Миллион открытых дверей - Барнс Джон Аллен. Страница 8
С другой стороны, для меня открывалась перспектива обрести весьма экзотичную запись в послужном списке, увидеть много нового… Меня ожидали романтика, приключения — какой бы скучной ни выглядела, согласно описаниям Аймерика, его родная планета.
И потом — во время наступления Тьмы очень трудно спокойно читать, думать и сочинять. А после Тьмы резко наступит полярная весна. Черные, обугленные равнины Терроста еще будут лежать под метровым слоем снега, но вскоре он начнет таять, и талая вода наполнит реки и моря Террибори, во фьордах и ущельях загремят грозы, начнутся ливни, а прибрежные луга покроются травой и цветами.
Полярный бамбук начнет пробиваться сквозь снег — темный, пропитанный гарью, и торопливо начнет набирать рост в десять метров. Бамбуку нужно спешить, пока его снова не спалили пожарища полярной осени.
По крайней мере я застану полярное лето — наверняка я успею вернуться раньше чем через три года.
Но я понимал, что буду скучать по полярной весне, а я помнил только одну полярную весну. Год на Уилсоне длится двенадцать стандартных лет, и потому местные жители поневоле становятся домоседами. Удачливым выпадает счастье повидать каждое время года раз по восемь, поэтому расстаться хотя бы с одним из сезонов нелегко.
Еще имела место такая малость, как моя собственная карьера. Я был — и сам себе честно в этом признавался — средней руки поэтом и композитором, но произведения других авторов в моем исполнении принимались публикой с большим энтузиазмом. В Молодежный Квартал частенько наведывались люди, уже вышедшие из того возраста, чтобы называться молодыми, чтобы побывать на моих выступлениях. Следующую пару-тройку лет по идее следовало бы употребить на то, чтобы завоевать популярность среди молодежи. В принципе все, чем занималась молодежь, особого значения не имело, но когда jovents перебирались в более спокойные районы города, переставали разгуливать со шпагами и начинали вести такой же сдержанный, уравновешенный образ жизни, какой вели мои родители, они все же сохраняли старую дружбу и верность друг другу. И тот, кто был героем среди молодых, скорее стал бы первым в очереди, когда дошло бы до распределения высоких постов в искусстве, политике или бизнесе.
И наконец, на чаше весов моих раздумий находились двое людей — двое теперь, когда Рембо был мертв, а его псипикс отправлен на неопределенно длительное хранение. Это были Маркабру, мой лучший друг, и Гарсенда, моя entendedora, средоточие моей finamor и источник моего вдохновения. Уж конечно, истинный оккитанец не мог покинуть свою возлюбленную. Ну разве что из верности товарищам…
Сама мысль о разлуке с Маркабру или Гарсендой казалась невыносимой, и на миг мне показалось, что я все решил — в их пользу. Один за всех и все за одного. Но, конечно, если бы они оба не согласились отправиться со мной, мне все равно пришлось бы решать самому.
Мне казалось, что фортуна не могла поступить так жестоко.
Для начала я решил поговорить с Маркабру — ему можно было позвонить. Говорить со своей entendedora по интеркому не принято, это ne gens. К Гарсенде мне следовало отправиться лично.
Ответ Маркабру прозвучал вполне определенно:
— Жиро, я тебя хорошо понимаю. Мне тоже безумно хотелось бы отправиться с Аймериком, но дело в том, что в Нупето мне предстоит нечто чудесное. Я собирался сказать об этом нынче в полночь, но нас уволокли из заведения старины Пертца, и я не успел. Ты ведь знаешь, что в следующем стандартном году будет праздноваться юбилей монархии?
— Ja, я изредка смотрю новости. Когда застреваю у дантиста, к примеру. И что?
— Уже отобраны лучшие произведения и финалисты. Объявят через несколько часов. В этом году вместо привычного старика с уймой научных трудов и наград за верную службу обществу победительницей станет donzelha. И среди финалисток…
Я догадался.
— Исо! Маркабру, это великолепно! Конечно, ты прав. Как ты можешь уехать!
У меня разыгралось воображение… Юная королева поэзии, мой лучший друг — ее консорт… А уж это, в свою очередь, означало, что мне суждено на время стать пэром, а Гарсенде — получить статус придворной дамы. О таком мечтают по двадцать лет, а тут выпал шанс осуществить мечту, пока ты еще достаточно молод для того, чтобы насладиться всем, что сулит ее осуществление.
— Столько всего может произойти, и… — проговорил я и умолк, пока не успел сказать что-нибудь обидное для Маркабру.
Он рассмеялся — словно прочел мои мысли.
— Ты прав, конечно. Даже если победит не Исо, но все равно это будет кто-то из наших ровесниц. Ты только представь, сколько изящества и стиля привнесет donzelha во дворец! Господи, ради этого стоит жить!
— Ja, ja, ja! Я сейчас же пойду к Гарсенде. Может быть, нам удастся попозже встретиться всем вместе — хотя бы для того, чтобы попрощаться с Аймериком. Представляю, как он расстроится из-за того, что ему суждено все это пропустить!
— Ну так давай на это и будем рассчитывать, — подмигнул мне Маркабру. — На то, что мы закатим ему проводы, в смысле, и на то, что он не просто расстроится, а будет прямо-таки вне себя от злости. А теперь, Жиро, ты уж меня извини, но ты позвонил мне меньше чем через час после того, как мы с моей entendedora вернулись домой…
Он немного изменил ракурс, и я увидел, что он раздет до пояса.
— Конечно!
Я помахал ему рукой на прощание и прервал связь.
Напялив самую лучшую свою шляпу и надев лучшие ботинки, я сбежал вниз по винтовой лестнице и пустился бегом.
Я одолел пять кварталов, петляя по узким извилистым улочкам, где даже сейчас, за два часа до захода солнца, хватало народу. Я проталкивался сквозь толпу со страстью, приличествующей обезумевшему от любви jovent, и, не сбавляя скорости, взлетел по лестнице к квартире Гарсенды.
Ее, как выяснилось, не было дома.
Я вынул из кармана портативный интерком и определил ее местонахождение. Она, оказывается, находилась в «Антрепоте» — логове межзвездников.
До некоторой степени обычная и даже, пожалуй, неотъемлемая часть глупости молодых людей заключается в том, что до тебя не сразу доходит смысл происходящего. Некая часть моего разума помнила, что в последние недели Гарсенда загадочно пропадала несколько раз, но тогда мне и в голову не приходило выяснять, где она находится, потому что не было никакой срочности, и к тому же если бы я начал за ней следить, это стало бы проявлением недоверия. Другая часть моего разума напомнила мне об оброненной Гарсендой колючей сережке, которая оставила глубокие царапины у нее за ухом.
Ну а еще одна часть разума нашептывала мне, что Гарсенда еще очень юна даже для своих восемнадцати и очень падка на последние веяния моды…
Ну а все прочие части моего разума гаркнули на эти три и велели им немедленно заткнуться, а мне велели сохранять чувство собственного достоинства, но при этом немедленно топать в «Антрепот».
Я добирался туда полчаса пешком. Добравшись, я снова воспользовался интеркомом и выяснил, что Гарсенда — в комнате за баром. Поэтому я обошел танцпол, служивший одновременно и площадкой для боев, с отвращением слушая визг, чмоканье и вскрикивания типа «А дедулька-то вырядился!», которыми меня сопровождали юнцы межзвездники, свесившиеся через поручни. Я твердым шагом направлялся к комнате, где находилась Гарсенда. Какая-то часть меня упрямо и настойчиво твердила, что я должен все выяснить.
Гарсенду всегда привлекало искусство — вернее говоря, ее привлекали люди искусства. В этом, и только в этом межзвездники оставались истинными оккитанцами. Своих творцов они боготворили. Поэтому Гарсенда, решив у меня за спиной совершить восхождение по другой социальной лестнице, избрала их эквивалент артистических подмостков.
Поэтому я даже не очень удивился, когда, открыв дверь, увидел три включенные видеокамеры. Одна из них автоматически нацелилась на меня, стоило мне войти. А снимали Гарсенду, на которой ровным счетом ничегошеньки не было, кроме высоченных, до середины бедра, сапог на шпильках. Голова Гарсенды была запрокинута в экстазе, а на коленях рядом с ней стоял какой-то парень. Он впился губами в сосок одной груди Гарсенды, а другую ее грудь сжимал ярко-оранжевыми картонными плоскогубцами. Ни он, ни Гарсенда меня не заметили, поэтому я закрыл дверь и ушел. Скорее всего Гарсенде суждено было впоследствии увидеть меня на тех кадрах, что отщелкала третья камера, и я счел, что этого вполне достаточно.