Уроки любви - Уилсон Жаклин. Страница 37

Щеки у меня горели, руки дрожали. Я велела себе немедленно спускаться вниз и взяться за книжку или за уроки. Я могла посмотреть телевизор! Я знала, что Грейс и мама захотят посекундного отчета о каждой программе, включая рекламные паузы.

Но мне не удалось себя заставить. Ноги сами поднесли меня к дверям следующей комнаты – их спальни. Я затаила дыхание и толкнула дверь. Не знаю уж, что я ожидала увидеть. Во всяком случае не эту обычную неприбранную комнату с разбросанной по желтому одеялу одеждой и вываленной на туалетный столик неряшливой косметикой. Я с любопытством перебирала баночки и тюбики, мазнула щеку ее кремом для лица, провела пуховкой от пудры по носу, прикоснулась к губам ее розовой помадой. У помады был тошнотворно сладкий вкус. Интересно, нравится это ему, когда он ее целует? А может быть, он ее уже и не целует? Нет, целует, конечно. У них ведь есть дети.

Я взглянула на их кровать. У желтого пододеяльника не хватало половины кнопок, из вышитых цветов на подушках свисали нитки, валик в изголовье выцвел. У мистера Рэксбери такой острый глаз на все. Как он может спать в этой неопрятной комнате?

Я подошла к белому встроенному шкафу и открыла его. С одной стороны висели ее вещи, слегка помятые, наполовину свалившиеся с вешалок – розовые, сиреневые, бледно-желтые, бежевые, темно-синие и коричневые. С другой стороны располагалась его одежда – в основном черного Цвета, кое-что из голубой джинсовой ткани. Я опустилась на колени и стала разглядывать его ботинки, надев их на руки и сплясав ими легкую чечетку. У него изящные маленькие ноги. Я аккуратно поставила ботинки на место.

Потом я заглянула в комод. Мне хотелось найти там что-нибудь запретное и тайное, но я увидела всего лишь нижнее белье, носки, коричневый клубок ее колготок, словно гнездо мягких змей.

Я перебрала книги по обеим сторонам кровати. Она читала дамские романы в пастельных обложках под цвет ее блузок – романтические истории об одиноких женщинах в поисках истинной любви. У него набор был нестандартный – потрепанный пингвиновский «Дэвид Копперфильд», Джон Апдайк, Ханиф Курейши. Я помнила, что у нас в магазине есть «Дэвид Копперфильд» и несколько романов Апдайка, а в коробках на складе можно, наверное, откопать и Курейши. Я могу все это прочитать, а потом между делом упомянуть в разговоре, и он поразится, какие у нас схожие вкусы.

Нет, его не проведешь. Он догадается, что я забралась в его спальню и рылась в книгах у его кровати. Я поспешно собрала их обратно в стопку и тихонько вышла. Потом еще раз взглянула на детей, чтобы как-то оправдать свое присутствие, и спустилась вниз.

Я сделала себе кофе – черный и крепкий, чтобы чувствовать себя взрослее, хотя меня от него знобило. Но тут я увидела большую стеклянную вазу с конфетами и шоколадом и напрочь забыла, какая я взрослая. Мама делала домашние ириски, помадки и трюфели, но мы никогда не видели полную вазу конфет, даже на Рождество. Невозможно представить, чтобы мистер Рэксбери всем этим лакомился. Это, конечно, она целый день грызет сладости и, наверное, тоже дает их Гарри за хорошее поведение.

Марианна сказала, чтобы я угощалась всем, что найду. Я протягивала руку то к тому, то к другому и наконец остановилась на белом сливочном трюфеле. Блаженно перекатывая его во рту, я взяла пульт телевизора и стала переключать каналы. У меня не хватало сил остановиться на чем-нибудь одном. Я чувствовала себя актрисой в собственной романтической мелодраме и наслаждалась этим.

Я сидела с ногами на диване и пыталась представить, как бы я сидела здесь каждый вечер рядом с мистером Рэксбери, уложив детей наверху. Что бы мы делали? Смотрели телевизор, читали книжки, разговаривали? Сидели бы мы на разных концах дивана или тесно прижавшись друг к другу?

Я почувствовала под диванной подушкой что-то твердое – похоже, маленькую книжку. Нет, это оказался блокнот для эскизов. У меня есть дома точно такой же. Я открыла его, затаив дыхание от любопытства. Рисунки для себя мистера Рэксбери! Я осторожно переворачивала страницы, боясь смазать уголь или мелок.

Здесь были быстрые зарисовки детей: Гарри на трехколесном велосипеде, бегущий Гарри, Гарри у телевизора, прижавший к подбородку плюшевого мишку. А вот Лили – лежит на спинке и брыкает ногами; с коркой хлеба на высоком стуле; смеющаяся, с широко открытым ртом и сощуренными глазами.

В блокноте были и наброски миссис Рэксбери: с Лили у груди, с книжкой у кроватки Гарри, и рисунок, посвященный ей одной. Она лежала на диване, закинув руку за голову; поза скрадывала ее большую грудь и толстый живот, делая формы соблазнительно-женственными.

Я нахмурилась при виде этого наброска, очень интимного и нежного, хотя миссис Рэксбери была здесь полностью одета. Мне хотелось вырвать из блокнота эту страницу. Усилием воли я заставила себя листать дальше. Эскизы растений, вазы с фруктами, дерево, несколько рисунков школы из окна рисовального класса. Было и несколько зарисовок учеников – мне особенно понравилась смеющаяся Сара, густо мажущая краской лист бумаги.

Я перевернула страницу и увидела портрет худенькой девочки с густыми вьющимися волосами, с большими темными глазами, сосредоточенно устремленными в пространство, в собственный воображаемый мир. На платье девочки был легко намечен клетчатый узор.

Это была я.