Бирюзовая маска - Уитни Филлис. Страница 15

— Если во мне есть зло, то оно живет и в тебе, — с хитрой улыбкой сказал Хуан.

Я знала, что он хотел меня помучить, и посмотрела прямо ему в глаза.

— Хорошо, я принимаю это. Но думаю, в моей матери не было зла. Миниатюра, которую вы написали, говорит о том, что она была веселой, может, немного ветреной, но не порочной.

— Сядь, — приказал старик. — Расскажи мне, что ты знаешь о ее смерти.

Я снова села и покачала головой.

— Ничего. Мой отец сказал мне только, что она умерла при падении.

— И никто здесь не скажет тебе правду. Я им так велел. Я хотел, чтобы ты пришла ко мне.

— Я пришла. И теперь я задаю этот вопрос вам. Это правда, что она умерла при падении?

Его худые руки сжались, и он какое-то время смотрел на них, прежде чем ответить, его лицо было бесстрастным, морщины, казалось, стали еще глубже.

— Да, она умерла при падении. Но сначала она убила человека. Закон объявил ее убийцей. Потом она покончила с собой.

Я застыла. Мои мускулы напряглись, мои руки крепко сжали деревянную фигурку птички, и так же крепко были сжаты руки моего деда, лежавшие на столе. Я не могла дышать. Только сделав над собой ужасное усилие, я смогла, наконец, выкрикнуть:

— Я не верю в это! Я никогда в это не поверю!

В его голосе была боль.

— Вначале я тоже так сказал — что я не поверю. Но, конечно, полиция провела расследование, и результат не оставил сомнений. Кларита видела, что случилось. Она стояла у окна той комнаты, которую ты теперь занимаешь, и видела все. Даже я в конце концов должен был признать правду.

— Кэти не поверила, — сказала я.

Его взгляд стал острым.

— Что ты имеешь в виду?

— Бабушка написала письмо моему отцу перед смертью. Она писала, что он предвзято отнесся к матери, и хотела, чтобы он привез меня ее навестить. Он не сказал мне о письме. Я нашла его среди его бумаг, но не знала, что означают эти слова.

— Кэти написала ему? — Он казался одновременно удовлетворенным и рассерженным. — Она не должна была это делать, не спросив меня.

— Вы бы сказали ей, чтобы она не писала?

— Конечно же. Я знал, что в этом нет смысла. Твой отец никогда бы не изменился. Кэти хотела обманывать себя до самого конца. Она хотела верить в то, чего не было.

— Может, у нее была причина верить в это?

Его жесткие темные глаза пристально смотрели на меня, изучая, как будто его затуманенному зрению не хватало ясности.

— Мне хотелось бы так думать. Но это был голос сердца матери. Она очень сильно любила свою дочь.

— Может, в любви есть мудрость.

Он ответил мне тоном, более мягким, чем говорил до того.

— Я тоже любил Доротею. И она любила меня. Мы были очень близки, твоя мать и я. Вот почему я попросил тебя сюда приехать.

Я верила ему, и все же не до конца. Эта мягкость была для него нехарактерна. Если бы он приласкал меня потому, что он любил Доротею и с теплотой думал о ее дочери, он, конечно, встретил бы меня иначе. Моя неуверенность придала мне силы, и я сказала, твердо глядя ему в глаза:

— Я не верю, что вы пригласили меня из-за любви к моей матери.

Неожиданно он опять разгневался.

— Ты обо мне ничего не знаешь!

Теперь мне было безразлично, оставит ли он меня здесь или отошлет назад. Это совсем неважно, сказала я себе. Я была страшно потрясена, и внутри меня все дрожало. Глаза жгли слезы, и я ненавидела свою собственную слабость.

— Я уже знаю, что вы — надменный и, может быть, немного жестокий человек, — сказала я ему, яростно подавив свою слабость.

Казалось, его гнев утих.

— Ты больше похожа на Кэти, чем на Доротею. У них обеих была сила духа, но Кэти приходилось бороться. Возможно, у тебя есть какие-то шансы. Я не могу предложить тебе ничего, кроме боли, говоря о прошлом, хотя, возможно, были смягчающие обстоятельства. Я постарался в это поверить.

Шансы? Мне не понравилось это слово. Как он хотел меня использовать, я не знала, но я буду стоять на страже против всего, что может нанести вред моим чувствам. Теперь, однако, настал момент выяснить как можно больше.

— Кто тот человек, в убийстве которого обвинили мою мать?

— Его имя Керк Ландерс. Он был сводным братом твоей троюродной сестры — той женщины, которая сегодня привезла тебя в Санта-Фе, Сильвии Стюарт. Они оба выросли в этом доме, потому что их взяла Кэти, когда умерли их родители.

Я попыталась это переварить, вспомнив неловкость, которую Сильвия испытывала со мной. Ей, наверное, не хотелось встречать дочь женщины, которая обвинялась в убийстве ее сводного брата.

— Какие были смягчающие обстоятельства? — спросила я.

Хуан Кордова глубоко вздохнул.

— Это долгая история. Может, оставим ее на следующий раз?

Внезапно он показался мне усталым и старым, и я вспомнила о предупреждении Клариты, чтобы я не оставалась с ним долго. Потрясающий эффект, который произвели на меня его слова о моей матери, еще был очень силен, и я не могла успокоиться, но я не должна была давить на больного человека.

— Я лучше пойду, — сказала я. — Я вас утомила.

Он протянул свою аристократическую руку с длинными пальцами и положил ее мне на плечо. Я почувствовала, какие сильные у него пальцы. Если этот человек был ослаблен болезнью, он не собирался сдаваться.

— Ты останешься со мной, пока я тебя не отпущу.

Я почувствовала в себе сопротивление против такого мужского деспотизма, но он был старым и больным, и все-таки он повелевал, и я позволила ему это, сказав только:

— Тетя Кларита предупредила меня, чтобы…

— Кларита иногда просто дура! Она сделает так, как я скажу!

Даже учитывая, что он знал ее намного лучше, чем я, я вдруг поняла, что он недооценивает свою старшую дочь. У Клариты за душой было намного больше, чем то, чем она казалась, повинуясь своему отцу.

— Скажи мне, — сказал он более ласково, — ты помнишь что-нибудь о том дне, когда умерла твоя мать?

— Я ничего об этом не помню. С тех пор, как я сюда приехала, у меня было несколько вспышек памяти. Но это скорее относилось к месту, а не к людям. Думаю, это потому, что люди очень изменились за двадцать лет.

— Может быть, — сказал дедушка. — Пол Стюарт хочет написать книгу о знаменитых убийствах Юго-Запада.

Так вот в чем дело — книгу об убийствах! Вот на что они намекали и вот почему никто не хотел сказать мне прямо, о чем эта книга.

— Вы хотите сказать, что он собирается… включить туда… — я запнулась.

— Да. Он хочет написать о Доротее и Керке.

— Но это ужасно. Его нужно остановить. Не можете вы…

— Я пытался. Безуспешно. Естественно, я не хочу, чтобы он воскрешал все случившееся после стольких лет. Это только причинит боль живым. Это дело, в общем, уже забыли все, кроме нас. Теперь он возобновит интерес к нему, и нам опять придется пережить все это заново.

Казалось, он сломлен горем, и впервые я испытала сочувствие к нему. Несмотря на его высокомерие, он тоже страдал, и мой приезд, должно быть, разбередил старую боль.

— Сильвия сказала мне, что Пол поехал бы в Нью-Йорк, чтобы меня увидеть, если бы вы не пригласили меня сюда.

— Да. Он опрашивает всех, кто присутствовал при этой трагедии. Думает, даже у пятилетнего ребенка могли сохраниться воспоминания, которые он сможет использовать. Но теперь ты можешь сказать ему, что ничего не помнишь, и ему придется оставить тебя в покое. Может быть, то, что ты его ничем не поддержишь, нам поможет.

— Конечно, я постараюсь, если он меня спросит, — пообещала я.

— Теперь расскажи мне что-нибудь о себе, — сказал он. — Чем ты занимаешься? Чем ты хочешь заниматься?

— Я хочу одного — быть художником.

Он тихо рассмеялся от удовольствия, горечь ушла, настроение мгновенно изменилось, неожиданно став спокойным. Мои собственные эмоциональные состояния менялись не так быстро.

— Значит, существует такая вещь, как гены! Склонность к рисованию прошла через всю нашу семью. Вместе с другими, менее приятными вещами. Я — несостоявшийся художник, поэтому я посвятил свою жизнь коллекционированию чужих работ. Как ценитель и критик я не имею себе равных. У Доротеи тоже был талант, но она над ним не работала. Ей было все равно.