Банкир - Уоллер Лесли. Страница 17

Лифт не обслуживался лифтером, но был до такой степени механизирован, что называть процесс подъема в нем «самообслуживанием» было бы вопиющей несправедливостью, решил про себя Палмер. Когда рука Бэркхардта приблизилась к кнопке с надписью: «Вверх», на распределительной доске загорелся зеленый кружок и створки лифта из нержавеющей стали легко разомкнулись. Палмер вошел в кабину вслед за своим старшим спутником, и, как только его нога переступила через глазок фотоэлемента, створки сомкнулись, но несколько замедленно, как бы учтиво. Стены кабины лифта были словно вытканы из металла. Вертикальные стальные и медные полоски переплетались с поперечными прутьями из латуни, алюминия и нержавеющей стали. Когда створки лифта сомкнулись, Палмер невольно ощутил неприятное чувство: если бы кабина лифта, вместо того чтобы подниматься вверх, опустилась в подземное ответвление морских протоков с соленой водой, подумал он, то вода немедленно вызвала бы химическую реакцию металлических частей кабины с противоположными зарядами и мощный электрический удар разнес бы все живое в их кабине.

Он видел, как Бэркхардт небрежно нажал своим длинным толстым указательным пальцем на другую кнопку из белой пластмассы с надписью: «Верхний этаж» — «ВЭ». Эта кнопка также вспыхнула зеленым огоньком, и изза пластмассовой решетки под распределительным щитком раздался механический голос, напоминающий человеческий, который спокойно возвестил: «Лифт остановится… (пауза)… на верхнем этаже». Бэркхардт посмотрел на Палмера, усмехнулся с оттенком злорадства и сказал: — Мы называем это «ловушкой для деревенщины».

Палмер ничего не ответил, потянулся рукой к распределительному щитку и нажал кнопку с цифрой 12. В сетке динамика что-то дважды щелкнуло и снова раздался механический голос: «Лифт остановится… (пауза)… на 12 этаже». Палмер нажал на кнопку с указателем «отменить», и голос сообщил ему: «Лифт остановится… (пауза)… на верхнем этаже».

Палмер вздохнул, отошел в сторонку и сказал, обращаясь к Бэркхардту:

— Все, поиграл и хватит.

Когда двери снова разомкнулись, на какое-то мгновение их словно ослепил хлынувший со всех сторон свет. Выходя из кабины лифта, Палмер зажмурился, а потом с интересом стал рассматривать высокий потолок верхнего этажа, состоящий из чередующихся квадратов матового и прозрачного стекла в алюминиевом переплете.

Затем они пошли в потоках льющегося со всех сторон света, вдоль устланного серыми коврами коридора, белые стены которого украшали произведения современных живописцев. Белизну стен через определенные промежутки пересекали вертикальные прямоугольники высоченных широких дверей, где чередовались горчично-желтый, васильковый и темно-оранжевый цвет.

В дальнем конце коридора виднелась маленькая фигурка. По мере того как они приближались, она все росла, и наконец перед ними предстала элегантная белокурая женщина лет двадцати восьми. Встав, чтобы приветствовать их, она по росту почти сравнялась со своим патроном. Одарив их обоих очаровательной улыбкой и промурлыкав «доброе утро», она направилась к следующей двери, покрытой анодированным алюминием, подчеркивающим безупречную белизну дверной ручки. Открыв дверь, женщина пропустила их вперед, и Палмер уловил запах дорогих духов, точно такие он подарил на рождество Эдис.

Интересно, Бэркхардт принял эту женщину сюда на работу потому, что ее высокий рост гармонирует с высотой потолков верхнего этажа? — подумал Палмер. Его несколько удивило и то, что нью-йоркская секретарша может позволить себе такую роскошь, как дорогие духи, но эти размышления были прерваны, как только перед его взором предстал во всем величии рабочий кабинет Бэркхардта.

Дело не в том, что кабинет поистине огромный, внимательно разглядев его, решил Палмер. Главное заключалось в том, что все было совершенно откровенно, со знанием дела, спроектировано так, чтобы произвести впечатление масштабности.

Две стены кабинета были белые. Та, что была покороче, имела длину около 30 футов, высота же ее равнялась 12 футам, то есть высоте всего верхнего этажа. Вторая стена была не менее 50 футов в длину, а потолок над ней, взметнувшийся вверх, подобно крылу чайки, переходил в сплошное стекло на высоте около 20 футов.

Палмер почувствовал себя как человек, оказавшийся в воронке гигантского слухового рожка. У него даже мелькнула безрассудная мысль: если б он, стоя у входа, крикнул, то колоколообразная форма кабинета так усилила бы звук его голоса, что, долетев до противоположной стены, его голос, несомненно, расколол бы колоссальный лист стекла.

Он отказался от искушения испытать мощь своего голоса и вместо этого повернулся в сторону Бэркхардта, который внимательно смотрел на него.

— Вот так окно, — спокойным и несколько небрежным тоном сказал Палмер. — Я и не знал, что можно изготовлять такие огромные листы стекла.

— Обычно таких и не делают, — поспешил заверить его старик. — Но ребята Корнинга приняли вызов архитектора, который спроектировал эту штуку, и превзошли самих себя. Это стекло уже четвертое по счету. Три предыдущих разбились во время полировки.

— А это не разобьется? — Палмер хотел еще что-то сказать, но решил ограничиться одним вопросом.

— Люди Корнинга дали соответствующие гарантии. Из такого же стекла сделано зеркало телескопа в обсерватории Маунт Паломар. Процесс изготовления тот же — постепенное охлаждение. Эта чертова штука имеет толщину в целый дюйм. — Бэркхардт, не глядя, ткнул пальцем в кнопку возле двери, и в помещении стало еще светлей.

Палмер успел окинуть взглядом потолок и заметить ряды щитков, расположенных в шахматном порядке над квадратами из матового и прозрачного стекла. Медленно повернувшись, они направили в зал снопы сияющего полуденного солнца. Взгляд Палмера скользнул по письменному столу, стоявшему несколько асимметрично на темно-зеленом ковре, устилавшем весь пол кабинета, и только сейчас он заметил, что кто-то сидит в кресле. Сидевший поднялся из-за стола и пошел им навстречу.

— Сожалею, что заставил вас ждать, Мак, — сказал, направляясь к нему, Бэркхардт, но остановился на таком расстоянии, которое не позволяло ему пожать протянутую руку встречавшего их мужчины. Повернувшись к Палмеру, Бэркхардт обратился к нему: