Тварь непобедимая - Тырин Михаил Юрьевич. Страница 6

В определенном смысле он был очень порядочным человеком, если не считать, что в тринадцать лет стал вором. Луков люто ненавидел власть. С тех пор, как трое громил энкавэдэшников ночью вошли в его дом и увели отца. Именно в тот момент, когда близкий и любимый человек, добрый, веселый, щедрый, в последний раз обернулся на пороге и грустно подмигнул ему, именно тогда маленький Ваня понял, что нечего искать в этом мире справедливости, а надеяться нужно только на себя.

А так он ничего не имел против людей, не был ни подлым, ни мстительным. Это, конечно, заметили и оценили. Со временем стали доверять ему не только деньги, но и тайны. Иван Сергеевич никогда не пренебрегал молодежью, и это тоже пошло ему в зачет. К нему тянулись не только старые воры, но и молодняк из тех, что строил мир по-своему.

Он был хранителем несметного богатства. Морщинистые, покрытые синими татуировками урки, лощеные мальчики с мобильными телефонами, бритоголовые «быки» – все одинаково нуждались в надежной воровской заныке, которая подсластит горечь трудных времен.

Так что деньги в воровскую казну шли. Луков знал лучше всех, как нужно их хранить, как разумно распоряжаться, как по возможности приумножать. И всякий был уверен, что к его-то рукам ничего не прилипнет.

В тот апрельский день Иван Сергеевич проснулся как обычно, после девяти. Спал он не очень хорошо, поскольку ночью пришел тревожный сон – будто провожает он в дорогу людей, передает им в вагон чемоданы, тепло прощается и вдруг остается один в совершенно пустом городе. Проснулся, несколько минут глядел в потолок, пока не понял с облегчением, что это был только сон.

Он встал, съел сосиски с черным хлебом, запил слабым чаем. На улице мела косая метель, асфальт был мокрым. Иван Сергеевич решил, что сегодня наденет меховую шапку.

Он купил на проспекте несколько газет, чтение которых решил перенести в пивную. Время было раннее, народу собралось мало, но все равно у краника стояла небольшая, медленная очередь. Пиво не спеша струилось через узкую медную трубочку в кружки, народ терпеливо ждал, пока осядет пена. Все понимали, что спешащим людям здесь делать нечего.

Рядом шептались двое работяг из малярной бригады, что преображала фасад близстоящего гастронома. Иван Сергеевич выслушал новость, что в магазинах под видом куриных окорочков продают ляжки каких-то жаб-мутантов, которые в несметном количестве развелись в канализации Чикаго.

Разговор быстро перестал интересовать его, поскольку голова была занята другими вещами. В городе готовились крупные перемены, к которым Луков имел прямое отношение.

Несколько месяцев назад наконец созрело решение – переводить опийных наркоманов на героин. Не всех, конечно, а по возможности. По всем расчетам это выходило и выгоднее, и безопаснее. Все предстоящие мероприятия были закодированы под общим названием «Снегопад». При всей нелюбви воров к шпионским штучкам, использование кодового слова оказалось удобным.

Героин и раньше появлялся в городе, но привозили его обычно какие-то шальные парни, срывали быстрые деньги и исчезали. Теперь следовало упорядочить и этот сектор тайной экономики.

Однако дело требовало серьезных вложений. Немалые суммы уйдут на то, чтобы оплатить серию милицейских операций по закрытию цыганских опийных точек. Цыгане уже много лет пропускали через себя подавляющую часть маковой соломки и марихуаны, перерабатывали и продавали, а милиция, отчаявшись с этим бороться, в конце концов просто вошла в долю. Так что дело предстояло нешуточное и недешевое. Как-никак, старый уклад ломать.

Требовались деньги на закупку начальных партий порошка, на устройство бесплатных «презентаций» для наркоманов. Отдельно стоял вопрос о подкупе городских властей и аэропортовского контроля. Неплохо бы заплатить неустойки украинским и молдавским поставщикам за срыв прежних договоренностей по конопле и маку. Одним словом, забот невпроворот...

Многое было не его, не Лукова, дело, но он обязан был дать товарищам несколько советов, помочь авторитетом, опытом, связями. Тем более что деньги на реформы стекались к нему в казну, и немалые деньги. К задумке подключились несколько районных городков, интерес проявили и ребята из пограничной области.

Иван Сергеевич глубоко погрузился в размышления, но от его внимания не ускользнуло, что к началу очереди подошли двое неизвестных парней в черных куртках. Посмотрели на ценники, посоветовались меж собой, затем один протянул продавцу пару мятых купюр.

– Налей пару кружечек. И водки – две по сто.

Очередь негромко загудела. Совсем тихо – чтоб не видно было, кто именно гудит. А продавец – что с него взять? – колыхнул брюхом и принялся наливать, поскребывая черную щетину на щеке.

Ивану Сергеевичу эта картина очень не понравилась. Он с радостью бы пропустил мимо себя любого, кому очень нужно без очереди, однако тут случай был другой. Молодняк проявил неуважение к людям, можно сказать, плюнул на всех. Следовало поставить его на место.

– Эй, парнишка. – Луков коснулся газетой плеча одного из пацанов. Тот повернул физиономию – плохо выбритую, усеянную красными прыщами. – Тут люди в очереди стоят. Все ждут, а ты чем лучше?

Надо сказать, Иван Сергеевич умел общаться с любым. За его бесхитростными, всем понятными словами крылась сила. Бывало, скажет слово, усмехнется чуть-чуть – уголками глаз – или дернет щекой. И всякому ясно – не спорь, не лезь, урка, на рожон, не по твоим силам спор будет.

И если отступишься от своего, осадишь свой норов, то справедливый Лука вновь ласково улыбнется тебе и похлопает по плечу. Будто и не было ничего. Иван Сергеевич всегда стремился любой вопрос решать сначала по-дружески.

Но тут что-то не сработало. Не проняло парня, не внял он словам.

– Отвали ты, дед, – с досадой сказал он, дыша скверным перегаром.

У Лукова чуть екнуло сердце. Очень давно уже с ним так не разговаривали. Даже милицейские сыскари проявляли к нему какое-никакое уважение, хотя бы из-за возраста. Тут бы Лукову выйти на улицу, набрать номер в таксофоне – и уже через пять минут подъехала бы машина с темными стеклами, вышли бы люди и разобрались с недоносками на полную катушку.

Жаль, отказался Луков от того, чтобы за ним охрана по пятам ходила. Не любил этого. И потом, на этот раз его честь задели, и он сам должен ее отстоять, а не бегать к телефону.

– Я сказал, отойди и встань в очередь, – произнес Иван Сергеевич.

На этот раз сказал по-настоящему. Так, что каждый остерегся бы спорить. Но вновь парни по своей толстокожести не вняли предупреждению.

– Тебе надо, ты и стой, – ответил прыщавый, отворачиваясь. – А мы и так возьмем...

Что-то помутилось в голове Ивана Сергеевича. Никогда прежде не позволял он чувствам работать вперед разума, а тут – как отрезало. Видать, давно не было острых ситуаций, размяк, забыл сам себя. Вцепился он прыщавому в загривок, дернул, отрывая от прилавка...

А тот, удивленно матернувшись, развернулся и врезал старику. Попал туда, где на серой бечевке всегда висела железная пуговка – память о хорошем дружке, сгинувшем в лагерях. Иван Сергеевич покачнулся – и упал, растянулся на грязном кафельном полу. Попытался вскочить – не смог почему-то. Только шипел сквозь зубы: «Сук-ка!.. Сук-ка!..»

Потом за сердце схватился, побледнел, затем серым стал. «Врача надо», – неуверенно сказал кто-то. Луков не слышал. Только хрипел и рвал на себе воротник. Кто-то подбежал, помог. Расстегнули пальто, пиджак, рубашку. И тут народ тихо вздохнул – у-у-у.... Под рубашкой – словно синим пламенем горит наколка. Во всю грудь храм с семью куполами.

Молодых и след простыл. Остальные что-то не захотели бывшему зэку дыхание «рот в рот» делать. Так и лежал он, пока не приехал доктор. Воткнул в уши трубки, послушал, махнул рукой. Поздно...

Григорий сидел на кухне, разложив на столе три бумажки. Две по сто долларов, одна – пятьдесят.

Час назад он проснулся в своей квартире, за окном светило солнце. Вчерашнего снега, ветра и серого неба как не бывало. Гриша с усмешкой подумал: уж не эти ли деньги расцветили мир солнечными лучами? Впрочем, солнце было не яркое.