Райское место - Туманова Мария. Страница 17

Дверь в комнату Джейка подалась мгновенно. Я сощурился от света: под потолком горела люстра. Джейк сидел в постели, подтянув колени к груди и низко опустив голову, будто боялся увидеть перед собой что-то жуткое. Он отмахивался обеими руками от пустоты и вопил, как оглашенный.

– Джейк! – гаркнул я. – Какого черта?! Что случилось?

– Уолт! – он буквально взвизгнул. – Разорви это!

– Что?!

– Это! – Трясущаяся рука ткнула в стопку листов на тумбочке около кровати. – Все это! Скорей!

Я подошел и поднял верхний лист. «Сермахлонка указала на отверстие в скале. «Наш вождь ждет вас, – сказала она. – Не принуждайте его ждать, иначе он выйдет после первого дождя». Астронавты переглянулись. Джон Рассел первым пошел ко входу в пещеру».

– Рви! Рви, я сказал!

Да ради бога! На Нобелевскую премию это все равно не потянет. Пусть Джон Рассел катится к черту. Лист разорвался с шуршанием, как будто застегнулась «молния» на курточке гнома.

– Все! Все, Уолт, скорее!

Я уже не читал перлы, записанные на листах… на половинках листов… на мелких обрывках. Звук рвущейся бумаги успокоил Джейка. Он поднял голову и исподлобья смотрел, как я уничтожаю новую главу его романа; покрасневшие глаза опухли, темные круги под ними стали шире. Полубезумный, встрепанный Джейк с приоткрытым ртом и трясущимися губами сейчас выглядел именно тем существом, увидев которое возле своей кровати нормальный человек завопит и попытается спрятаться.

– Хорошо, – бормотал он. – Хорошо, Уолт, хорошо, вот так…

– Что с тобой происходит? – я бросил на пол пос-ледние клочки рукописи и присел на край его кровати. – Чего ты испугался?

Джейк помотал головой. Сильно потер глаза и обхватил себя руками, но, когда глянул на разбросанные обрывки, улыбнулся. От этой его улыбки мне стало холодно.

– Выпить хочешь? Он кивнул.

– Я сейчас принесу.

– Уолт…

– Что такое?

– Шоколада у тебя нет?

– Есть. Подожди.

Я включил свет в коридоре и на кухне, нашел в шкафу не допитую днем бутылку, а в кармане пиджака – шоколадку, купленную в придорожном кафе. Содовую мы вроде бы прикончили. На столе стоял пустой стакан, из шкафа я вытащил рюмку побольше. Покрытый линолеумом пол был холодным,

как дно могилы

и у меня уже замерзли ноги. Подумав секунду, я взял еще одну рюмку, сунул бутылку под мышку, набрал в стакан воды из крана и вернулся к Джейку. Он слегка расслабился, привалился спиной к стене и прикрыл глаза.

– Как тебе разбавить? – спросил я, сгружая свою ношу на тумбочку.

– Лей чистое. И давай сюда шоколад.

Выполнив его просьбу, я плеснул немного виски себе, долил рюмку водой до краев и стал наблюдать за весьма экстравагантным способом питья: Джейк с быстротой и методичностью машины отламывал от шоколадной плитки маленькие кусочки, совал их в рот и проглатывал, почти не жуя, но запивая каждый кусок глотком чистого виски.

– Вкусно? – поинтересовался я.

Джейк кивнул. Его ужас отступил, а когда от шоколадки остались только крошки на фольге, в глаза вернулось полностью осмысленное выражение. Вздохнув, Джейк протянул мне рюмку и жестом попросил наполнить ее еще раз.

– Я писал перед тем, как уснуть, – сказал он, не дожидаясь расспросов. – Помнишь, как раньше…

Я помнил. Джейк, еще будучи школьником, приловчился писать лежа и, если укладывался в постель один, обязательно записывал несколько строк, а иногда и пару страниц, сбив подушку комом, чтобы голова оказалась повыше. Я прекрасно помнил, как тысячу раз засыпал в нашей комнате в университетском кампусе, повернувшись лицом к стене, чтобы свет от настольной лампы Джейка мешал меньше, и сквозь дрему слышал, как шуршит его ручка по бумаге, как он ерзает, устраиваясь поудобнее, шелестит черновиками, бормочет – и снова торопливо карябает. А иногда он вслух смеялся над собственными выдумками, даже будил меня и, выслушав мою ругань (чего, спрашивается, я тогда сердился? лучше просыпаться от смеха, чем от крика), извинялся и снова писал. Это была не просто работа, но молитва на сон грядущий. Наверное, самая искренняя молитва, на какую только способен писатель.

В кампусе Джейк подкладывал под листы какую-нибудь книгу побольше, чаще всего оксфордский словарь. Интересно, чем он здесь пользуется? Справочником садовода? Поваренной книгой?

– Лежал и писал, – продолжал Джейк. – Положил бумагу вот на эту штуку…

Он сунул руку под одеяло и вытащил доску для резки хлеба. Я не удержался от смеха.

– Если кто-то из твоих врагов это увидел бы, тебя объявили бы не только графоманом, но и извращенцем.

– Сами они козлы, – автоматически огрызнулся Джейк. Значит, полностью оклемался. – Будешь слушать или перебивать? Тогда вали спать.

– А ты опять заорешь?

Взгляд Джейка в который раз метнулся к обрывкам.

– Не заору, не бойся. Самому, что ли, кошмары никогда не снились?

Я разлил по рюмкам остатки «Уайлд теркл», положил пустую бутылку на пол и ногой толкнул ее к Джейку под кровать.

– К мусорному ведру идти не буду, сам утром вынесешь. А если пообещаешь больше не вопить, утром и поговорим. Я спать хочу.

– Нет! – Джейк вскинулся, будто это не он только что предлагал мне «валить». – Не уходи! А то опять… Не уходи, пожалуйста!

– У тебя снотворное есть?

– Нет. Слушай, я все объясню. Только выслушай! Я ерзнул на твердом стуле, отпил глоток и кивнул.

Испуг, уходя, уволок за собой бодрость, меня действительно начало клонить в сон. Если рассказ затянется, усну прямо здесь. Спой мне колыбельную, дружок… Впрочем, на таком сиденье не уснешь. Который час? За окном темно, хоть глаз выколи, часы я вечером снял, а Джейковы где? Ни на руке, ни на тумбочке нет.

– Мне так хорошо писалось, – сказал Джейк. – Мысли потоком шли, у меня тут почти все время так. Думал, сегодня после выпивки усну быстро, а сам часа два писал без передышки, даже рука заныла. И так здорово получалось!

Он поднял правую руку и продемонстрировал мне красное пятно на пальце, след давления ручки. Удивил, нечего сказать: у него эта «профессиональная мозоль» и в Эл-Эй месяцами не сходила.

– А потом уснул – и все, о чем писал, увидел. – Джейк поежился. – Только не на чужой планете, а тут, в Моухее. Вот этот дом, спальня, а со страниц инопланетяне лезут. Как из луж выныривают. И вождь их…

Теперь он не просто поежился: вздрогнул и еще раз по-детски мотнул головой.

– Я его боюсь, Уолт. До смерти боюсь. А он с листа выбрался и прямо на меня попер.

– Как он выглядел?

– Не знаю. Большой, темный… мохнатый, кажется.

– Медведь, что ли?

– Тебе бы такого медведя увидеть! – Джейк подтянул одеяло, завернулся в него и глубоко вздохнул. – Я свихнусь, Уолт. Если это не прекратится, точно свихнусь.

– Значит, чтобы не свихнуться, не будешь пару дней ничего сочинять. Утром погуляем до завтрака, потом – до обеда. Покажешь мне местные достопримечательности.

Джейк слушал меня, кивая, как ребенок, и это было неприятно. Я всегда питал уважение к бунтарям и не хотел видеть, как вечный бунтарь, проколотившись ночь в кошмарах, становится готовым на что угодно, лишь бы больше их не видеть.

Я пожалел, что в самом деле не купил по дороге снотворного. Ничего, завтра… то есть сегодня днем, выясню, есть ли в Моухее аптека, и если нет, съезжу в Гэлтаун. А заодно запасусь там виски. Почему-то вспомнилось предупреждение Делберта. Не пейте виски сегодня вечером… Джейк пил много. Может, здесь принято к виски добавлять, кроме содовой, какое-нибудь наркотизирующее вещество? Поэтому мальчишка и не удивился, что я глюки ловлю. А Джейка вот теперь пробило. Корчится, как конченый торчок.

– Ложись и успокойся, – твердо сказал я. Примерно таким тоном говорила со мной в детстве мама, если я капризничал. – Все в порядке, не из-за чего психовать. Не думай об этом романе и сам не заметишь, как уснешь. Почитай про себя стихи, если хочешь.

Джейк покорно улегся. Натянул одеяло, опять-таки по-детски сунул ладони под подушку и, зажмурившись, пробормотал «спокойной ночи». Но когда я протянул руку к выключателю на дверном косяке, он крикнул: