Хорош в постели - Уайнер Дженнифер. Страница 15

Если вы читали эту маленькую газету в начале девяностых годов, то наверняка видели меня с краю на доброй сотне свадебных фотографий, в синем платье, простеньком, чтобы не привлекать внимания, но нарядном, соответствующем торжественности события. И на сиденьях у центрального прохода, с блокнотом в руках, тоже я, пристально всматривающаяся в сотни невест – старых, молодых, черных, белых, худых и не очень – в поисках ответа. Откуда они знают, что не ошиблись в выборе избранника? Верят ли своим словам, обещая кому-то, что будут жить с ним вечно? И можно ли вообще верить в любовь?

Через два с половиной года моей свадебной вахты мои заметки легли на стол нужного редактора в нужный момент: многотиражная дневная газета моего родного города «Филадельфия икзэминер» вдруг решила, что привлечение читателей поколения Икс – вопрос первостепенной важности, и само наличие молодого репортера уже станет для них приманкой. Вот они и пригласили меня вернуться в город, где я родилась, и стать ушами и глазами молодой Филадельфии.

Двумя неделями позже руководство «Икзэминера» пришло к выводу, что привлечение в читатели поколения Икс [17] – изыск, не более, и опять сосредоточило все свое внимание на мамашах из богатых пригородов. Но назад пути не было. Меня уже наняли. И на жизнь я смотрела сквозь розовые очки. Ну, по большей части.

С самого начала единственным серьезным недостатком моей новой работы стала Габби Гардинер, массивная пожилая женщина с шапочкой синевато-белых кудряшек и в очках с толстенными стеклами. Если я крупная женщина, то она суперкрупная. Казалась бы, мы должны были объединиться против общей беды, вместе бороться с миром, где любая женщина, которая носит одежду больше двенадцатого размера, становится объектом насмешек. Но все вышло наоборот.

Габби – обозреватель светской хроники «Филадельфия икзэминер», и занимала она этот пост, о чем радостно сообщила мне и всем, кто мог ее услышать, дольше, чем я прожила на этом свете. У нее невероятное количество источников информации от побережья до побережья. К сожалению, источники эти в основном датированы 60 – 70-ми годами. Где-то между избранием Рейгана президентом Соединенных Штатов и активным внедрением в жизнь кабельного телевидения Габби потеряла связь с реальностью, поэтому весь массив информации начиная с MTV просто не регистрируется ее радаром в отличие, скажем, от Элизабет Тейлор.

Определить, сколько Габби лет, не представляется возможным. Но за точку отсчета, пожалуй, следует взять шестьдесят и подниматься сколь угодно высоко. У нее нет ни детей, ни мужа, ни намека на сексуальную жизнь да и вообще любую жизнь за пределами редакции. Она черпает жизненную энергию в голливудских сплетнях, а к героям своих материалов относится с благоговейным трепетом. Звезды, о которых она пишет, точнее, творчески перерабатывает сплетни, почерпнутые из нью-йоркских таблоидов и «Верайети», для нее – самые близкие друзья. За это я бы могла и» пожалеть Габби Гардинер, будь у нее хоть малая толика приятности. Но ее нет.

И все-таки она счастливая. Счастливая, потому что большинству читателей «Икзэминер» за сорок и им уже не хочется узнавать что-то новое. В результате ее колонка «Поболтаем с Габби» – одна из самых популярных в нашем разделе, о чем она напоминает при первой возможности и с максимальной громкостью (вроде бы Габби кричит, потому что глуховата, но я убеждена: она знает, что ее крики раздражают больше, чем те же слова, произнесенные нормальным тоном, вот и рвет голосовые связки).

Первые несколько лет, которые я проработала в «Икзэминер», наши пути не пересекались. К сожалению, все изменилось прошлым летом, когда Габби взяла двухмесячный отпуск, чтобы подлечить какую-то неприятную болячку (я уловила только слово «полипы», прежде чем Габби и ее подруги прострелили меня взглядами-лазерами, и я ретировалась из комнаты почтовых поступлений, даже не взяв экземпляр «Тинейджера», за которым, собственно, и приходила). В отсутствие Габби ее ежедневную колонку писала я. Она проиграла битву, но выиграла войну: колонка по-прежнему называлась «Поболтаем с Габби», и лишь внизу, самым мелким кеглем, набиралась приписка, сообщающая читателю, что Габби «в длительной командировке» и в ее отсутствие колонку готовит сотрудник редакции Кэндейс Шапиро.

– Удачи тебе, детка, – величественно заявила Габби, подойдя к моему столу, чтобы попрощаться, сияя так, словно последние две недели и не уговаривала руководство позволить ей присылать колонку по электронной почте, лишь бы не дать мне шанс запороть ее, пока она будет отсутствовать. – Я попросила всех своих лучших информаторов звонить и писать тебе.

«Потрясающе, – подумала я. – Свежие новости об Уолтере Кронкайте [18]. Срочно в номер».

Я думала, на том все и закончится, но ошиблась. Каждое утро с понедельника по пятницу я с нетерпением ждала звонка Габби.

– Бен Эффлек? – скрипела она. – Кто такой Бен Эффлек? Или:

– «Комедийный центр»? Да кто его смотрит? Или:

– Вчера вечером по телевизору показывали Элизабет. Почему мы об этом не пишем?

Я старалась ее игнорировать, не грубила по телефону, а когда она становилась совсем уж несносной, заканчивала колонку фразой: «Габби Гардинер возвращается в конце сентября».

Но однажды утром она позвонила, когда я еще не сидела за рабочим столом, и услышала фразу, записанную мной на автоответчик: «Привет, вы позвонили Кэндейс Шапиро, обозревателю светской хроники газеты «Филадельфия икзэминер»«... Я и не подозревала о том, какую допустила ошибку, пока у моего стола не возник ответственный секретарь газеты.

– Ты говорила людям, что ты обозреватель светской хроники? – спросил он.

– Нет, – ответила я. – Я не обозреватель. Всего лишь и.о.

– Вчера вечером мне позвонила Габби. Поздно вечером, – подчеркнул он, всем своим видом показывая, что терпеть не может, когда нарушают его сон. – Очень раздраженная. Она думает, что ты создаешь у людей впечатление, будто она ушла навсегда и ты заняла ее место.

Я уже ничего не понимала.

– Я не знаю, о чем она. Он вновь вздохнул.

– Твой автоответчик. Я не знаю, какая у тебя там записана фраза, и, откровенно говоря, не хочу знать. Но подправь ее так, чтобы Габби больше не будила мою жену и детей.

Я пошла домой и поплакалась Саманте («Она просто не уверена в себе», – заметила Саманта и протянула мне пинту наполовину растаявшего шербета, который я и умяла, сидя на ее диване). Кипя от ярости, я позвонила Брюсу («Так измени эту чертову фразу, Кэнни!»). Я последовала его совету, после чего те, кто звонил в мое отсутствие, слышали: «Привет! Вы позвонили Кэндейс Шапиро, мимолетно, временно, непостоянно исполняющей обязанности обозревателя светской хроники газеты «Филадельфия икзэминер», ни в коем разе не достойной этой высокой должности...» Габби отзвонила на следующее утро.

– Мне понравилась запись на твоем автоответчике, крошка, – услышала я от нее.

Но зло Габби затаила. И, вернувшись на работу, начала звать меня Ева, если вообще разговаривала со мной. Я старалась ее игнорировать, сосредоточиваясь на внередакционной работе: рассказах, набросках романа и киносценарии «Пораженная звездой», над которым я корпела многие месяцы. По жанру «Пораженная звездой» – романтическая комедия о репортерше из большого города, влюбляющейся в знаменитого киноактера, у которого она берет интервью. Знакомятся они оригинально (после того как она, таращась на него, теряет равновесие и падает с высокого стула у стойки бара), поначалу ссорятся (он принимает ее за одну из фанаток, хотя она определенно превосходит их габаритами), потом вспыхивает взаимное чувство, и, преодолевая разные преграды, они благополучно добираются до счастливого финала.

Кинознаменитость я рисовала с Адриана Штадта, блестящего комедийного актера из сериала «Субботний вечер!», чье чувство юмора во многом, если не во всем, совпадало с моим. И в колледже, и потом я не пропускала ни одного его фильма или телешоу и думала, будь он здесь или я – там, мы бы скорее всего отлично поладили. В репортерше я, понятное дело, видела себя, только назвала ее Джози, выкрасила ей волосы в рыжий цвет и дала обычных родителей, живущих вместе и практикующих исключительно гетеросексуальные отношения.