Вино богов - Барнс Джон Аллен. Страница 33

Представить это в уме было, спору нет, трудновато, и поэтому любые описания внешности принца всегда были далеки от истины, да и не нашлось двух людей, которые описывали бы Аматуса одинаково, поэтому стоило разговору коснуться этой темы, тут же разгорались жаркие споры, тем более что насчитывалось множество людей, которые принца вообще в глаза не видели. А когда им выпадало такое счастье — а выпадало оно не так уж и редко, поскольку Аматус ни от кого особо не прятался, — люди выражали полное несогласие с теми рассказами, что слышали от других, спешили к своим знакомым, чтобы поспорить с ними на этот счет, и тогда снова вспыхивали долгие дискуссии в разных уголках города. Так оно и продолжалось, и годы шли, и времена года сменяли друг друга обычной чередой, все в мире старилось, и все старились тоже.

Принц Аматус, точнее говоря — его правая половина, приобрел черты зрелости и научился тому, как вести государственные дела, заниматься сбором налогов, надзирать за арсеналами, дорогами и мостами, как не наговорить лишнего в присутствии людей набожных и как хранить торжественность в присутствии государственного флага с изображением Руки и Книги. Король Бонифаций поседел, но с каждым годом становился все добродушнее и веселее, и потому в народе спорили о том, как же он в итоге будет именоваться в «Хрониках Королевства» — Веселым, Хитроумным или попросту Добрым. Большинство склонялось к последнему прозвищу.

Летом вульгариане вольготно посиживали за столиками, расставленными около «ступоров», и пили крепкий, темно-коричневый чай, который заваривали в серебряных чайниках, и не стесняясь говорили о том, как жаль, что у принца недостает левой половины.

Осенью с северных и западных гор спускались охотники, неся на плечах только что убитых и освежеванных газебо. Воздух наполнялся ароматами жарящегося мяса. Охотники с аппетитом уплетали сочные куски жаркого, запивали его чудесным пенистым осенним элем и болтали о том, как было бы славно, если бы принц стал целехонек, когда бы сам того пожелал. Но, увы, говорили они, для того, чтобы это случилось, чтобы он приобрел недостающие части тела, принцу нужно было бы потерять Психею или Кособокого, а принц слишком деликатен, чтобы взять да и сократить дни своих Спутников.

Зима укрывала город снежным одеялом, зимнее солнце заставляло каждый булыжник, каждую черепичку сверкать и переливаться всеми цветами радуги, и во всех маленьких тавернах гектарианского квартала горожане потягивали густой темно-красный гравамен — вино, от которого становилось теплее на сердце, и пели «Пенна Пайк» в новом варианте, который недавно наконец дописал принц, и рассказывали о мрачных ночах и ярчайшей отваге Аматуса, хотя пока он не совершил ничего такого, чего нельзя было бы совершить в учебном бою или во время долгой охоты.

А когда приходила весна, в город возвращались цыгане, пилигримы и бродячие актеры и на каждой площади ставили сцены и разыгрывали спектакли, то многие пьесы были посвящены королевскому семейству и Вину Богов.

Седрик по-прежнему оставался премьер-министром и верховным главнокомандующим и работе предавался с извечным энтузиазмом, а посему его многочисленные агенты заботились о том, чтобы в разговорах горожан правда мешалась с солидной порцией неправды, а потому истинной правды не знал никто. Поэтому, когда Вальдо-узурпатор, с каждым годом становившийся все более злобным и желчным на почве измывательства над соседствующим с Королевством Загорьем, засылал в столицу лазутчиков, дабы те вынюхивали в городе все, что только могли, оные лазутчики возвращались, повествуя о мире и процветании в Королевстве. Стоит ли говорить о том, как Вальдо мечтал положить конец миру и процветанию в Королевстве! Однако, кроме того, лазутчики рассказывали также байки о какой-то магической защите и могущественной волшебной силе. Расписывая своему повелителю прелести жизни народа, целиком и полностью погруженного в радость бытия, шпионы Вальдо не забывали упомянуть о неких тайных проклятиях и договорах с темными силами, заключенными членами королевского семейства в незапамятные времена ради безопасности страны.

Но самое главное было вот что: когда лазутчики Вальдо принимались разглагольствовать по поводу проблемы наследования престола, они говорили о том, что принц Аматус упорно отвергает предлагающихся ему в качестве потенциальных невест принцесс одну за другой, упрямо не желает вступать в брак и сохраняет нежные чувства к леди Каллиопе. Подобная привязанность принца мешала ему связать себя брачными узами с какой-либо особой, женитьба на которой была бы верна со стратегической точки зрения, и тем самым поведение принца было весьма на руку Вальдо. Слухи же о том, что и сама леди Каллиопа — персона королевских кровей, доходившие до Вальдо, казались ему не более достоверными, чем любые другие сплетни, стекавшиеся в мрачную цитадель узурпатора — Оппидум Оптимум, насквозь пропахшую излишествами и неопрятностью. Там, в верхних покоях, все еще тлели останки членов семейства Каллиопы. Вальдо склонялся к тому, что Каллиопа именно та, за кого себя выдает — довольно привлекательная дочка заштатного аристократа, с которой у принца любовная интрижка. В конце концов, имя Каллиопа было весьма распространенным, в том числе и в простонародной среде.

От нападения на Королевство Вальдо удерживало и другое. Хотя его войско и состояло из отборных головорезов, он знал, что Королевство — страна немаленькая, сильная и богатая и потому может себе позволить содержать многочисленную армию. Дело в том, что Седрик, выдающийся мастер экономии и сведения концов с концами, добился своими усилиями того, что Королевство имело такую армию, которая ему вроде бы была и не по средствам.

Вероятно также, что в немалой степени от нападения на соседнее государство Вальдо удерживали и размышления о том странном уродливом великане, что всюду, неотступно, словно тень, следовал за принцем Аматусом и был готов выступить на его защиту при малейших признаках опасности. Некогда этот человек явился ко двору Бонифация в числе остальных Спутников принца и, стало быть, наверняка что-то соображал в волшебстве. Но трудно сказать, из-за чего Вальдо так побаивался Кособокого — то ли из-за его чудовищной силы, то ли из-за неясности его происхождения, то ли из-за того, что четырежды подосланные в Королевство наемные убийцы, имевшие указания прикончить Кособокого, так и не вернулись обратно, а лазутчикам Вальдо, как они ни старались, не удалось выведать, как сложилась судьба этих террористов. Дело в том, что и самих лазутчиков затем обнаружили убитыми на окраинах столицы Королевства. Кое-кто из них напоролся на кинжал герцога Вассанта, других отправили на тот свет меткие мушкетные выстрелы сэра Джона Слитгиз-зарда, а третьим кто-то просто аккуратно свернул головы, а уж на такое был способен только сам Кособокий собственной персоной.

Не приходилось Вальдо рассчитывать и на измену среди подданных Бонифация. Аматус был щедр и заботился о том, чтобы служившие ему друзья не бедствовали. С каждым днем он ощущал себя во все более неоплатном долгу перед теми, кто без страха выходил на городские улицы по ночам и истреблял злодеев. Между тем сознание того, что принц и его товарищи многим друг другу обязаны, вовсе не сказывалось на их дружбе.

Отношения у них оставались самые теплые — такие, словно ничего, кроме дружбы, их не связывало.

И вот как-то раз солнечным весенним днем, расправившись с сытным обедом, дружная компания восседала на Верхней Террасе, потягивая расчудесный подогретый гравамен — дар владельца «Серого хорька». С террасы открывался великолепный вид на город, на западные холмы, перераставшие в горы. А за горами, к западу и югу, лежали земли, захваченные Вальдо-узурпатором.

Среди присутствующих был герцог Вассант, изрядно потучневший, но по-прежнему ловкий и сильный и ничуть не утративший былой остроты ума. Он сидел, забросив ноги на невысокий широкий парапет, окружавший балкон, и грел на солнышке ушибы и ссадины на плече и голени — результаты страстного преследования вражеских лазутчиков и самозабвенной охоты на газебо. Правда, относись герцог Вассант к разряду людей рефлексирующих, он бы заметил, что и при такой безудержно активной жизни годы берут свое и даже к нему беспощадны.