Денис Давыдов - Барков Александр Сергеевич. Страница 19
Удалого адъютанта Багратиона отправили на излечение в сельскую больницу, под опеку доктора Рольфа Винера. В молодости Винер жил и обучался в Москве и довольно сносно изъяснялся по-русски.
На дворе стояли солнечные майские дни. За окнами больницы шелестели ветвями цветущие вишни и яблони, а на клумбе подрагивали от порывов ветра белые ароматные нарциссы.
Взращенный среди лесов, лугов и полей Бородина, Давыдов более всего на свете любил простор и раздолье. Он часами смотрел на плывущие по небу перистые облака, на потолок и белые стены палаты, вел душеспасительные беседы с доктором Винером и, несмотря на все это, томился от скуки и мечтал как можно скорее подняться на ноги и снова стать в строй.
В то лучезарное утро гусар проснулся раньше обычного, сел к окну и принялся читать свои новые стихи:
– Гутен морген, куссар Давыдофф! – в палату тихо вошла миловидная, с пышной русой косой за плечами, дочь доктора Винера Эльза и поставила на стол букет белоснежных нарциссов.
– Гутен морген... – проронил приятно удивленный гусар. – Благодарю вас за цветы!
– Как вы себя чувствует?
– Благодарю вас, хорошо, милая Эльза! Того же и вам желаю. А где же?.. Где доктор Рольф?
– Мейн фатер, папа, он есть доктор, сегодня немного нездороф...
– Как странно! Не правда ли? – рассудил Давыдов. – Прежде я думал, что доктора никогда не болеют, а гувернеры знают все на свете.
– Это очень хорошо, куссар Давыдофф...
– Что хорошо?
– А то, что у вас возникло чувство юмор.
– О да! – улыбнулся гусар.
– Мой фатер, доктор... Он говорит мне, когда у больной возникает юмор, – это очень хорошо! Зер гут! Значит, дело идет на поправку!
– Да я и сам это чувствую... С каждым часом и каждым днем...
– Зер гут!
– Знаете, Эльза, меня словно распирает сегодня от любви и юмора. Послушайте-ка:
– Это плохо! – сказал Эльза. – Зер шлехт, куссар Давыдофф!
– Что – плохо?
– Мне нельзя слушать такие стихи, – девушка заткнула уши. – Мне только шестнадцать!
– Помилуйте! Да когда ж их еще и слушать?! – возразил Давыдов. – Шестнадцать лет – самое время! Прекрасное безоблачное время!
– Что прекрасно, куссар Давыдофф?
– Что ваш фатер, то есть доктор, как вы изволили выразиться, сегодня нездороф!
– Ваши слова несправедлив...
– Почему же? Ведь я просто хотел сказать, как хорошо, что доктор сегодня «немножко нездорофф». И вместо него ко мне пришли вы...
– Отец сделал вам вчера перевязку? Как ваша нога?
Давыдов с большим трудом поднялся с кровати, попытался шагнуть, опираясь на больную ногу, но тут же громко вскрикнул и упал на пол:
– Ой! Ой! Ой! Бо-бо-лит!
– Насколько мне помнится, мейн фатер делал вам перевязку на правой нога, а здесь – левый...
– Неужто? Левая! Ах да, я, право, запамятовал... – тут же согласился с Эльзой Давыдов.
– Все нормально, – осмотрев раненую ногу, сказала Эльза. – Зер гут! Я должна вас порадовать, господин Давыдофф. Скоро вас выпишут...
– Странно... Довольно странно, Эльза! Какая-то метаморфоза! Пять минут назад мне хотелось выскочить из окна и убежать поскорей из этой белой и опрятной тюрьмы-больницы в свой полк, к гусарам:
– А сейчас такой желаний пропал? – испытующе посмотрела на него Эльза.
– Признаться, есть еще. Но мое желание становится все меньше и меньше. Тает, как глыба льда в жаркий день. Ведь вам всего лишь шестнадцать. А мне уже двадцать два... Я старик!
– Ничего, ничего... »Молодость – единственный недостаток, который с годами проходит», – так говорит мой фатер.
Внезапно Давыдов схватился за голову:
– Да я не об этом...
– Что такой?
– Что-то голова кругом идет...
– Это от запах цветов на столе, – забеспокоилась Эльза. – Хотите, я сейчас же выброшу за окно этот букет?
– Нет-нет, пусть цветы стоят в вазе. Это так приятно. Пусть голова идет кругом! Это очень хорошо!
– Хорошо, что голова идет вокруг шея? – пожимает в недоумении плечами Эльза. – Как это? Я не так вас поняла, куссар Давыдоф?
– Да почти что так. А знаете, Эльза, я ведь, кажется, сегодня влюблен...
– Когда кажется, то крестятся, – так говорят у вас в Россия.
Денис Давыдов встал с постели и троекратно перекрестился:
– Ничего-ничего, это быстро проходит, – Эльза кокетливо взмахнула руками. – Вы же поэт! А у поэтов все быстро проходит – грусть, рана, любов...
– Вы смеетесь надо мной?
– Ничуть. Все проходит. И любов – тоже. Как это вы изволили сказать по-русски: «Как глыба льда в жаркий день».
– Да ведь это всего лишь сравнение...
– Сравнение... Хорошо – плохо, горячо – холодно... Давыдов печально качает головой:
– Плохи мои дела: у вас, Эльза, философский склад ума. Поэтам с такими девушками весьма трудно.
– Трудно? Ничего подобного, как говорит мой фатер, на поэтов оказывает расслабляющее влияние запах цветов, а на меня – стихи...
Давыдов рассмеялся и оживился:
– Правда?! Да вы, Эльза, – сказка! Нет, я хотел сказать – загадка!
– От стихов я таю... – Эльза потупила большие серые глаза. – Да-да, как та глыба льда... И очень даже могу совершить, как это... необдуманный легкомысленный поступок!
– Серьезно?! Вот уж чего бы я никогда не подумал. Я всегда считал, что на такое способны ветреные барышни только в Москве.
– В Москве? – улыбнулась Эльза. – Москва – это очень далеко от нас.