Танцы с Виртуэллой - Тюрин Александр Владимирович "Trund". Страница 48

Несмотря на чудесное спасение и как будто даже обретение нового зрения, Шрагину было жутко. Живого в нем стало меньше, неживого больше. И этот процесс явно был необратимым. Да и видок с этим киберглазом еще, наверное, тот.

— Наверное я теперь похож на этих страшноватых ребят из вашей индийской мифологии — на ракшасов.

— Некоторые ракшасы пользовались успехом у дам. — утешил Ваджрасаттва. — Женщины любят ушами. Говорите им то, что они хотят услышать. Я родился на востоке Индии, знаете, у нас до сих пор практикуется полиандрия. У красивой женщины минимум четыре-пять мужей. И все они хорошие ораторы.

На левый «экранный» глаз сейчас проецировалась демонстрационная графика, порой настолько резкая и яркая, что просто выгрызала зрачок.

— А почему, господин Ваджрасаттва, нельзя было сигналы от микрокамер направлять прямо в мозг?

— Интерфейс, преобразующий цифровой сигнал в приятный оптическому нерву биохимический вид — мягко говоря, дорогое удовольствие, учитывая что и сам нерв у вас далеко не в порядке. Но если время и деньги, будут, что говорится в правильном сочетании, я вас переоборудую. А сейчас давайте поработаем с настройкой. Клавиатура, вернее сенсорная панелька, была непосредственно нанесена на бровекомпьютер и имела несколько «кнопок».

Постукиваешь, значит, себя по лбу в разных местах, прохожие тебя за идиота принимают, а на твоем внутреннем экране разворачиваются меню, с помощью которых ты управляешь глубиной цвета, яркостью, разрешением note 27 , четкостью, контрастностью, короче качеством картинки.

Ваджрасаттва невольно вызывал уважение и страх. Такого наворотил за весьма умеренную плату. Человек работает или за деньги или за другой интерес. Какой другой интерес может быть у Ваджрасаттвы? Скажем, любовь к чистому искусству. Тогда как далеко он зашел в своем творчестве и была ли эта активность подкреплена могучим профессионализмом?

— Как-то мерцает, — нервно переключился Сережа на конкретику.

— Всего лишь мерцает? Прекрасно. Надо просто увеличить частоту развертки, скажем, до сотни герц.

— Послушайте, господин инженер, а ведь изображение никогда не будет объемным, если задействован всего один глаз?

— Кто вам сказал? Просто эффекта объемности добиться труднее. Собственно я устанавливал эту оптическую систему из расчета на то, что вы хороший программист. По крайней мере, так мне вас представила госпожа Дидрихс. Поэтому отнеситесь к своему новому глазу, как к компьютеру на своем рабочем столе. И на этом компьютере установлена операционная платформа, напоминающая Яву-Плюс…

Откуда-то сверху донесся странный звук, будто какое-то увесистое тело шмякнулось о палубу.

— Хм, э, окей…. С глазами вы как-нибудь сами разберетесь, так что перейдем, пожалуй, к теме пальцев. — сказал Ваджрасаттва, явно пытаясь скрыть беспокойство.

А Шрагину стало стыдно, что он забыл про свои пальцы. Наверное, потому что глаза занимают в жизни героя нашего времени гораздо большее место, чем верхние конечности. Для жизнедеятельности Сереже обычно хватало одного пальца, и, лишь когда надо было высморкаться, требовалось два.

— Первый протез — с чувствительным вибрационным датчиком, который переправляет очень нужную, очень полезную информацию на ваш бровекомпьютер. Если интересуют потребности — то кожа, особенно немытая — отличный проводник.

— А другим пальцем, надеюсь, можно будет ковырять в носу без особых последствий? — пошутил Шрагин.

— Ни в коем случае. Заклинаю вас, не делайте этого никогда.

Тоже что ли шутит?

— Он что, теперь, ядовитый, пропитан цианидом калия в смеси с кураре?

— Хуже. — лаконично и непонятно отозвался Ваджрассатва.

В это время с верхней палубы снова донеслись какие-то малопонятные звуки.

— К сожалению, время моего пребывания в мире людей завершается.

Ваджрасаттва торопливо кинул еще несколько фраз и убежал. Как будто не хотел с кем-то встречаться лишний раз.

Имплантированный экран забрасывал в сетчатку его левого глаза кубы, тетраэдры, параллелепипеды, некоторые из которых — субъективно, но внушительно — были по размерам с небоскреб. И этот небоскреб мог рухнуть на Сережу при малейшей неловкости. Раз мог, то и рухнул, вызвав неприличный вскрик «япона-мама».

Мозг придумывает боль для нашего же блага, чтобы мы не варили руки в супе и не совали пятки в костер. Мозг Шрагина ошалел и толком не знал, должна ли тут быть боль и какая. Иногда Сереже казалось, что острая грань очередного параллелепипеда разрезает стекловидное тело его левого глаза. Цвета были жуткие, разрешение недостаточным, мелькание кадров вызывало головную боль.

Но, что правда то правда, киберглаз был похож на компьютер, поэтому Шрагину удалось вскоре проникнуть в тайны управляющего кода.

Через двадцать минут Шрагин уже уверенно барабанил по лбу, кидая своему киберглазу команду за командой. Через полчаса киберглаз был настроен так, что перешел на автоматический режим и почти не нуждался в неприличных постукиваниях.

Впрочем, оба глаза, и живой, и кибернетический, были по прежнему закрыты и в какой-то момент виртуальные виды стали утомлять Шрагина. Им не хватало той пестроты и детальности, к которой мозг привык в реале. Пора вызвать кого-нибудь из персонала, чтобы повязку снял. Да и не повязка это, а пластиковая ширмочка.

На вызов никто не отозвался. На второй звонок тоже. Эй, кто-нибудь, поднимите мне шторки.

Такое ощущение, что команда покинула судно и превратила его в летучего голландца. Неужели те шумы обозначали что-то вроде полицейской облавы на лекарей-леваков? Но сейчас-то вроде тихо, значит, свалили полицейские.

Надо для начала выбраться из этой каюты. Может, где-нибудь все-таки завалялась медсестра.

Шрагин встал, шагнул, ударился о переборку и неожиданно сенсорная блокада была прорвана, он начал различать каюту. Ошеломленный еще более чем при недавнем падении небоскреба, Шрагин не сразу понял, что киберглаз тут ни при чем. Он видит с помощью большого пальца правой руки, вернее вибропротеза на его месте!

Палату-каюту заставил проявиться его собственный топот, из-за которого пронеслась по переборкам и палубе волна вибраций, колебаний и дребезжаний — то, что мы почти никогда не замечаем.