Дракон Третьего Рейха - Угрюмов Олег. Страница 28

Танк выбрался на участок леса, который с полным правом можно было бы охарактеризовать как грязный. Почва здесь была значительно темнее, и теперь из-под гусениц сочилась мутная вода Кое-где сквозь опавшую листву и хвою проступали тоненькие ручейки, собирающиеся во впадинах в довольно обширные лужи, в которых кто-то активно плескался и разбегался во все стороны, почуяв приближение неизвестного гиганта. Продвижение заметно замедлилось.

– Не кажется ли вам, господин майор, – заговорил Клаус, старательно подбирая выражения, – что эта русская фрау отправила нас не к реке, а в болотную трясину? Вы сами неоднократно говорили, что время от времени вариант «Иван Сусанин» дает осечку и может принять крайне нежелательный болотный оборот, вызывающий частичное поредение войск вермахта, особенно же на топких участках…

Майор, давший себе клятву с оптимизмом смотреть в будущее и не поддаваться на провокации, прервал его:

– Жми лучше на педали да следи за дорогой, Клаус, а то ни русская фрау, ни генералитет никогда не узнают, отчего немецкие танки пропадали в лесах под Белохатками. И у Гиммлера появится еще один повод порассуждать на тему российской мистики. А все потому, что у некоторых механиков-водителей Четвертой танковой дивизии повышенная склонность к болтливости во время езды по русскому бездорожью. Кстати, слева небольшой овраг. Если тебе его не видно – открой форточку.

Не то чтобы механик-водитель Гасс был каким-то уж чересчур мстительным, да и командира своего он любил, как мы уже упоминали выше, но есть такие удовольствия, в которых человек просто не может отказать себе. Танк сделал резкий поворот, и Дитрих еле-еле успел схватиться за край люка, чтобы не вывалиться.

– Так точно, герр майор! – бодро сообщил Клаус. – Обхожу препятствие справа.

– Хорошо, хорошо, Клаус! Еще правее, сейчас начнется спуск. Думаю, он приведет нас прямо к реке.

– Если мы раньше не свернем себе шею, – прозвучало в его наушниках.

Внезапно деревья расступились, и впереди забрезжил свет, такой же яркий, как и тот, что царил на равнине. Сумрак, царивший под плотным шатром леса, стал медленно отползать назад, а берег реки становился все ближе и ближе.

Он оказался неожиданно крутым, но влажная глинистая почва была слишком мягкой, чтобы выдерживать вес многотонной машины, и потому Клаусу удалось довольно легко справиться с управлением. «Белый дракон» не то сполз, не то соскользнул вниз, оставив за собой глубокий вдавленный след от гусениц.

Морунген оглянулся, созерцая образовавшиеся канавки, которые немедленно стали заполняться водой.

– Да, если нас и найдут, то по этим чудным отметинам… Точно, что рожденный ползать летать не может.

– Интересная мысль, – сказал Ганс.

– Русский сказал, – поделился Морунген. – Писатель. Тоже очень интересный. Фамилия у него такая запоминающаяся – то ли Кислый, то ли Пересоленный. Словом, что-то невкусное.

– Поразительный народ, – вздохнул Ганс.

Наконец они очутились на берегу реки. Она была не слишком велика, если сравнивать ее с Рейном или Одером, и даже несколько уступала Сене в самом широком ее течении, однако для лесной местности была довольно большой.

Деревья остались вверху, на обрыве, а здесь расстилался широкий песчаный берег, и солнце искрилось на светлых песчинках, делая их похожими на алмазную пыль. Поверхность воды, подернутая мелкой рябью, невыносимо сверкала. Легкие волны с тихим шелестом, накатывались на берег, оставляя у самой кромки ломкую корочку пены. Сохли выброшенные водой водоросли, распространяя специфический, но не неприятный запах реки. Перламутровые створки раковин, похрустывающие под ногами, свидетельствовали о том, что здешние моллюски процветают, достигая небывалой величины; форма их тоже показалась немцам немного странной. Такие раковины они видели в музеях, но те были привезены с Атлантического и Тихоокеанского побережья.

Клаус, который боготворил воду и все, что с ней было связано, начиная с рыбалки и заканчивая коллекционированием коралловых веточек и высушенных панцирей морских ежей, завистливо вздохнул, наткнувшись на витую голубую раковину в розовую полоску. Если бы в Германии встречалось что-либо подобное! «И почему, – подумал он, – Господь дает чудеса тем, кому они совсем не нужны?»

Два ярких сиреневых мотылька протанцевали в воздухе сложный танец и упорхнули куда-то вверх.

Невероятной чистоты небо сияющим куполом выгнулось над рекой, тонкие, прозрачные, как батист, бело-розовые облака плавно проплывали по нему небольшой стайкой.

– Благодать, – вздохнул Дитрих, жмурясь от солнечных лучей.

Следующий час промелькнул незаметно.

Пока Дитрих и Клаус, вооружившись автоматами, стояли на карауле, стараясь не отвлекаться на окружающие их красоты и не поддаваться расслабляющему воздействию солнечных лучей, остальные члены экипажа развили бурную деятельность. Первым делом они выстирали все вещи, пострадавшие за время этого недолгого путешествия, и разложили их сохнуть на раскаленной броне. Затем наполнили канистры, сочтя, что пресная вода – это редкость и не стоит играть с судьбой в орлянку, рассчитывая на авось. Возможно, предосторожности эти были чрезмерными, но африканский поход научил экипаж «Белого дракона» трепетно относиться к драгоценной влаге. Затем Генрих сменил Клауса на боевом посту, и тот принялся возиться с двигателем. Наконец с делами было покончено.

– Искупаться, что ли? – задумчиво спросил Дитрих, трогая рукой прозрачную, теплую, как парное молоко, воду. – Освежиться…

Он оглянулся на своих подчиненных и по мечтательному выражению их лиц понял, что затронул самую чувствительную струну.

– Понятно, понятно. Слушай мою команду: на две группы стройсь! Первая под моим руководством заходит в реку для принятия водных процедур, а вторая несет охрану на берегу. Затем меняемся.

Разделить пять на два, чтобы получилось поровну, без остатка, и никому не обидно, – дело практически невыполнимое. Несколько минут на пляже царил полный хаос и неразбериха – члены экипажа углубились в воспоминания, пытаясь разобраться, кому именно первым идти купаться, а кому нести постылую службу на берегу. Даже подброшенная Дитрихом идея о том, что охранять отдых своих товарищей по оружию – это дело почетное и не всякому доступное, не возымела должного действия. От почета отказаться было куда легче, чем от вожделенного купания.

Наконец майор не выдержал и зверским голосом проревел имена тех любимцев Фортуны, которым предстояло первыми вступить в контакт с водной стихией. По счастливой случайности, не иначе, сам он входил в их число.

Когда вдоволь наплававшийся и нанырявшийся Клаус выбрался на теплый песок и принялся попеременно прыгать то на одной, то на другой ноге, выбивая из ушей воду, до него донесся тяжелый вздох – будто где-то поблизости тосковал одинокий слон. Пристально изучив окрестности, Клаус обнаружил в нескольких шагах от себя Генриха, который сидел на корточках, устроив автомат прямо на коленях.

Генрих Диц внимательнейшим образом изучал его и время от времени испускал шумные вздохи.

– Благодать какая! – поделился механик. – Ну что ты на меня вытаращился? Раздетого человека не видел?

– Видел, – не без печали в голосе ответил Диц.

– Тогда отверни башню, – посоветовал Клаус.

– Тебе хорошо…

– Ты это о чем? – подозрительно спросил механик, подходя поближе.

– Завидую я тебе.

– А-а-а, – понятливо протянул Клаус. Собственно, он товарища понимал. Сам бы завидовал и завидовал себе. Но тут же устыдился своей гордыни – это ведь дар Божий, а не его собственная заслуга. Не всякому так везет. И он поспешил успокоить Генриха: – Нашел чему завидовать. На войне главное – живым остаться.

– Тю, – присвистнул Генрих. – Кому что, а тебе все то же. Да я не про то, что ты подумал. Вот ты плаваешь хорошо, а я не умею. До войны некогда было, так и не научился толком.

– А учиться никогда не поздно, – пробормотал несколько раздосадованный Клаус. – Правда, господин Морунген?