Бирюзовая маска - Уитни Филлис. Страница 14

Маленькая горничная бросила на меня быстрый взгляд и поспешила через проходные комнаты к противоположному концу дома.

— Подождите секунду, — крикнула я ей. — Я хочу взять кое-что из своей комнаты.

Пока она ждала, я взбежала наверх по лестнице и взяла из сумки птичку-полоза.

— Ну вот, я готова.

Она подвела меня к основанию лестницы, ведущей к маленькому балкончику над гостиной.

— Лучше идите одна, — сказала она мне.

Я секунду поколебалась, оглядывая эту юго-западную комнату с ее темной испанской мебелью и яркими навахскими ковриками. Но я увидела лишь деревянного тарантула на столе рядом с лампой. Он, казалось, вот-вот поползет и набросится на свою жертву. Однако тот же человек вырезал моего забавного полоза, и я почувствовала себя увереннее, крепко зажав его в руке.

Я положила руку на перила и поднялась по лестнице.

V

Дверь в комнату Хуана Кордова была открыта, и я ступила через нее в темноту. Окно было зашторено, лампа не горела. Только свет от балкона позади меня обозначал общие контуры. Это была не спальня, а кабинет, и на небольшом расстоянии я увидела прямую фигуру человека в кресле за столом. Он сидел, глядя прямо на меня, не горбясь, как больной, в его осанке была гордость и уверенность.

— Я здесь, — сказала я, поколебавшись. Теперь, когда, наконец, наступила эта долгожданная минута, я испытывала одновременно и страх, и надежду.

Он протянул руку и нажал на выключатель. Лампа на столе рядом с ним была повернута ко мне, и неожиданно я очутилась как бы под лучом прожектора. Потрясенная и испуганная, я заморгала от яркого света, не в состоянии разглядеть человека за лампой и раздражаясь оттого, что он устроил. Сделав усилие, я пришла з себя, вышла из круга света и обогнула стол. Все добрые чувства, которые я могла бы испытать при первой встрече, растаяли, и, очевидно, на это он и рассчитывал. Со стороны отца моей матери я не встречу родственного приема. Возмущение помогло мне преодолеть шок.

— Вы всегда так встречаете посетителей? — спросила я.

Он тихо, с удовольствием рассмеялся.

— Я люблю смотреть, как они реагируют. Подойди и сядь, Аманда, и мы посмотрим друг на друга в более мягком освещении.

Он встал, повернул другой выключатель, и комната осветилась янтарным светом с потолка. Потом он выключил яркую настольную лампу и подождал, пока я сяду в кожаное кресло рядом с его столом. Я села и спрятала птичку-полоза у себя на коленях, прикрыв ее рукой. Я принесла ее сюда из сентиментальных побуждений, но было совершенно ясно, что мне будет не до сентиментов.

Я вызывающе посмотрела на Хуана Кордову, все еще чувствуя обиду и негодование из-за его недоброго приема. Он был высоким, как я заметила, пока он садился, перевязав пояс своего бордового шелкового халата, свободно висевшего на его худых плечах. Его седые волосы были тщательно причесаны и не скрывали красивой формы головы, а лицо, покрытое морщинами, измождено болезнью, хотя его гордый горбатый профиль отрицал всякую слабость и почему-то напоминал сокола. Это было очень гордое лицо, очень надменное — и это тоже была надменность сокола, она была даже в том, как он держал голову с худым, резко очерченным подбородком. Мой взгляд остановился на его глазах, они приковывали меня, почти поглощая своей свирепостью. Они были такими же темными, как у Клариты и как у меня, но они светились такой силой духа, в которой не было и намека на возраст, болезнь или слабость зрения, и мне казалось, что они меня почти осязаемо ощупывают.

Я первая отвела взгляд, потому что инстинктивно ощутила, что мне нужно защитить себя от того эмоционального давления, которое он на меня оказывал. Я уже чувствовала его раньше — со стороны Клариты и Пола — какой-то внутренний вопрос. Он не имел ничего общего с родственной любовью. Если я ожидала найти пожилого человека, измученного болезнью, нуждающегося в моей жалости, я сразу же лишилась этих иллюзий. Неважно, что сделало с ним его тело, его дух был несгибаем, и я поняла, почему его домашние его побаиваются. Я надеялась, что я ему нужна, — и его взгляд сказал мне об этом — но не потому, что он хотел отдать мне свою любовь, а потому, что у него была какая-то своя цель. В эти несколько минут я насторожилась, поняв, что, возможно, мне придется бороться с этим человеком.

— Ты на нее похожа, — сказал он. Это звучало так, будто он меня скорее упрекал, чем хвалил.

— Знаю, — согласилась я. — У меня есть миниатюрный портрет моей матери, вы написали ее, когда она была совсем юной. Но она, наверное, была красавицей, а я — нет.

— Да, это правда, в этом смысле ты не такая, как Доротея. No importa, сходство очевидно. У тебя наши волосы — густые, блестящие, и мне нравится, как ты их зачесываешь. Интересно, похожа ли ты на нее по духу?

Я только покачала головой.

— Откуда мне знать?

— Ты права. Quien sabe ? Ты, конечно, ее не помнишь?

— Нет. Но мне хотелось бы. Я даже не знаю о ней почти ничего, потому что отец не хотел говорить о ней. Мне даже сказали, чтобы я не говорила о ней с вами.

Казалось, что-то дрогнуло в его глазах, но через секунду его взгляд опять был спокоен.

— Мне все еще больно думать и говорить о ней. Но теперь, когда ты приехала, я не должен уклоняться от этой боли.

Его речь отличалась определенным формализмом, как будто он привык говорить на другом языке, должно быть испанском. Речь Клариты напоминала речь ее отца, и я поняла, что она, видимо, его копировала.

Я ждала, мне нечего было сказать. Его боль меня не касалась, ведь он не захотел меня встретить с теплотой, как будто я не принадлежу к его семье.

— Если твой отец, Аманда, не хотел говорить с тобой о ней, может, он говорил обо мне?

— До некоторой степени, да.

— Он не любил меня.

Я опять промолчала, соглашаясь, и Хуан Кордова опять рассмеялся. В его смехе была горечь и не было радости.

— Я помню, как мы расставались. Я никогда не прощу Уильяму то, что он тебя увез, но я все же могу понять его чувства. Теперь, думаю, я должен доказать тебе, что я не такой — не такой злой и порочный, как он меня охарактеризовал?

— Полагаю, вы сделаете все, что захотите, дедушка.

К моему удивлению, ему, казалось, нравилось мое упрямство.

— Ты меня уже хорошо понимаешь. И тебе придется принимать меня таким, какой я есть. Я не собираюсь притворяться. Скорее всего, я именно такой, каким он меня описал. Но мы должны узнать друг друга, не обращая внимания на чужие мнения. Почему ты приняла мое приглашение и приехала сюда?

Я безнадежно взмахнула рукой.

— Меня уже спрашивали несколько раз. Мне кажется, в этом проявилась надменность Кордова — пригласить меня сюда, а потом спрашивать, зачем я приехала.

— Не отрицаю, мы можем быть надменными. Но ты могла бы отказаться от приглашения. Особенно, если бы приняла во внимание предостережение отца.

— Я должна была решить сама. Я хорошо знаю одну половину своих родственников. Другая половина — это чистая страница. Естественно, я хочу ее заполнить.

— Возможно, тебе не понравится то, что ты здесь найдешь.

— Да, это вполне возможно. Меня едва ли встретили здесь тепло, но я начинаю узнавать кое-что о Кордова и понимать, что значит — быть Кордова.

Казалось, это его возмутило.

— Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что значит быть Кордова!

— То, что я узнала, не вызвало у меня радости. Я не хочу быть такой.

Он мне слегка улыбнулся, его лицо ненадолго разгладилось.

— У тебя тоже есть доля надменности, Аманда. Бессознательно ты больше Кордова, чем ты думаешь.

Я рассердилась, не желая этого признавать, и нетерпеливо вскочила со стула. На стене позади Хуана висело узкое зеркало, и неожиданно я увидела в нем себя — и удивилась. Незнакомка в зеркале выглядела гордой испанкой, с черными волосами и горящими темными глазами, в ней не было и тени покорности. Я не знала, что я могу так выглядеть, и я отвернулась от своего отражения, отрицая его.