Эхо - Уолтерс Майнет. Страница 49

Дикон вглядывался вперед, туда, где находился темный склад, и лицо его нахмурилось:

— А что же случилось с ее капиталом? Пять лет назад ее деньги приносили неплохие проценты, так почему бы ей теперь не оплачивать услуги сиделки самой?

Эмма промолчала.

— Ты меня слышишь?

— Да.

— Так почему она не может сама за себя платить?

— Она предложила поместить девочек в частную школу и заплатила за их обучение вперед, — неохотно начала объяснять Эмма. — Себе она оставила самый минимум, только на еду, но теперь этого оказалось недостаточно. Мы сами ни о чем ее не просили, — защищалась женщина. — Это ее личное решение. К тому же, никто и предположить не мог, что ее состояние здоровья так резко ухудшится. И, тем более, никто не собирался навешивать проблемы еще и на тебя. Насколько я тебя знаю, ты бы первым никогда не позвонил и не стал бы мириться с нами.

— Ты права, — холодно проговорил Дикон. — И теперь я звоню только из-за того, что Джулия написала, что я никогда этого не сделаю.

Эмма вздохнула:

— Так это и есть та единственная причина, по которой я слышу твой голос?

— Да.

— Я тебе не верю. Неужели тебе так трудно сказать «прости» и забыть все то, что происходило уже в далеком прошлом?

— Да. Мне не за что просить прощения. Не моя вина в том, что отец умер, и неважно, как при этом думает мать или ты.

— Она сердится вовсе не из-за этого. Ей не понравилось, как ты обошелся с Джулией.

— Ну, это вообще ее не касалось.

— Все же Джулия уже считалась нашей родственницей, и матери она нравилась. Я, кстати говоря, тоже ее любила.

— Да, потому что ты не была на ней жената.

— Дешевый ответ, Майкл.

— А о тебе этого не скажешь, да? Уже поздно, вы все успели выгрести до последнего, — съязвил Дикон. — Я же никогда не брал у матери ни цента и не собираюсь этого делать сейчас. Поэтому, если она хочет меня видеть, то должна принять мои условия. Я ей ничем не обязан, и неважно, сколько ног ей собираются ампутировать.

— Я не могу поверить, что это говорит мой брат, — огрызнулась Эмма. — Неужели тебе плевать на то, что мать тяжело больна?

Даже если это и было не так, сейчас Дикон не собирался открывать свое отношение к матери перед сестрой.

— Либо встреча на моих условиях, Эмма, либо ничего, — упрямо повторил он. — У тебя карандаш под рукой? Так вот, запиши мой домашний телефон. — Он продиктовал ей номер. — Я полагаю, что на Рождество вы поедете на ферму, поэтому обсудите проблему с мамой еще раз, а потом ты позвонишь мне и сообщишь о результатах. Кстати, не забудь, что я обещал проучить Хью, когда увижу его, так что помни и об этом обстоятельстве, когда будешь принимать окончательное решение.

— Ты не посмеешь ударить Хью, — вызывающе бросила Эмма. — Ему уже пятьдесят три года.

Дикон зловеще оскалил зубы:

— Прекрасно. Значит я свалю его с первого удара.

И снова трубка замолчала.

— Между прочим, он уже давным-давно хочет извиниться перед тобой, — заговорила женщина. — Он не хотел обижать тебя. Просто он немного погорячился, и слова будто сами вылетели из его уст. Хью потом долго сожалел о том, что успел тогда наговорить.

— Бедный старина Хью. Значит, ему будет в два раза больнее, когда я сломаю ему нос.

Наконец, из ворот склада вышел Терри с двумя грязными чемоданами, которые он аккуратно пристроил на заднем сиденье. Он объяснил, что поскольку склад кишит ворами, мать их, то он решил не рисковать своим имуществом, а прихватить его целиком и полностью с собой. Дикон подумал, что это больше напоминало окончательный переезд, а не «роскошный отдых на праздники», как ему самому все представлялось.

— Тебе не надоедает без конца повторять «мать твою», а? — проговорил Дикон, выруливая на главную дорогу.

Они пообедали, разложив купленные готовые блюда прямо на капоте автомобиля. Правда, при этом чуть не замерзли на свежем ночном воздухе, но Дикон держался стойко. Ему не хотелось идти домой и подвергать скатерть опасности быть полностью заляпанной красным соусом. Терри поинтересовался, почему они не остались поесть в ресторане.

— Я думаю, что нас никто бы не стал обслуживать, после того как ты наверняка обозвал бы официантов педиками или что-нибудь в этом духе.

— А как же ты их называешь? — ухмыльнулся парень.

— Людьми.

Некоторое время они просидели молча, вглядываясь в темную улицу. К счастью, она оказалась пустынной, и они не привлекли ничьего внимания. Дикон размышлял над тем, кто бы из них смутился сейчас больше: он сам или Терри, если бы их заметил здесь кто-нибудь из знакомых.

— Ну, что будем делать дальше? — поинтересовался парень, запихивая в рот последнее колечко лука. — Нажремся в пивной? Или пойдем в какой-нибудь клуб и надеремся там? Короче говоря, где угодно, но все равно упьемся в доску?

Дикон, до сих пор мечтавший о том, с каким удовольствием он вытянет ноги перед горящим камином и подремлет у телевизора (и неважно, какой фильм там будут показывать!), застонал, услышав о такой перспективе. Нажремся, надеремся или упьемся? Теперь он почувствовал себя старой развалиной рядом с этим юношей, переполненным энергией и жаждой деятельности. Он удивлялся тому, как этот парень не устает постоянно двигаться, суетиться, почесываться и вообще ни минуты не оставаться в покое. Одновременно ему в голову пришло, что Терри, скорее всего, мучают какие-нибудь блохи, вши или клопы. Теперь он думал о том, как бы заманить в ванную самого парня, а всю его одежду сразу же хорошенько отстирать, причем предложить это настолько деликатно, чтобы его действия не были бы неправильно истолкованы.

В одном Майкл был твердо убежден. Он не собирался потакать юноше и превращать свой дом в пещеру дикаря.

Ссора между Хью и Эммой Тремейн разгоралась. Супруги перешли на повышенные тона и, как это обычно бывало, Хью прибегнул к помощи виски, которое считал в подобных случаем незаменимым успокоительным средством.

— Ты никогда не задумывалась о том, что это значит — быть единственным мужчиной в доме, где властвуют одни только женщины? — прогремел его голос. — Тебе никогда не казалось, что мне хочется поступить именно так, как в свое время Майкл? Просто хлопнуть дверью и убраться отсюда, куда глаза глядят. Только и слышу твои бесконечные придирки. Постоянно ты меня пилишь, пилишь, пилишь… По-моему, это единственное, в чем преуспеваешь и ты, и твоя мамочка.