Реквием для хора с оркестром - Твердов Антон. Страница 58

Никита беспомощно посмотрел на Махно. Вид батьки неожиданно удивил его. Глаза Махно сверкали боевым огнем, а углы губ победно загибались кверху.

Совершенно очевидно было, что Нестора Ивановича посетила какая-то гениальная идея.

— Никак нельзя нам на поверхность, — сказал Махно. — То есть не нам — а тебе нельзя.

— Как это? — выпучил глаза Г-гы-ы.

— А вот так, — сказал батька. — Ты думаешь, сколько мы бухали? Один день?

— Н-ну… Да, наверное… — неуверенно проговорил полуцутик Г-гы-ы.

— Ничего подобного! — отрезал Махно и подмигнул Никите. — Бухали мы ровно неделю. А за это время в нашем родном Первом загробном столько изменений произошло! Даже и говорить страшно.

— А что случилось? — обеспокоенно спросил Г-гы-ы.

— А то и случилось, — сделав скорбное лицо, проговорил Махно, — что в Первом загробном сменилась власть. Корнеплоды каким-то образом снюхались с не известными никому пришельцами из не известных никому миров и получили супероружие, секрет которого… никому не известен…

— Корнеплоды? — в ужасе произнес Г-гы-ы. — Я, признаться, чего-то такого от них и ожидал. Очень ненадежный народ, очень…

— А потом… — Махно выдержал театральную паузу и закончил: — А потом корнеплоды захватили власть!

У Г-гы-ы отвалилась клыкастая челюсть.

— Вот те нате, хер в салате… — пролепетал он. — Как же это?

— А вот так, — продолжал Махно, — все цутики и полуцутики объявлены вне закона. Очень много твоих собратьев уже уничтожены.

— Как уничтожены-то?! — воскликнул полуцутик. — Не может быть! Мы бессмертны!

— Всякое существо смертно, — печально ответил батька. — В тех или иных пределах, конечно. Аннигилятора-то и цутики с полуцутиками боятся. Так вот то супероружие сродни Аннигилятору. Тот же принцип — уничтожает без следа. Ничего не остается…

— Мамочки, — прошептал Г-гы-ы, — вот дела…

— Вот дела, вот дела, — подхватил Нестор Иванович. — Баба жабу родила…

Некоторое время Г-гы-ы молчал, полностью подавленный ужасной новостью. Никита тем временем строил рожи Махно и в полном восхищении показывал ему оттопыренный большой палец. Махно, и до этого считавший себя великим стратегом и тактиком, скромно пожимал плечами.

— Да нет, — проговорил вдруг полуцутик. — Этого не может быть… Этого никак не может быть… Вы ведь шутите, ребята, да? Никита! Скажи, это ведь шутка была?

— Какие уж тут шутки, — скорбно произнес Никита. — Впрочем, можешь выйти на поверхность и убедиться сам.

Полуцутик поник головой.

— Ну, не расстраивайся-то особо, — сочувственно проговорил Махно, — ты-то в безопасности пока…

— Пока! Вот именно — пока! — воскликнул Г-гы-ы. — А потом?! Что мне потом делать? Всю свою бесконечную жизнь в этом вонючем подземелье сидеть? Кстати, чем это здесь воняет? Какой-то запах… ненашенский. Неприятный.

Он покосился на лужу спирта на полу.

— Не знаю, — сказал Никита. — Что за запах. Я, честно говоря, сам бухал с тобой всю неделю — ты разве не помнишь?

— Не…

— А вот этот человек, — Никита положил руку на плечо горделиво подбоченившегося Махно, — этот человек делал все, чтобы организовать спасение, может быть, единственного полуцутика в Первом загробном мире.

Г-гы-ы с уважением посмотрел на Махно.

— Дай пожать твою честную руку, — с горестным содроганием в голосе выговорил он, опускаясь пониже. — И твою, Никита… Если бы не ты, сейчас быть бы мне в небытии. Там, где все мои собратья из этого мира… Неужели гады-корнеплоды всех уничтожили наших?

Никита оглянулся на Махно. Тот кивнул и тут же подхватил мысль.

— Не всех, — сказал Нестор Иванович, качнув патлатой головой. — Но те, что остались, наверное, не могут считаться уже цутиками и полуцутиками.

— Почему это? — спросил Г-гы-ы.

— Потому что они перешли на сторону корнеплодов, — пояснил Махно. — Стали им служить. Кстати, много ифритов на сторону корнеплодов перешло. А куда деваться? Если не перейдешь — р-раз — и в небытии. Нет тебя. Совсем нет. Вот так.

— Кошмар, — передернул плечами Г-гы-ы. — И как же теперь?

— Да, — поддержал его Никита и посмотрел на Махно. — Как теперь, а?

— Очень просто, — ответил Нестор Иванович. — Наш путь прямой и светлый! Мы должны свергнуть диктатуру захватчиков — и победить!

— Каким образом? — недоверчиво прищурился явно не ожидавший такого высказывания полуцутик Г-гы-ы. — Сам же говорил — супероружие…

— У нас тоже есть кое-какие разработки, — скромно сказал Махно. — Да и люди подобрались верные. Короче говоря — организация уже у нас есть целая. Пока вы с Никитой бухали без просыпа, я работал как проклятый. Вот.

Никита хмыкнул, но тут же стер со своего лица ухмылку и подобрался.

— В общем, так, — резюмировал Махно и протянул руки навстречу полуцутику. — Добро пожаловать в нашу организацию. Добро пожаловать в ПОПУ!

— Куда? — ужаснулся полуцутик Г-гы-ы.

— В ПОПУ, — повторил Махно. — В Подпольную Организацию Полуцутик У!

— Что значит Полуцутик У? — переспросил Г-г-ы-ы.

— Это… для конспирации, — ответил Махно.

Артур Артурович очень любил красивые вещи. Особенно ему нравилось, если эти вещи целиком принадлежали ему, а посторонние на них любовались, выражая законное восхищение. Руководствуясь именно этими принципами, Артур Артурович и оборудовал свой кабинет начальника Пригородной милиции.

Центральное и почетное место в этом кабинете занимал стол, полностью отлитый из красного золота, с платиновым канцелярским набором, инкрустированным бриллиантами, алмазами и прочими рубинами. Люстра, венчавшая высокий потолок, была из чистого янтаря, а с десяток подсвечников, расставленных по кабинету там и сям, были исполнены из такого секретного стратегического сплава, что металлы, входящие в него, даже не имели известных науке названий и соответственно цены. Подсвечники, каждый из которых стоил больше, чем десять золотых столов, выглядели, впрочем, довольно уродливо, но Артуру Артуровичу даже нравилось подобное несоответствие, придающее общему интерьеру кабинета известную долю пикантности.

Также не без выдумки были сшиты портьеры для окон кабинета — в мозаике, идущей на орнаментальный узор, специалист легко различил бы фрагменты старинных полотен и гобеленов. Стены кабинета расписывал сам гражданин Леонардо да Винчи (идентификационный номер 12-345), он же вытесывал из малахита и клал паркетные шашки.

На фоне всего этого великолепия пришедший на прием к Артуру Артуровичу бывший участковый, бывший капитан, разжалованный в сержанты, а ныне смиренный пенсионер Эдуард Гаврилыч смотрелся мухой, залетевшей в тарелку сметаны.

Штаны на Эдуарде Гавриловиче были до такой степени затасканы и испачканы всякой дрянью, что Артур Артурович даже не предложил бывшему своему подчиненному присесть — и пенсионер, ссутулившись, стоял перед золотым столом, от смущения сунув руки в карманы, а грязными ногами суча по малахитовому паркету. Стоял он так довольно долго — все время, пока пытался объяснить Артуру Артуровичу суть дела, с которым пришел.

— Не понимаю, — твердил Артур Артурович, прекрасно все понимая, — не понимаю, что ты хочешь мне сказать… Давай снова. Итак, ты пришел сюда, потому что…

— Потому что долг гражданина того требует, — продолжил фразу Эдуард.

— Какой еще долг гражданина? — спросил Артур Артурович, чувствуя глухое раздражение. — Ты все еще себя гражданином считаешь, Эдуард Гаврилыч, а? А ты не забыл ли о том, что не оправдал оказанное тебе высокое доверие? Не помнишь, что тебя вышибли из Городской милиции, а потом из милиции Пригородной? За нерадивость и профессиональную непригодность?

— Печальное стечение обстоятельств, — скорбно молвил Эдуард Гаврилович. — И интриги недоброжелателей…

Артур Артурович фыркнул.

— Но сейчас, — Эдуард заговорил быстрее, боясь, как бы его опять не сбили с мысли, — сейчас я готов приложить все усилия, чтобы заслужить прощения. Ровно день назад я, находясь в кабаке «Закат Европы»…