Имперская реликвия - Уильямс Уолтер Йон. Страница 25

7

— Ты свободен, — сказала сержант Тви, поднимаясь по лестнице с подносом еды для Амалии Йенсен. Котвинн радостно передал ей голографический проектор, пистолет и пульт управления наручниками и кандалами.

— Пленница вела себя спокойно, — прорычал он и пошел вниз по лестнице, топая и разминая плечи. Явно искал, по чему бы стукнуть.

Охрана пленников. Пф-ф! Ломать им шеи — это было ему гораздо больше по душе.

Разве это работа для такого хозалиха, как он? В нем было сто шестьдесят девять нг. роста, семьдесят нг. в плечах, охват бицепсов — пятьдесят восемь нг., и в груди он был шире, чем длина мерной ленты, с помощью которой пытался себя обмерить. На его родине — фронтирной планете, где воцарению хозалихов мешала бедность ее полезными ископаемыми и враждебность местных форм жизни, — на него смотрели со страхом и вожделением. Со страхом и вожделением, которые, на взгляд Котвинна, были вполне оправданны.

Котвинн ввалился в свою комнату, преисполненный желания растоптать цветы лилий на рисунке ковра. Комната была обставлена в местном мещанском стиле: оборочки на шторах и покрывале, пушистые ковры, вазы с цветочками, сверхмягкая перина на кровати, которая по приказу принимала очертания тела. Со всем этим Котвинну приходилось бороться. Расслабься он, такая жизнь затянула бы его, размягчила.

А он вовсе не намеревался мягчать. Котвинн был славным отпрыском лучших хозалихских родов, пионеров, которые своей силой и своей волей продвигали, расширяли границы Империи и покоряли целые планеты, кишащие противниками-чужаками. Слюнтяй-император, посиживающий в своем гареме, думал, что победы — его заслуга. Пф-ф! Работу эту делали такие, как Котвинн, и притом самым лучшим и эффективным методом — проламывая черепа врагов.

Котвинн считал себя кровожадным рубакой — великим в ярости, страшным в веселье, поплевывающим на законы, пытающиеся защитить тех, кто слабее его. Он не признавал никаких традиций, кроме собственной воли, никаких мотивов, кроме собственного обогащения. Он презирал Воров в Законе, пользующихся лазейками в законах, хитро проникающих по ночам в дома, где погашен свет. Куда лучше заявлять о себе открыто. Не любил Котвинн и Синна, который нанимал других, чтобы те делали за него его работу, грязную работу. Единственной, кто, на его взгляд, чего-то стоил во всей этой шайке, была графиня, женщина, которая взаправду ценила силу, гордость и отчаянные поступки. Котвинн был прирожденным взломщиком. Он дезертировал из армии, и если бы его карьеру вооруженного грабителя в юности не оборвал один вонючий слабак-человечишка (который, притаившись на балконе, сбросил на голову Котвинна кирпич), он бы до сих пор был грабителем.

Впоследствии Котвинн решил, что совсем недурно было бы послужить в подразделении Тайных Драгунов. Там он смог бы изучить повадки этих тупых идиотов, а потом, когда настанет нужный момент, он сам нанесет удар и не оставит позади себя ничего, кроме развалин да переломанных шей.

Котвинн слазил под кровать, вынул оттуда ножны, из которых достал длинный стальной клинок — он не признавал легких сплавов! — и поднял его над головой, сжав рукоять обеими руками. Старательно представив перед собой барона Синна, он разрубил образ напополам. Потом клинок затанцевал перед Котвинном, разрубая воображаемого барона на кусочки. Сердце его бешено колотилось. Кровь кипела в жилах. Он был Котвинн. Котвинн. КОТВИНН! Славный представитель своего народа! Кровавый мститель с сердцем, полным беспощадного величия!

Котвинн размахнулся так, что нечаянно задел вазу, та опрокинулась, и по ковру рассыпались розы. Котвинн выругался и проткнул мечом лилии на ковре, после чего меч вонзился в пол и закачался.

Котвинн в сердцах плюнул. Какая неудобная комната. Какое нелепое задание. Какие несуразные компаньоны.

Не прилагая усилий, он выдернул меч из пола. Оружие повисло в его руке, словно зуб страшного чудища. Котвинн размышлял о положении дел.

Его компаньоны — его так называемые начальники — удерживали женщину, Амалию Йенсен, ради выкупа. Удерживать бабу-пленницу — это он мог бы и сам, и для этого вовсе не были нужны ни Тви, ни Синн.

Он подтянул губы и высунул язык. Чудесная мысль пришла ему в голову. «Кокнуть Тви, — подумал он. — Кокнуть Синна, а потом перекинуть эту Йенсен через плечо и оставить позади себя пылающий мещанский особнячок графини Анастасии». Чудная картинка! Какое Котвинну дело до Судьбы Империи?

Но вскоре улыбка сбежала с физиономии Котвинна. Кому же он продаст Йенсен? Этого он не знал.

Значит, надо держать ушки на макушке и ждать удачного случая. Он знал, что его время придет.

Ухмылка Котвинна стала шире. На пол стекла струйка слюны. Да, все будет просто здорово.

— Я не призываю к дискриминации, вы же понимаете.

Разбитая губа Амалии Йенсен за счет применения биологического пластыря зажила, припухлости на местах ушибов сошли, и, хотя синяки еще сохранялись, чувствовала она себя намного лучше, говорила и завтракала безо всякого труда.

Разговаривала и ела Амалия сидя на кровати, лодыжки ее были схвачены кандалами. Тви решила больше не рисковать.

— Нет, никакой дискриминации. Просто разумная предосторожность. Мятеж удался из-за того, что многие из повстанцев занимали высокие посты в Имперской бюрократии и военных ведомствах и могли помочь уничтожить целые эскадроны имперских войск. В Созвездии нужно принимать меры предосторожности в отношении подобного положения дел. Вот и все, что я предлагаю.

Тви по-прежнему наслаждалась ролью просвещенной наемницы. Она развалилась в кресле, перебросила ногу через подлокотник и поигрывала зажатым в руке парализатором.

— Следовательно, всем, кроме людей, не будет позволено занимать высокие посты? — спросила Тви. — Это вы называете отсутствием дискриминации, мисс Йенсен?

Амалия нахмурилась, глядя на стакан с охлажденным напитком.

— Такова необходимость. Печальная, понимаю. Но положение человечества слишком деликатно, чтобы рисковать им.

— Мне представляется, как лицу совершенно постороннему, что вы практически призываете к предательству. С какой стати кто-то будет лоялен к правительству, которое ему не доверяет?

— Может быть, при жизни новых поколений, когда имперская угроза станет не такой острой…

— И еще я должна сказать, опять-таки как сторонний наблюдатель, что у вас крайне наивное представление о человеческой природе.

Казалось, глаза Амалии Йенсен подернулись стальной дымкой. Тви поняла, что, похоже, нанесла ей оскорбление, осмелившись судить о народе Амалии. «Подумаешь, — решила она, — что толку в том, чтобы разыгрывать утонченную собеседницу, если даже не можешь высказать резкую точку зрения?» Да и потом сама Амалия только что высказалась нелицеприятно обо всех народах, кроме своего.

— Да? — подняла брови Амалия. — Как это?

— А так, мисс Йенсен, что вы недооцениваете степень коррумпированности людей. Почему вы предполагаете, что кто-то будет лоялен только потому, что он человек? Разве люди не склонны к жадности, вымогательству и воровству, так же как все остальные? Даже сильнее склонны, если верить в стереотипы. — Заметив, как помрачнел взгляд Амалии, Тви поспешила добавить: — Сейчас я в это не верю, кстати. Но вы понимаете, что я имею в виду? Если вы станете всеми силами бороться с воровством среди тех, кто не является людьми, вы можете упустить грабителей-людей.

— Я не призываю к безрассудному растрачиванию всех наших ресурсов ради чего бы то ни было, — возразила Амалия. — Но все равно можно ведь предположить лояльность определенного народа, верно? Видовую лояльность. Почему тогда многие высокопоставленные люди поддерживали Мятеж, хотя таковая поддержка в принципе шла вразрез с их личными интересами?

— Из-за жадности и шантажа в первую очередь.

Амалия нахмурилась и отодвинула поднос.

— Неправда.

— Может, и неправда. Но за редким исключением. — Тви перебросила через подлокотник вторую ногу и откинулась на подушку. — Я просто предложила парочку мотивов, которые вы не усматриваете в представителях своего народа, но с радостью приписываете всем остальным.