Мрачный и опасный - Уилсон Патриция. Страница 70

– Да нет, не в том дело… – Она отвела взгляд от его проницательных черных глаз. – Я вторглась в твою жизнь с того момента, как нарушила границы Пенгаррона. С тех пор тебе от меня одно беспокойство. У тебя и без того хватает неприятностей, а тут еще я… Потом тебе пришлось бросить все дела и ехать за мной в Корнуолл… Словом, мы с тобой столкну­лись, как в автокатастрофе, – не на радость друг другу. А теперь я и вообще, грубо говоря, села тебе на шею.

– Но мне нравится, что ты, грубо говоря, си­дишь у меня на шее. – Джейк даже развеселился. – Я ведь не просто хочу, чтобы ты осталась сейчас, я хочу, чтобы ты жила здесь со мной. Если ты уйдешь, так и знай, я поплетусь за тобой, – снова вдруг рас­сердившись, договорил он.

Кэтрин удивленно вскинула на него свои огром­ные глазищи, а он бросился к ней, обнял за плечи и жадно всмотрелся в ее лицо.

– Останься со мной, прошу тебя! Живи со мной! – Воскликнул он это с пылкой настойчивостью, хотя и не приказывал сейчас, даже не просил. В голосе его явственно слышалось отчаяние, так что руки Кэтрин сами собой поднялись и легли Джейку на грудь, чтобы как-то успокоить его. Но ему эти хруп­кие руки казались двумя птичками, которые вот-вот упорхнут. – Так ты останешься, Кэтрин? Ты согласна жить со мной? Вспомни, ты позвонила и сказала, что нуждаешься во мне. Разве нет? Я чув­ствую, что я тебе нужен так же сильно, как и ты мне.

– Ох, да…

Она обняла его и закрыла глаза, а Джейк, скло­нив голову, жадно нашел ее губы. Это был долгий поцелуй, во время которого он понял, что ждал эту женщину годы и годы, всю свою жизнь. Но и сейчас над ней витал легкий воздух нереальности и неземной хрупкости – словом, не женщина, а ним­фа, вечно ускользающая и вечно бегущая от преследователя лесная нимфа.

Его пальцы пробежали по ее огненно-рыжим во­лосам, приподнимая пряди, лучащиеся на свету как всполохи нежного пламени. Она обнимала его за шею, теребила волосы на затылке, а он ласкал ее всю – руки его обегали окружности грудей, со­скальзывали на талию, гладили спину, бедра, кру­жились по слегка выпуклому животу – словом, он изучал это прекрасное тело, как бы не доверяя глазам.

Никогда еще Джейк не ласкал ее так властно, так неукротимо, и Кэтрин своей нежной податли­востью только усиливала его возбуждение. Она хоте­ла его. А он держал в объятиях свою лесную нимфу и все еще не мог поверить, что она не собирается от него бежать.

Страстный поцелуй заставил Кэтрин стонать от наслаждения. Нечто вроде сладостного дурмана на­шло на нее, и она блаженно откинулась назад, ког­да его пальцы, торопливо расстегнув пуговицы, выпустили один из этих спелых плодов на волю, а губы коснулись набухшего соска.

Потом она всем своим существом прильнула к нему, и Джейк понял, что на этот раз должен взять ее, насладиться этим нежным телом и одарить его наслаждением, словом, овладеть ею так, чтобы она никогда не смогла покинуть его, исчезнуть, убе­жать, раствориться в пространстве, как это в ле­гендах делают нимфы. Он настиг беглянку и не выпустит больше, потому что она должна принад­лежать ему. Она – его.

– Это правда? – спросил он сдавленным голосом. – Это правда, что, если догнать нимфу и овладеть ею, она никогда уже не сможет убежать от того, кто ее настиг?

– Правда, – прошептала Кэтрин, готовая играть в его чувственную игру. – Она никогда уже от него не убежит.

Джейк обнял ее и сильно, но бережно прижал к себе.

– В таком случае мне надо поторопиться и схва­тить тебя. Чтобы потом я уже точно знал: утром ты будешь здесь и на следующее утро тоже.

Прежде Кэтрин никогда не была в его спальне, да и теперь не видела ничего вокруг. Взор ее был устремлен лишь на Джейка, и он сам, неся ее на руках к кровати, заглядывал в глубину ее глаз.

– Подумай, Кэтрин, – неровно дыша, говорил он. – Еще не поздно тебе бежать. Вспомни, кто я такой и что обо мне говорят. Вспомни все свои по­дозрения, вспомни, как ты пугалась меня. И знай, я не переменюсь, не стану другим.

– А я и не хочу, чтобы ты изменился, – дрожа, отвечала ему Кэтрин. – Я хочу быть с тобой, по­верь, иначе я ни за что не пришла бы сюда.

– Это правда?

Он сел рядом с ней и гладил ее по лицу, шее, плечам, ощущая шелковистость и нежную прохладу ее кожи.

– Да, Джейк, правда, – прошептала она. – Я бы переночевала у Ральфа или в каком-нибудь отеле, но ты сказал идти с тобой, и я пошла. Мне кажется, я пойду с тобой, куда бы ты меня ни позвал.

– Кэтрин!

Он приподнял ее, прижал к себе, благодарный за то, что она желала его, эта странная, прекрасная девушка, которая познала, что такое страх, и, од­нако, пришла к нему, интуитивно доверилась ему. А ведь они такие разные. Он жесткий, скептичный, живущий за неприступными стенами, которые ус­пел в прежние годы воздвигнуть вокруг своей души. Но Кэтрин пробила эту твердыню, не делая особых для того усилий. Она ничего не хочет, только его самого. Она явилась ему как сон, туманный и нере­альный, а теперь лежит перед ним, живая, теплая и податливая.

Джейк покрывал ее лицо поцелуями, его тело горело от ощущения ее нежной близости.

– Кэтрин, ты прекрасна, – прошептал он. – Мой сон. Моя мечта. Я воображал тебя, а ты явилась во плоти.

Она обняла его, и он ласкал ее со все возрастаю­щим желанием. Он хотел видеть ее, видеть всю, а потому расстегнул пуговицы ее платья, и скоро оно отлетело в сторону.

Кэтрин почти физически ощущала его взгляды, жадно скользящие по всему ее телу. Сердце ее коло­тилось, щеки пылали, и, когда он расстегнул зас­тежку ее бюстгальтера, она застонала, спрятав лицо у него на груди.

– Не прячься, радость моя! Дай мне насмотреть­ся на тебя, – хрипловато проговорил он. – Неужели это ты? Я вижу тебя, ласкаю тебя… – Руки его мучи­тельно медленно двинулись к ее бедрам. – Мои паль­цы помнят твою шелковую кожу, и я мечтал вновь коснуться ее, но боялся напугать тебя, а ты вот взя­ла и сама пришла ко мне. Почему ты боишься те­перь, Кэтрин?

– Я не боюсь. – Глаза ее открылись, и она смот­рела на него, страшась одного – что он остановит­ся, оставит ее, как уже делал прежде. – Просто мне немного неловко.

Джейк приподнялся, снял рубашку и отбросил, ее на пол. Его темные глаза вновь обратились к ней, а потом он опустился, и она обнаженной кожей почувствовала прикосновение густых волос у него на груди.

Легкий стон сорвался с ее губ, а он улыбался этой своей загадочной улыбкой, которая, казалось, исходила из самой глубины его сердца. Потом он долго целовал ее, и, когда она расслабилась и рас­крылась перед ним, его губы проделали дорожку от шеи и грудей к животу, нежные контуры которого исследовала его рука, а затем губы. Жар начал про­бегать между ними, Кэтрин уже не выказывала ни­каких признаков страха или стеснения, а лишь тес­нее прижималась к нему.

– Кэтрин, моя прекрасная девочка…

Он вновь отодвинулся, чтобы глаза его видели то, что ощущали руки. На этот раз она смотрела ему прямо в лицо, восхищаясь живым блеском глаз под полуопущенными веками с длинными густыми рес­ницами.

А какая у него широкая мускулистая грудь, ка­кие мощные плечи! И эта смуглая кожа, не загоре­лая, а смуглая от природы. Было в этом что-то тре­вожащее и пугающее, и Кэтрин вспомнились слова тетушки: «дикий, как цыган». В этом был весь Джейк – образованный человек, который покоряет мир своим словом, а сердце у него все же дикое и не укрощенное.

Кэтрин погладила его по лицу, обвела пальцем контур губ, и он, оторвавшись от лицезрения деви­чьего тела, вновь посмотрел ей в глаза, пытаясь понять, вопрошая.

– Люби меня, Джейк, – прошептала она.

Он целовал ее, снимая то, что еще на ней оста­валось. Потом быстро разделся сам.

Сначала они просто лежали рядом, их дыхание стало тяжелым, прерывистым, и Кэтрин обняла его, удивляясь тому, как удобно совпадают их тела, будто они созданы друг для друга. Никто до сих пор не прикасался к ней и не обнимал так, как это делал Джейк. А тот трогал и ласкал ее так ос­торожно, будто понимал, что все это происходит с ней впервые.