Красная кокарда - Уаймэн Стэнли Джон. Страница 20

Гаргуф висел в воздухе, футах в двенадцати от меня. Осторожно он порывался спуститься ниже. Я инстинктивно обшарил Рукой крышу вокруг себя и нащупал веревку, на которой он висел. Она была привязана к трубе. Очевидно, он припас эту веревку заранее и, как всякий трус, скрывал свой план спасения, чтобы не уступать первой очереди мадемуазель и другим женщинам.

В порыве негодования я сначала хотел оборвать канат, но быстро сообразил, что если ему удастся спастись, то этот путь может пригодиться и для других.

Пока я обдумывал это, внизу в парке вдруг вспыхнул яркий свет, и человек двадцать мятежников бросились к дверям, через которые я еще недавно входил в замок.

Гаргуф, спустившийся уже до половины веревки, замер и перестал двигаться. При свете факелов, которые несли с собой бунтовщики, можно было видеть каждый узел веревки, конец которой волочился по земле при каждом движении Гаргуфа. Направляясь к входу в замок, негодяи должны были пройти в двух шагах от этого места. Возможно, что, ослепленные ярким светом факелов, они в своем возбуждении могли и не заметить веревки.

У меня перехватило дыхание, когда передний из шайки поравнялся с нею — мне показалось, что он что-то увидел. К счастью, он прошел мимо и вошел в подъезд. За ним последовали и другие. У меня отлегло от сердца. Оставалась одна женщина, та самая, что осыпала меня ругательствами, когда я появлялся в окне.

Она бежала, торопясь нагнать других, и можно было надеяться, что она тоже ничего не заметит. Факел она держала в правой руке так, что свет приходился между нею и веревкой. Как сумасшедшая она размахивала факелом, танцуя и приглашая остальных мужчин скорее разграбить замок.

Вдруг женщина остановилась напротив веревки, словно присутствие человека, сделавшего ей так много зла, имело на нее какое-то особенное влияние. Я видел, как она медленно повернула голову и, отдалив факел в сторону, внимательно стала смотреть вверх. Через секунду она увидела Гаргуфа!

С радостным криком мегера бросилась к концу веревки и стала тянуть ее к себе, как будто таким путем она могла скорее овладеть несчастным управляющим. Мужчины, вошедшие было в дом, услышали ее хохот и вернулись обратно. Стоя на коленях на самом краю крыши, я дрожал всем телом, встречаясь с волчьими взглядами этих устремленных вверх глаз. Что же чувствовал в это время человек, поплатившийся за свой эгоизм и висевший беспомощно между небом и землей!

Он начал проворно взбираться опять наверх и поднялся уже футов на двенадцать, но вдруг силы оставили его. Никакие человеческие мускулы не выдержали бы такой работы. Он хотел было добраться до следующего узла, но не мог.

— Тяните меня кверху! — прохрипел он едва слышно. — Ради самого Бога!

Но бунтовщики уже ухватились за конец веревки, и втащить его наверх не было никакой возможности, даже если б у меня хватило на это сил. Я крикнул ему, чтобы он поднимался сам, если хочет спасти свою жизнь, ибо через минуту будет уже поздно.

Он понял, с трудом добрался до ближайшего узла и опять повис. Потом, сделав невероятное усилие, дотянулся до второго. Я слышал треск его мускулов и тяжелое дыхание. Осталось преодолеть еще три узла, и он будет на крыше.

Вдруг он поднял голову и устремил на меня взор, полный отчаянья. Силы его иссякли. Мятежники с хохотом принялись раскачивать канат из стороны в сторону. Руки управляющего ослабели, и он со стоном спустился на два или три узла. Затем он опять уцепился за веревку и замолк.

Между тем внизу собралась целая толпа. Все выли и прыгали, словно собаки, дожидающиеся лакомой пищи.

Я не мог видеть теперь лица Гаргуфа, но от этого ужасного зрелища кровь стыла у меня в жилах. Поднявшись и с ужасом ожидая, что вот-вот он упадет вниз, я пошел прочь от края крыши. Но едва я сделал пару шагов, как вспышка яркого света ослепила меня и раздался громкий выстрел. Тело управляющего мешком упало вниз, а на том месте, где он висел только что, вилось легкое облачко дыма.

Гаргуф не избег мести своих врагов.

Впоследствии мы узнали, что бунтовщики набросились на труп Гаргуфа и растерзали его, как дикие собаки. Но тогда с меня было довольно и того, что я видел.

Несколько минут я держался за трубу, дрожа, как женщина, и едва не падая в обморок. Я был единственным зрителем этой страшной драмы; одиночество, холодный ветер наверху и свалка внизу потрясли меня до глубины души. Если бы негодяи вздумали напасть на меня в то время, я не смог бы и пальцем шевельнуть.

К счастью, отрезвление пришло быстро и неожиданно.

Позади меня послышались чьи-то шаги, и чья-то рука легла на мое плечо. То была маленькая маркиза де Сент-Алэ.

— Вы вернетесь к нам? — сказала она, вопросительно поднимая ко мне свое лицо, казавшееся в темноте серым.

Я, наконец, оторвался от трубы. Мне стало стыдно, что в припадке малодушия я совсем забыл о ней.

— Что случилось? — спросил я.

— Дом горит.

Она произнесла это так спокойно, что сначала я не поверил ей, хотя и знал, что это должно было случиться.

— Что такое? Как горит? — глупо спрашивал я.

— Да, горит, — все так же спокойно повторила она. — Дым поднимается по чуланной лестнице. Видимо, они подожгли восточный флигель.

Я бросился с нею к лестнице: через щели двери, ведущей на крышу, вился легкий дымок, едва заметный во мраке. Женщины уже бежали с этого места, и около струйки дыма, становившейся все заметнее и гуще, остались только я, да мадемуазель.

Когда я влезал на крышу, мне казалось, что я смело встречу эту опасность. Тогда представлялось, что хуже всего было попасться в руки мятежников вместе с женщинами в тех роскошных апартаментах, где так сильно пахло розовой пудрой и жасминовыми духами.

Теперь же угрожавшая нам гибель действительно была ужасна.

— Мы должны скорее убрать кирпичи и открыть другую дверь! — закричал я. — Скорее открывайте другую дверь!

— Они уже открывают, — отвечала мадемуазель.

Действительно, все, кто был на крыше, сгруппировались около второго хода, разбрасывая кирпичи, которыми мы завалили его.

— Мадемуазель, идите скорее, — кричал я. — Негодяи внизу, по всей вероятности, занялись грабежом, и мы сумеем спастись. Все равно, ничего другого нам не остается.