Тварь непобедимая - Тырин Михаил Юрьевич. Страница 60

Как всегда, никто ничего точно не знал. Говорили, что утром его нашла врач-массажистка. Якобы весь дом был залит кровью и даже на потолке обнаружились брызги. Двое его людей, постоянно находившиеся рядом, исчезли. Негр-уборщик либо тоже убит, либо в больнице.

Мустафу знали все. Он казался незыблемым, самым устойчивым из всех городских авторитетов. Он уже и не считался бандитским атаманом в чистом значении, его знали как бизнесмена, умеющего при нужде применить жесткие меры. Новость о смерти вызвала растерянность как у друзей, так и у людей, не имеющих к его делам отношения. Что касается врагов, то их у него по большому счету и не было.

Поздно вечером Ганс и еще несколько парней из необстрелянного молодняка сидели в раздевалке спортзала и ждали распоряжений от старших. Дело могло найтись в любой момент. С обеда в городе работало уже с полсотни человек, которые хлопотали насчет похорон. Молодых пока держали в резерве.

После десяти вечера в дверях показался адвокат Трюхин – один из многочисленных прежних помощников Мустафы. От него уже разило водкой, светлый замшевый пиджак болтался на пальце, галстук был расслаблен.

– Какие новости? – спросил он от дверей. – Ребята не заезжали?

– Ждем, – ответил за всех Ганс.

– Посижу у вас немножко, – проговорил адвокат и тяжело опустился на скамью. Стало видно, что он за день вымотался до предела.

– Что там на улице делается? – спросил Ганс.

– Договариваемся, – вздохнул Трюхин. – Поминки решили в «Колизее» делать. Стол на четыреста мест, да и то не хватит. В два приема придется. Я с его мамашей сегодня полдня был, успокаивал.

– Ему правда пальцы отрубили?

– Пальцы? – Адвокат удивленно посмотрел на Ганса. – Кто тебе сказал? Нет, там не пальцы, там... круче. Его к стене прибили за руки вот такими вот гвоздями. Ну и стамеска в сердце. Сделали чисто, суки, почти без крови. Я ж там вперед ментов уже был. Потом стали этого... негра его искать. Нашли в шкафу – сидит там, скулит, рожа вся в кровище. Тронули – как заорет... Потом глядим – а у него глаза выколоты. С-суки... – Он с яростью сплюнул.

Всех присутствующих пробрал холодок от таких подробностей. Каждый представил себе Мустафу, прибитого к стенке, со стамеской в сердце. Никому не верилось, что его можно так вот просто, стамеской, как свинью. Если б снайпер – тогда еще куда ни шло, но стамеска...

– Вы вот что, – проговорил адвокат, – определяйтесь, кто куда идет. На поминки надо будет двух-трех ребят на улицу выставить, чтоб одеты были хорошо, чтоб говорили без матюков... Люди будут мимо идти – надо бы предлагать зайти, помянуть.

– Всем, что ли? – недоверчиво спросил Кот.

– Всем, всем. Боишься, водки не хватит? Не боись, у нас спонсор похорон – спиртзавод Жени Бобра. И вот еще что. Кому-то надо прошустрить все клубы, дискотеки, чтоб в день похорон никаких танцулек-свистулек. А то что это – у людей беда, а какие-то мокрососы веселятся. Что там еще... Ну, с радио я сам договорюсь – подберут путевый репертуарчик на день. А, вот еще, надо пару ловких ребят. В ночь проехать по всяким райсоветам, райсобесам, судам – везде, где есть флаг. Чтоб утром на каждом флаге черная ленточка висела. Ну, вот пока все. Определяйтесь, кто куда. – Он посмотрел на часы и со вздохом поднялся. – Будьте здесь пока, может, сейчас цветы привезут.

– Народ уже вовсю поминает, – заметил Шиза, когда дверь за Трюхиным закрылась.

– Сказано сидеть – будем сидеть, – ответил Ганс.

– Слыхали новость? – подал голос Япон. – Аслан за сегодня девять квартир в городе снял. Сейчас, блин, понаедут землячки из Баку. Войско собирает, мать его...

– Кровь будет, – угрюмо проговорил Кот.

– Я лучше в ментовку работать пойду, чем под черных, – сказал Шиза. – Это ж ведь черные Мустафу прижарили, как пить дать.

– Вряд ли, – качнул головой Япон.

– Точно! За Гусиный рынок посчитались. Мустафа же хотел, чтоб все из колхозов через него шло. Я сам на трассе стоял, фуры с картохами и морковками тормозил...

Время уже шло к одиннадцати, а, кроме адвоката, никто так и не заглянул.

– Ну че? – проговорил Кот. – Я, может, в магазин?

– Ладно, давай, – кивнул Ганс и поискал вокруг сумку-визитку с деньгами. Потом вспомнил, что случайно оставил ее в машине у Кичи, и махнул рукой.

Вскоре Кот вернулся, выставил литровую бутылку водки, бросил рядом мясную нарезку в целлофане, консервы и хлеб.

– Не чокаемся, – напомнил Япон, когда пластиковые стаканчики были наполнены до краев.

– Не цепляет, – пожаловался Кот, опорожнив свою емкость.

– Обожди... – кисло усмехнулся Япон. – Сейчас похороны пройдут, зацепит. Всех так зацепит, что мало не покажется.

– Кровь будет, – пробормотал Кот, залезая пальцами в банку с огурцами.

– А кто теперь вместо Мустафы может быть? – спросил Шиза.

– Дурак ты, – в сердцах ответил Япон. – Мустафа тебе что – директор овощебазы? Думаешь, сейчас люди соберутся и нового начальника назначат? Ни хрена! Сейчас народ район рвать по кускам начнет. Если бригадиры договориться не успеют – все, кранты!

Кот опять пробормотал что-то насчет крови. Затем разлил по новой и определил опустевшую бутылку под стол. Однако никто не успел прикоснуться к стаканчикам, поскольку на улице яростно заскрипели тормоза.

– Кто там еще? – забеспокоился Ганс, машинально пряча стаканчик под газету.

Хлопнула дверь, потом еще одна, и наконец в раздевалку ввалился Кича. На него было страшно смотреть – бледный, всклокоченный, с дрожащими полуоткрытыми губами.

Все вскочили. Казалось, Кича вот-вот прокричит какую-то новость, настолько ужасную, что на ее фоне поблекнет даже гибель Мустафы.

Он обвел помещение блуждающим взором и остановил его на Гансе.

– Твое? – спросил Кича, выставив перед собой сумку-визитку из коричневой кожи.

– Ну... – осторожно кивнул Ганс. – В машине у тебя забыл.

– Иди-ка сюда, – сказал Кича, облизывая пересохшие губы.

Тихо, маленькими шажками Ганс начал приближаться, не зная, чего ожидать от невменяемого бригадира. Не дождавшись, Кича шагнул вперед, схватил Ганса за рукав и потянул за собой к двери.

Вытащив его в соседнее помещение, Кича подпер дверь стулом и только после этого рывком открыл сумку.

– Это твое? – нетвердым голосом проговорил он и вытряс содержимое сумки на стол.

– Ну да, мое. А что?

– И это – тоже твое?! – Кича размахнулся и швырнул на стол стопку цветных фотографий.

Ганс взял их, мельком взглянул и снова уставился на бригадира.

– Ну и что? – сказал он. – Это еще тогда было. И я тебе говорил, что они у меня есть.

На снимках была изображена клиника «Золотой родник» в различных ракурсах. Основной корпус с крыльцом, ворота, флигель, маленькая железная дверца в заборе. Еще было несколько видов на дворик клиники с крыши соседней пятиэтажки – общих и с приближением.

– Вот! – воскликнул Кича, выхватывая одну из последних фотографий. – Вот этот мужик – знаешь его?

Ганс пригляделся. В верхнем уголке снимка можно было разглядеть, как высокая худощавая врачиха толкает перед собой кресло-каталку, в которой полулежит расслабленный бледный мужчина с большими запавшими глазами. Японский фотоаппарат-»мыльница» имел мощный вариообъектив с хорошим разрешением, и это позволяло достаточно ясно разглядеть лицо человека.

Это был Дубровин. Тот самый подпольный золотой король, которого Кича изувечил в двух шагах от собственного офиса. Однако Гансу его лицо было неизвестно. Он так и сказал Киче.

– Откуда он там взялся?! – визгливо крикнул Кича. – Откуда? Ты же его видел! Теперь ты понял, кто...

Он осекся. Он хотел сказать, что теперь ясно, кто уработал Мустафу, но вовремя прикусил язык. Никто, даже Ганс, не должен знать, что Кича имеет отношение к тому давнему убийству.

– Ничего я не понял, – угрюмо проговорил Ганс. – Ну, мужик в коляске, и что? Там много таких.

Кича несколько секунд неподвижно смотрел на Ганса, пытаясь успокоиться. Действительно, телохранитель ни при чем, он не виноват, и незачем на него орать. Наконец Кича заговорил – тихо и вполне спокойно: