И грянул гром, услышь крик мой… - Тэйлор Милдред. Страница 3

Малыш снова оторвал взгляд от дороги, и в его глазах я прочла, что отныне он еще больше невзлюбил Т. Дж. А наш дружелюбный ко всем Кристофер-Джон только глянул на Т. Дж., а потом обнял своей короткой ручкой Клода за плечи и сказал:

– Пошли, Клод, будем первыми.

И вместе с Клодом они поспешили вперед по дороге, подальше от Т. Дж. Стейси, не обращавший обычно внимания на выходки Т. Дж., на этот раз покачал головой:

– Ну и свинья ты!

– Да? А что я должен был, по-твоему, делать? Пускай бы ма догадалась, что я хожу туда потому, что мне самому хочется, да? Да она убила б меня за это!

«И правильно бы сделала!» – подумала я, поклявшись себе, что если когда-нибудь он меня вот так подставит, я башку ему сверну.

К тому времени мы как раз приблизились ко второму перекрестку, где по обе стороны дороги тянулись глубокие рвы и лесная чаща подбиралась к самому краю высокого, крутого и скользкого обрыва.

Вдруг Стейси обернулся.

– Живо! – крикнул он, – Все с дороги!

Не теряя времени, мы все, кроме Малыша, стали карабкаться вверх по красному глинистому склону, под укрытие леса.

– Малыш, ползи наверх! – приказал Стейси.

Но Малыш лишь бросил короткий взгляд на неровный глинистый обрыв, тут и там покрытый общипанными кустами побуревшего шиповника, и продолжал шагать по дороге.

– Быстро! Слушай, что я говорю!

– Я же весь перепачкаюсь! – запротестовал Малыш.

– Ты еще хуже перепачкаешься, если останешься на дороге. Гляди!

Малыш обернулся и круглыми от ужаса глазами увидел, как на него, вздымая тучи багряной пыли, словно огромный желтый огнедышащий дракон, надвигается автобус. Малыш кинулся к обочине, но она была слишком крутая. Он как ужаленный бросился вперед по дороге, мечтая найти хотя бы какой-нибудь выступ. Нашел и вспрыгнул на него, но поздно – автобус уже настиг его и промчался, окутав красной мглой, а к окнам автобуса приникли смеющиеся лица белых школьников.

Малыш показал взметнувшемуся облаку кулак, потом уныло оглядел себя.

– Хи, у нашего Крошки-Малышки испачкался нарядный костюмчик! – осклабился Т. Дж., когда мы все спустились с обрыва на дорогу.

На глаза Малыша навернулись слезы ярости, но он поспешил смахнуть их, чтобы Т. Дж. не увидел.

– А ну, заткнись, Ти-Джей! – вскинулся Стейси.

– Заткнись ты, Ти-Джей! – повторила я.

– Пошли, Малыш! – позвал Стейси. – В другой раз делай, как я велю.

Малыш спрыгнул с выступа.

– Стейси, а зачем они так? – спросил он, стряхивая с себя пыль. – Почему они не остановились, чтобы подсадить нас?

– Потому что им больше нравится глазеть, как мы убегаем. А потом, это не наш автобус, – сжав кулаки, Стейси засунул их поглубже в карманы.

– А где же наш автобус? – не унимался Малыш.

– У нас нет своего.

– А почему?

– Спроси у мамы, – посоветовал Стейси.

Как раз в это время по лесной тропинке нам навстречу выбежал светловолосый босой мальчишка. Белый. Он быстро догнал нас и зашагал рядом со Стейси и Т. Дж.

– Привет, Стейси, – застенчиво поздоровался он.

– Привет, Джереми, – сказал Стейси.

Наступила минута неловкого молчания.

– Вы первый день в школу сегодня?

– Да, – ответил Стейси.

– Вот бы и нам так начинать, – вздохнул Джереми. – А то мы уж с конца августа ходим.

Глаза у Джереми были ясно-голубые и, когда он говорил, казалось, из них вот-вот брызнут слезы.

Джереми вдруг пнул ногой пыль и поглядел на север. Ну и чудак он. С того дня, как я стала ходить в школу, он каждое утро шел с нами до перекрестка, а после школы встречал нас на том же месте. За дружбу с нами ему часто приходилось держать ответ перед ребятами в его школе, и не раз он показывал нам широкие красные рубцы, которые с тайным удовлетворением оставляла на его руках его старшая сестра Лилиан Джин. Но Джереми все равно продолжал искать встреч с нами.

Когда мы достигли перекрестка, нас стремительно обогнали еще трое школьников: девочка лет двенадцати-тринадцати и два мальчика, вылитая копия Джереми. Девочка была Лилиан Джин.

– Идем, Джереми! – кинула она на ходу, не оборачиваясь.

И Джереми, смущенно улыбаясь, робко помахал нам на прощание и не спеша последовал за ней.

А мы остались на перекрестке и смотрели им вслед. Один раз Джереми обернулся, но Лилиан Джин так злобно прикрикнула на него, что больше он не оглядывался. Они держали путь в окружную школу имени Джефферсона Дэвиса – вытянутое светлое деревянное строение, видневшееся впереди. Позади здания школы была большая спортивная площадка, вокруг которой ярусами расположились посеревшие скамьи.

Перед школой стояло два желтых автобуса – наш преследователь и другой, привезший учеников с противоположной стороны. Слоняющиеся туда-сюда ученики ждали, когда раздастся сердитый голос утреннего звонка. В самом центре широкой лужайки при входе развевался красно-бело-голубой флаг штата Миссисипи с гербом в верхнем левом углу. Прямо под ним виднелся американский флаг. Только когда Джереми с сестрой и братьями поспешили к вывешенным флагам, мы повернули на восток и направились к нашей школе.

Начальная и средняя школа Грэйт Фейс – самая большая в округе школа для черных – и была конечной, хотя не такой уж заманчивой, целью нашего часового путешествия. Ее представляли четыре побитых непогодой деревянных строения на кирпичных подпорках, триста двадцать учеников, семь учителей, директор, смотритель и корова смотрителя, которая всяким летом дочиста общипывала большую зеленую лужайку.

Расположена школа была в окружении трех плантаций; ближайшая и самая обширная принадлежала Грэйнджеру. Родители большинства учеников были испольщиками на земле Грэйнджера, остальные – на плантациях Монтьера и Гаррисона. Все школьники вместе с родителями выходили в поле ранней весной, когда хлопок только еще сеяли, и работали до глубокой осени, пока основной урожай хлопка не был собран. Соответственно подгонялись и занятия в школе, которые начинались в октябре и кончались в марте.

Но все равно кое-кто из учеников старших классов еще месяц-другой после начала занятий не появлялся в классе, пока последняя кипа хлопка не была убрана с поля, а многие и совсем уходили из школы.

Потому-то в старших классах с каждым годом оставалось все меньше учеников.

Помещения для занятий, тыльной стороной обращенные к лесному массиву, образовывали полукруг и смотрели на маленькую, без боковых приделов церковь, расположенную как раз напротив, внутри огороженного участка земли. Большинство учеников и их родители посещали именно эту церковь. Когда мы пришли, большой чугунный колокол на церковной колокольне надрывно звонил, предупреждая собравшихся учеников, что у них остались последние пять минут свободы.

Малыш, не теряя времени, пересек лужайку и остановился у колодца. Стейси и Т. Дж., как только очутились на школьном дворе, перестали обращать на нас внимание и направились к другим семиклассникам. Кристофер-Джон и Клод тоже поспешили присоединиться к своим прошлогодним друзьям-однокашникам. Оставшись одна, я не спеша потащилась к корпусу, предназначенному для первых четырех классов, и уселась на нижней ступеньке. Швырнув карандаши и тетрадь на землю, я уперлась локтями в колени, а подбородком в ладони.

– Привет, Кэсси! – окликнула меня Мэри Лу Уэллевер, дочка директора, пробегая мимо меня в новом желтом платье.

– И тебе привет, – буркнула я так сердито, что она не рискнула остановиться.

Я глядела ей вслед и думала: «Ну, конечно, кому, как не ей, красоваться в новом платье». Само собой, больше ни у кого не было обновок. Выгоревшие брюки и платья всех остальных мальчиков и девочек, пестревшие бесчисленными заплатами, носили следы совсем недавнего общения со зноем хлопкового поля. Девочки стояли, боясь присесть, и чувствовали себя неловко, а мальчики в нетерпении теребили свои высокие накрахмаленные воротники. Счастливцы, обутые в тесные башмаки, переминались с ноги на ногу. Сегодня же вечером эта праздничная одежда будет завернута в газету и повешена до следующего праздника, а башмаки упакованы и спрятаны до того дня, когда уж так похолодает, что босыми ногами не походишь по обледенелым дорогам. Но сегодня все мы были страдальцами.