядывал через деревянный забор. Делберт тоже посмотрел в ту сторону, но ничего не сказал. Мы с ним вообще шли по деревне, как похоронная процессия в миниатюре: ни улыбки, ни слова друг другу. Делберт смотрел себе под ноги и молчал, я тоже не мог придумать, с чего начать разговор. Не спрашивать ведь: «Рад, что от работы избавился?» Или: «Надеюсь, ты не рассчитываешь на гонорар?» Еще обидится. И расспрашивать о жителях Моухея тоже казалось рискованным. Если мальчишка унаследовал материнскую подозрительность, он беспардонного любопытства не потерпит. Об урожае, что ли, заговорить? В деревнях вроде бы положено обсуждать урожай и погоду. Погода отличная. В видах на урожай я разбираюсь меньше, чем во внутренней политике республики Конго. Ну и проблемка! Как бы до вечера молчать не пришлось.