Приятно познакомиться - Твердов Антон. Страница 30

— Привет, — тоже немного оторопев от неожиданности проговорил Никита, углядев мужика.

Тот всмотрелся в Никиту и вдруг хохотнул.

— Вот раздолбай! — весело воскликнул он. — А я уж думал, менты подъезды шерстят. Я, понимаешь, вчера за воротник заложил, как говорится, а сегодня меня жена домой не пустила. Вот я и решил тут поправиться. А ты живешь здесь?

Никита отрицательно покрутил головой.

— Гы, — еще больше развеселился мужик. — Тогда чего ты тут в таком костюмчике разгуливаешь? Тоже жена из дома поперла? У меня вот такое дело постоянно. Как я нажрусь, жена утром все мои шмотки в узел и с собой на работу. А я голый по квартире прыгаю, как папуас. Без шмоток-то за опохмелкой не выйдешь. Пару раз ходил в ейном платье. Думал, заберут. Нет, вроде обходилось. Менты-то уже ко всему привыкли, да и продавцы не возмущаются.

Никита неопределенно пожал плечами. Какая-то смутная мысль зародилась в его сознании, и была та мысль настолько дика, но в то же время так своевременна, что он никак не мог решить — додумывать ее до конца или сразу отбросить?

«На улице холодно, — мелькали в его голове бессвязные мысли. — А одежды у меня нет. То есть, конечно, есть, но не одежда, а ерунда какая-то. Из-за этой ерунды можно снова в ментовку залететь. Не хочу больше в ментовку. А у этого кретина теплый ватник. Довольно приличные брюки, только мятые, рваные и грязные. И ботинки. Ботинки совсем еще хороошие — зимние. Правда, с оторванными подошвами и освочкой подвязанные, но вообще-то вполне еще годные».

— А у меня и не такое еще с похмела бывало, — растрепался вовсю седоусый, — Жена как-то к родным в деревню поехала, а я бухал две недели без просыпу, пропил все, что было. А как-то утром, когда ничего не оставалось уже, и из того, что пропить можно, и из того, что… можно пить, решил вынести трюмо бабушкино. Старинное. Это… Как это… Антиквариат. Трюмо у меня стояло в прихожей — подарок от бабушки покойной. Я его пропивать зарекся, но раз такая ситуация — поправиться надо, то тогда можно. Короче, подхожу я к трюмо, заглядываю в него последний раз и вижу в зеркале три своих отражения. Не одно! А три. И одно из них вдруг так строго посмотрело на меня и говорит — пошел на хрен! Я глазами похлопал-похлопал, а второе отражение добавляет: пошел в манду! Тут я чувствую, что ноги у меня подкашиваются, и думаю о том, что если и третье отражение чего-нибудь такое ляпнет, то я точно грохнусь в обморок. А что, с похмела это вполне возможно. Один мой дружок с похмелья крутого в кому впал. Сначала в канализационный люк это… впал. А потом в кому. Так вот, лупаю я глазами, а третье отражение, которое больше всех остальных на меня похоже, говорит важно так — нельзя, говорит, человека на хРен посылать, А второе ему — а я не на хрен, а в манду! А какая разница? — это первое отражение спросило. А большая! — третье отвечает — манда, говорит, это женское начало символизирует, а хрен — мужское. Свет и тень, ночь и День, Солнце и луна. Инь и янь. Как они про эти самые ини и яни завели, я все-таки опустился на пол. Ноги меня держать перестали. И начал потихоньку отползать. А первое отражение — они-то, отражения, остались в зеркале, как будто я стоял перед трюмо, а не валялся на полу, — первое отражение кричит — даешь каждой Зине по ини, каждой пьяни по Яни! Я с пола вскочил и в ванную. Надо, думаю, рожу умыть, чтобы от холодной воды беляк успокоился. Смотрю, а в ванне плавает Владимир Владимирович Путин! Голый! А на лбу у него пятно, как у Горбачева. Лежит в ванне и пузыри пускает, а пузыри размером с его голову, а на каждом багровое родимое пятно. Я в туалет, а там на унитазе сидят Белоснежка и семь гномов — и тужатся одновременно. Я глаза протер и вздохнул с облегчением — нет гномов и Белоснежки. Зато Али-баба и сорок разбойников сидят. И тоже тужатся. И туг я понимаю, что если все разбойники в одно и то же мгновение залп дадут из всех своих орудий, наша планета разлетится к едрене фене! Заорал я, выскочил из сортира и в трюмо башкой!

Мужик перевел дыхание и вытер пот со лба.

— Ну а дальше, — договорил мужик. — Ничего дальше не было. Очнулся я только под вечер. Башка в кровище, все в кровище, зеркало в трюмо вдребезги разбитое. И похмелиться уже не хочется, как будто я и не пил вовсе. Тем более жена приехала. Только вот до сих пор интересно, что такое инь и что такое янь. Ты не знаешь случайно? — спросил он у Никиты.

— Нет, — ответил тот.

— Ну и ладно, — согласился седоусый. — Ты кем работаешь?

Никита ничего не ответил.

— Ты вообще, брат, что-то того… Ты вообще нормальный? Никита опять промолчал.

— Может быть, ты не русский? — предположил мужик. Никита пожал плечами.

— Я, — мужик приложил ладонь к груди и стал произносить слова четко и раздельно, как обычно говорят с иностранцами, — Я слесарь. Я есть слесарь. А ты кто есть?

— А я, — неожиданно для себя произнес Никита. — А я бандит.

Мужик гулко расхохотался. Эхо покатилось вниз по пустой лестнице и смолкло где-то во тьме первого этажа.

— Ну, бандит так бандит, — покладисто кивнул седоусый. — На, махани немного. Только стаканов у меня нет, придется из горла.

И протянул Никите открытую бутылку водки. Никита принял бутылку и, словно не понимая, чего от него хотят, вопросительно посмотрел на мужика. Тот крякнул и засуетился.

— Тебе закусить, что ли, сразу? Сейчас. У меня сырок вот тут.

Он отвернулся, вероятно, движимый целью взять с подоконника сырок, а Никита, вместо того чтобы выпить, заткнул горлышко бутылки пальцем, размахнулся и с силой опустил бутылку на плешивый затылок седоусого.

Бутылка почему-то не разбилась, хотя удар был крепкий. Мужик что-то коротко вякнул и искривил шею, будто силясь обернуться, но обернуться так и не смог. Ноги его подкосились, и он точно упал бы прямо на бетонный пол, но Никита подхватил тяжелое ускользающее тело и аккуратно Уложил его, прислонив к стене.

«Вот так дела, — думал Никита, лихорадочно расстегивая на мужике ватник, — откуда у меня это? Взял и ударил человека. Чтобы отобрать у него одежду. Грабеж называется. Ну и Дела. Выходит, и правда по мне милиция плачет. А чего это я сказал, что я бандит? Я же вроде никакой не бандит. По крайней мере не был им до тех пор, пока не шарахнул бутылкой человека по башке. А может, был? Я ведь ни черта не Помню из того, что в моей жизни происходило до пьянки с этими… Абрамом и другим… с колбасного завода. Да и события после пьянки с большим трудом припоминаются. И то не все».

— Так, — натягивая на себя брюки седоусого, вслух проговорил Никита. — Валить надо отсюда. А то зашухерюсь.

Это ж полные вилы ломятся! А нары утюжить и шелюмку хлебать у меня особого желания нет.

Он поспешно покинул подъезд, почти бегом пересек улицу и только через два проходных двора подумал о том, что, кажется, не знает значения слова «шелюмка».

Антон ткнул пальцем в белую кнопку звонка, на зеленой поверхности стены напоминающую пижамную пуговицу, Коротко отзвучал мелодичный сигнал, и Антон поспешно отпрянул от двери, стараясь не смотреть на темную точку дверного глазка.

Из-за двери полетел звонкий лай.

— Изюминка, место! — раздался из запертой квартиры знакомый-знакомый голос. — Кто там? Опять ты?

— Я, — хрипло ответил Антон, теребя в руках большой букет декоративных ромашек.

Последовала пауза. Антон, опустив голову, смотрел на свои не совсем чистые ботинки, стараясь не думать о том, что его сейчас скорее всего рассматривают в глазок.

Наконец щелкнул замок, со скрипом повернулись его секретные и невидимые металлические механизмы, и дверь отворилась.

— Входи. Только ненадолго, ко мне люди должны зайти.

Свет в гостиной не горел. Антон шагнул через порог, наугад ткнул в полутьму букет и поднял голову только тогда, когда понял, что никто цветы его принимать не собирается. Вспыхнуло электричество у него над головой.

— Слушай, — проговорила Анна. — Я так и не поняла, чего ты ко мне таскаешься? Если когда-то давно что-то такое у нас с тобой и было, теперь это ничего не значит. Цветы эти дурацкие…